Северные провинции всегда были головной болью эглертианских правителей, раковой опухолью на теле страны, самой хлопотной областью королевства. Они меньше южных почти вдвое и во столько же раз беднее. Их движущая пружина, якорь, позволяющий оставаться на плаву — тяжёлая промышленность: на их территории находились короткие и невысокие пояса гор Эрко-Альбичче и Эрко-Ас-Малларас с богатыми залежами руд.
Астори прикусывает губу и думает.
Северные провинции. Больное место каждого эглертианца.
Она мельком слышала о них при жизни старого короля. Об этом велись ожесточённые споры в Совете и на всех телеканалах, на страницах даже самой захудалой газетёнки, но в семейном кругу эту тему затрагивали редко. Астори тогда в политику не вникала: она думала о Джее, своей семье и ещё не рождённых детях, которых носила под сердцем.
Теперь всё изменилось.
Родились дети. Нет короля — зато есть королева. Нет Джея… есть премьер-министр.
Всё изменилось. Ну, или почти всё.
Северные провинции по-прежнему — как бельмо на глазу.
Камердинер сообщает, что прибыл премьер-министр. Астори выходит его встречать. В кабинете тепло и уютно, шуршит под каблуками ковёр, мерно поскрипывает отворяемая дверь, в которой показывается кудрявая голова Тадеуша, а затем и он сам — целиком, с редкими веснушками, угловатыми плечами, неловкой робостью в движениях и ласковой улыбкой, от которой разбегаются мелкие морщинки вокруг глаз. Астори принимает его поклон, протягивает руку для поцелуя — Тадеуш плавно опускается на одно колено и касается губами её пальцев. Осторожно. Почти неощутимо.
Они садятся в кресла, и Астори расправляет бордовую юбку, не замечая — или позволяя себе не замечать — быстрый взгляд Тадеуша.
Одна секунда, ну, может, две, и он отводит глаза. Но успевает увидеть очень многое.
Например, как лежат небрежными волнами на плечах тёмно-каштановые кудри, как отражается солнце в карих, цвета горького шоколада, глазах, рассыпаясь золотистыми крапинками, как поджимаются губы и рука подпирает подбородок, когда она слушает его доклад… То, чего не следовало бы видеть. На что не стоило бы обращать внимание. Он утвердительно приподнимает брови, кивает, когда Астори задаёт вопросы. Тадеуш знает, что может взять себя в руки. Он политик. Он умеет контролировать эмоции.
И ему хочется понять лишь одно: она тоже умело сдерживает чувства… или сдерживать попросту нечего?
— Относительно пятничных дебатов… — протягивает он, листая бумаги и задумчиво щёлкая ручкой. — Вы уже решили, за кого будете голосовать?
— Я даже начала работу над речью. Позавчера днём. — Астори заводит прядь за ухо. — Я за Джемиша ди Марцесс. Однозначно.
Лицо Тадеуша вытягивается. Он закрывает папку и откладывает ручку, медленно выпрямляясь.
— Вы сказали… ди Марцесс? Который предлагает новые налоги для северных металлургических компаний?
— Именно, — спокойно кивает Астори. — А разве что-то не так?
— Но… но вы же не… вы…
Астори изумлена, растеряна, почти напугана и всё-таки пока ещё не рассержена: она впервые видит, как Тадеуш давится словами. Что она такого сказала? Она как-то… задела его? Обидела? Она хмурится, чувствуя неясную, но тяготящую вину. Наверно, стоит извиниться… непонятно, правда, за что, но…
Но она мгновенно чувствует: что-то между ними изменилось. И от этого не щекочуще приятно, не легко, не стыдно — от этого тяжело, словно наглоталась свинца. Глаза Тадеуша тускнеют. Улыбка гаснет. Астори осознаёт, как непривычно видеть его без этой постоянной лучащейся улыбки. Нет, он и прежде бывал в её присутствии напряжённым и сосредоточенным, да хотя бы на тех же прениях в Совете, Астори знает, как он выглядит в эти моменты — резче очерчиваются неявные скулы, стискивается челюсть, глаза становятся темней и жёстче, голос звучит непривычно отрывисто — но никогда не обращает внимания, потому что эта хлёсткая энергия направлена не на неё. Для неё у Тадеуша всегда припасена улыбка, тёплый кивок, редкое касание локтя — на ходу.
А теперь…
Неужели он злится на неё? За что?
— Может быть… чаю? — неожиданно предлагает она, не успев толком поразмыслить, и сама себе поражается. Тадеуш тоже удивлён. Что ж, отступать поздно.
— Вы…
— У меня есть. С мелиссой. Лимоном. Имбирём. И кексы есть. Хотите? Мы, кажется, почти закончили на сегодня…
Она дружелюбно изгибает левую бровь, словно упрашивая ошеломлённого премьер-министра принять приглашение, и встаёт. Чувствует интуитивно, что поступает верно. Сглаживает острые углы. Тадеуш покорно поднимается и идёт следом в гостиную. Астори указывает на кресло у стола.
— Сидите-сидите, я сама.
Тадеуш садится, не знает, куда себя деть, и потому скользит взглядом по стенам, шкафчикам и потолку с лепниной. Тихо кашляет. Исподтишка наблюдает за Астори. Она ставит перед ним кружку, даёт выбрать пакетик с заваркой и спрашивает, не хочет ли он шоколадку. Тадеуш отказывается.
От мысли, что его поит чаем королева, становится неуютно. К тому же… северные провинции. Разговор о них ещё не окончен.
Он совершенно нетактично пытается упомянуть об этом, но Астори вежливо прерывает его, размешивая сахар:
— Я помню. Давайте… давайте потом, хорошо?.. если вы не торопитесь… просто побеседуем. Мы давно этого не делали.
Тадеуш проглатывает изумление и чай. Астори и сама не до конца понимает, что ею движет. Она… берёт и делает.
Приглашает его на чай. Угощает шоколадом. Предлагает разговор ни о чём.
Это точно она?
Астори хочется думать, что это — часть хитроумного плана по разведыванию мыслей премьер-министра. Это было бы, конечно, погано и мерзко, но тогда она бы ощущала вину только перед собой.
А не перед мужем и детьми.
Они пьют чай. Беседуют о музыке и живописи. Тадеуш понемногу оживляется: искусство — явно его конёк, он говорит непринуждённо и увлекательно, перечисляет художников, расписывавших Серебряный дворец и Таффийскую намину, упоминает композиторов, скульпторов, слегка касается течений и школ… Астори слушает, почти не дыша. И откуда он это знает?
Её туфля упирается в мысок его ботинка. Ненарочно. Астори замирает на минуту, ждёт… ничего. Выдыхает. Она не отводит ногу. Мастер знает почему, это так неправильно… только сегодня. Только сейчас. Завтра она такого не позволит себе. Но сегодня… Особенный случай, она чувствует это. Сегодня можно.
Ей хочется в это верить.
Кексы съедены. Чай выпит. Она собирает чашки, шутливо приказывая сидеть протестующему Тадеушу, и достаёт коробку с тау-ро.
— Сыграем? Заодно и… обсудим… закончим обсуждать…
Он кивает, поправляет пиджак.
— Предупреждаю, я играю отвратительно.
— Я тоже, — доверительно улыбается Астори. — Тем интереснее.
Тадеуш хрустит пальцами, придвигает кресло ближе к столу, пока Астори расставляет фигурки. Эта версия рассчитана на двоих, не на троих, как обычно; Тадеуш разглядывает доску, берёт в руки остроносого советника из красного дерева.
— Что ж… — Астори передвигает белого крохотного пехотинца на две клетки вперёд. — Кажется, мы остановились…
— Да. — Один ход — и красный принц съедает белого пехотинца. Астори фыркает. Тадеуш улыбается одними губами. — Прения в Совете. Налоги.
Она неопределённо поигрывает бровями, и соглашаясь, и не подтверждая полностью. Она явно наступила на больную мозоль сорок минут назад. Теперь это очевидно для неё.
Астори привыкла учиться на своих ошибках. И она осторожничает:
— Так что… — Белый принц идёт на три клетки по диагонали. — Так что вы думаете об этом?
Тадеуш откидывается на спинку кресла. Его пальцы сжимают красного короля, его колено под столом соприкасается с коленом Астори — случайно, разумеется, случайно — и ей становится неожиданно тепло и страшно. Это так неправильно… и так прекрасно…
— Северным провинциям, — начинает он, тщательно подбирая слова, — безусловно, приходится очень… нелегко.
— Даже так?
— Именно. Ваше Величество, вы… вы…
Он не хочет её обидеть, это видно. Астори со вздохом подставляет белого мага под удар. Она всё ещё чувствует его колено.
— Говорите уж прямо.
Тадеуш сглатывает. Двигает красного полководца вперёд.
— Вы совсем недавно в Эглерте, вам… тяжело понять, каково это. Север и Юг… у каждого эглертианца это в крови. С молоком матери впиталось.
Астори не совсем понимает, да. Возможно, никогда не поймёт так, как Тадеуш, Джей, покойный король, продавец поношенной одежды, мусорщик, журналист… любой коренной житель Эглерта. Она чужестранка. У её родины другая история и другие заботы.
Но она выбрала Эглерт. Оставила всё, что было ей дорого, — и выбрала.
И она будет за это бороться.
— Я изучала этот вопрос, — говорит Астори, откладывая съеденного принца. — Да, Север беднее… у Юга есть текстиль, химическая и пищевая промышленность… через него проходят основные торговые связи…
— Север и Юг никогда не были единым целым, — добавляет Тадеуш. — И вряд ли будут.
Да. Астори читала. Северный и Южный Эглерт размежевались в конце двенадцатого века, до пятнадцатого оставались разъединёнными, затем вновь спаялись по какой-то там унии при короле Не-Помню-Как-Звать, и с тех пор Север не прекращал волноваться раз в двадцать пять лет как минимум.
Южане и северяне отличались друг от друга: особенности внешности (северяне мельче и светлее, южане коренастее и смуглее), обычаев, диалектов, традиций… Одно накладывалось на другое.
Присоединённый против воли Север всегда считал себя униженным. Гордый своим богатством и победой Юг всегда немного побаивался собрата.
— Вы… вы не знаете, как непросто сейчас северянам… как было непросто все эти столетия.
Тадеуш поджимает губы, делая ход. Астори слушает.
— Их притесняют. Посмотрите: Совет, пресса, телевидение… всюду на видных постах — только южане. Это несправедливо. Многим приходится скрывать своё происхождение… детей приучают стыдиться его… южане одержали верх, но до сих пор не могут остановиться!.. Ваше Величество… проект ди Марцесса — новый удар по северянам. Известно, что вы в Совете. Станет известно, что вы поддержали этот закон. И тогда… вы настроите против себя Север. Не говоря уже о том… что это просто нечестно.
Астори облизывает губы. Сжимает в потной ладони белого короля. Да, Тадеуш прав, прав, и всё-таки… у неё лишь один вопрос.
— А то, что они сделали с моей семьёй — честно?
Он поднимет взгляд от доски.
— Террористы-северяне, — спокойно уточняет Астори. Маленькая корона из белого дерева ощутимо колет ей большой палец. — Те самые, которые убили моего мужа и отца моих детей. Которые убили короля и принцесс. Вот они. Скажите, господин премьер-министр, это — честно?
Тадеуш моментально сбрасывает пелену собственных раздражения и обиды, чтобы погрузиться в чужие. Он читает у Астори в глазах — звеняще-чистых, с застывшими золотыми крапинками. Он видит, как бьётся жилка на виске. Он понимает.
— Ваше Величество…
Она качает головой и помимо воли улыбается застывшей улыбкой. Теряет контроль. Так нельзя.
— Нечестно. И знаете, знаете, что я хочу сделать?
Она-то знает что. Отомстить. Наказать. Сделать больно — им всем. Потому что они сделали больно ей.
Астори старается не злоупотреблять местью. Но налоги — меньшее, чем она может отплатить за смерть близких. И ей всё равно, что… ей всё равно…
Она чувствует себя беспомощной и глупой. Ей не должно быть всё равно. Она королева.
Тадеуш смотрит на неё. Ждёт. И… слегка надавливает коленом.
О Мастер, дай ей сил.
— Так вы…
Она молчит. Это не вопрос. Это мольба. Астори сглатывает накипающие в горле слёзы и раскрывает ладонь с красными пятнами — в ней тёплый белый король.
— Вы победили.
— Нет. Вы.
Тадеуш улыбается и, поставив короля на стол, аккуратно складывает её пальцы в кулак. Ему хочется поднести эту руку к губам и поцеловать — просто потому, что такая женщина заслуживает, чтобы ей целовали руки. Астори выдыхает. Получается нечто среднее между всхлипыванием и истеричным смешком.
И почему она вдруг так расклеилась? Поняла, какая она ужасная по сравнению с… О Мастер…
— Я не… я… — Она поднимает глаза, втягивает воздух и силится выдавить хоть какое-нибудь подобие улыбки. Тадеуш всё ещё держит её ладонь. — Не знаю…
Он кивает. Понимает. И принимает — это ещё важней.
Ей нужно время. И он готов его дать.
Их колени соприкасаются, а в шкафу есть ещё коробка печений.
И это лучшее, что могло случиться с ними сегодня. Астори уверена.
========== 2.4 ==========
Напряжённым пальцам больно: Астори почти слышит, как хрустят суставы — или, быть может, это сдавленный кашель и чихание в зале. Она крепче вцепляется в стойку, откидывается телом назад, выпрямляя спину и по привычке передёргивая плечами.
— Мы обязаны понимать, что высказанное господином ди Хифельду предложение неприемлемо для нас в силу ряда причин, обозначенных мною выше, и в первую очередь…
Она коротко вздыхает и начинает энергично перечислять тысячу и одно «почему»; подаётся вперёд, вскидывает брови в немом изумлении, жестикулирует с напором и гневом, несколько, быть может, излишними для дебатов. Пытается не искать взглядом Тадеуша.
Находит.
Астори знает наизусть, где он обычно сидит: в третьем ряду, пятый слева.
В полутьме его не видно, но Астори почти наверняка уверена, что он сжимает кулаки, тяжело сглатывает и ловит каждое слово, не сводя с неё зелёных серьёзных глаз. Волнуется не меньше — а возможно, и больше — чем она сама.
— И мы обязаны понимать, что, беря во внимание обстановку в стране, в частности, военные действия на Севере, которые мы не сможем свернуть в ближайший год, было бы совершенно неразумно…
В горле пересыхает. Астори облизывает губы, делает нетерпеливый жест рукой и говорит дальше. Усиленный микрофоном голос, неустойчивый, нервный, дрожит у потолка.
Она заканчивает, в абсолютной тишине садится на место — второй ряд, одиннадцатое слева — и убирает бумаги в папку. Касается пальцем нижней губы и задумчиво молчит. Следующий оратор уже подходит к стойке.
Второй тур оканчивается голосованием. Партия «зелёных», за которую выступала Астори, партия Тадеуша, проигрывает в соотношении пять к трём. Астори хочется кусать перчатки от досады. Она работала над своей речью неделю… неделю! И всё зря…
Она выходит из зала, прижимая к груди папку. Её нагоняет Тадеуш. Астори оборачивается на его сбивчивое «Ваше Величество!», тормозит, дожидаясь, слегка кивает головой и приветливо улыбается.
— Вы замечательно выступили.
— Правда? Кажется, «жёлтые» считают иначе. Вы слышали замечания Пелитто о моей речи?
— Они бесятся, — простодушно отмахивается Тадеуш. — Вы их вывели из себя. Им сказать было нечего…
— Но они победили, — уточняет Астори, встряхивая головой и не останавливаясь.
— Сегодня. Неизвестно, что будет завтра… мы ещё отыграемся.
Он неожиданно берёт её за локоть, бережно и почтительно, и отводит к окну, подальше от идущих мимо советников.
— Только, Ваше Величество, прошу вас, — шепчет Тадеуш, оглядываясь, — не голосуйте за нашу партию каждый раз, иначе станут говорить, что вы слишком пристрастны… Законопроект можно попробовать провести вновь. Репутацию короны заново не выстроишь.
Астори прикусывает уголок рта и кивает. Конечно. Она повела себя глупо… Тадеуш заметил это, а значит, и кто-то ещё… какой позор, о Мастер…
— Да… хорошо. Разумеется.
Он улыбается и отходит на шаг, поправляя пиджак.
— Мне бы хотелось ещё обсудить отдельные… пункты… проблемы, которые вы затронули в вашей речи… если вы не против…
— Нет, естественно. Я буду рада. Мы можем сделать это сегодня, у вас намечен приём…
— Ваше Величество… — тихо говорит Тадеуш, и Астори прерывается на полуслове. В его глазах сквозит мутный призрак вины. В чём дело? Она недоумённо склоняет голову, касается подбородком папки и щурится.