— Я разберусь с этим, — сказал Морли. — Возвращайся к этому проклятому лифту. Сейчас же.
— Джеймс... — возразила она с досадой.
— Не начинай, — перебил он всё ещё раздражённо. — Я не сюсюкаюсь с тобой, чёрт возьми. Мне разрешается беспокоиться о тебе. Что бы там ни происходило, мне это не нравится. Эти высокотехнологичные охранные компании хранят гораздо больше, чем просто украденные драгоценности и довоенные облигации. Просто сделай мне одолжение и пойди на поводу у старика. Представь, что я твой босс.
Она закатила глаза.
— Ты не сказал бы этого другому Миднайту. Нику-как-его-там-зовут…
— Чёрта с два не сказал бы. Он ещё более непослушный мудак, чем ты. А теперь делай, что я говорю, Ана. Пожалуйста, — его тон помрачнел. — Или я внесу тебе выговор в личное дело. Серьёзно.
Она издала возмущённо-недоверчивый вопль.
Морли отключился прежде, чем она смогла нормально ответить ему.
Нахмурившись, но до сих пор подавляя веселье, Ана ещё немного постояла, размышляя.
Она не злилась на Морли, не пыталась бросить ему вызов или усложнить его работу. Она даже не пыталась ему что-то доказать.
Что-то другое мешало ей уйти.
Оглядев коридор, она прикусила губу. её клыки слегка удлинились от перепалки с Джеймсом, обостряя её вампирские чувства.
Она принюхалась, пытаясь идентифицировать тот слабый запах крови.
Кровь принадлежала мужчине.
Теперь, когда она находилась здесь, внизу, кровь пахла не совсем по-человечески.
Гибрид? Вампир?
Конечно, это мог быть тот самый электрик, о котором говорил охранник, но пахло слишком свежо. Это не засохшая, смытая кровь после несчастного случая, произошедшего несколько часов назад. Она пахла холодом, мертвечиной, определённо не привлекательный аромат, но и не такой старый, как описывал охранник Хорас.
Она также почувствовала другой, более слабый запах крови. Человеческой.
Может быть, вот это был электрик.
Более свежий, менее человеческий запах усиливался здесь, возле люка хранилища.
Он стал сильнее, чем тогда, когда она впервые уловила запах.
Подойдя ближе, Ана снова принюхалась, по-прежнему не сводя пистолета с массивной защитной двери.
Здесь он определённо был сильнее. Так почему же она ничего не видит? её вампирские глаза должны были уловить следы органического вещества.
Нахмурившись, Ана оглянулась на коридор.
Весь коридор между дверью и лифтом казался совершенно пустым. Стены и пол пахли отбеливателем, вероятно, тем же самым, которым они воспользовались, чтобы избавиться от крови. Больше здесь ничего не было — ни дверей, ни мебели, ни окон, ни видимых панелей, ни светильников. На стенах не имелось никаких надписей.
Всё ещё хмурясь, она подняла взгляд.
Она даже не задумывалась, почему посмотрела вверх.
В тот момент, когда её глаза поднялись к потолку…
Она замерла.
Как вампиру, ей не нужно было дышать.
И всё же временами, как сейчас, ей казалось, что она затаивала дыхание. Глядя вверх, Ана стояла абсолютно неподвижно, пытаясь осознать то, что говорили ей глаза.
Весь потолок был покрыт ими.
Он был покрыт ими.
Почему датчики движения не предупредили её?
Но она не могла думать об этом.
Впервые за всё время, сколько она себя помнила, Ана почувствовала себя добычей.
Она смотрела на них, застыв как статуя.
Как и она, существа не двигались.
Их длинные нечеловеческие конечности и пальцы удерживали тело. Большая часть его крови исчезла, иначе она почуяла бы её гораздо явственнее.
Она также определённо опознала бы по крови вампира.
Они вцепились в него крепко, властно, как паук в муху, завёрнутую в шёлковую паутину. Она не видела глаз ни на похожих на тела фигурах, ни на продолговатых головах. Несмотря на это, несмотря на неподвижность суставчатых бледно-зелёных конечностей, Ана чувствовала, что существо смотрит на неё. Возможно, металлическая кожа полностью состояла из одних глаз или только из одного огромного глаза, одной сплошной панели чувствительной плоти.
Эта поверхность перекатывалась рябью, как водянистая кожа.
Длинные пальцы сжали вампира ещё сильнее, притягивая его ближе, как любовника.
Глядя туда, Ана вдруг поняла, почему не заметила их. Они были холодными, невидимыми для её инфракрасного зрения, невидимыми для каждого сенсора в гарнитуре. Когда они не двигались, они были для неё не более заметны, чем сами стены.
Даже их цвет сливался с потолком.
Если бы они не держали вампира, она, возможно, вообще не заметила бы их.
Ана перевела взгляд на труп.
Только отдельные его части оставались до сих пор видимыми; они держали его останки, баюкая его во множестве конечностей, возможно, принадлежавших множеству существ. Они покрывали его чем-то вроде безглазых и безухих голов, обхватывали длинными суставчатыми руками, костлявыми плечами, узкими ногами, похожими на лапы насекомых.
Что касается самого вампира, она могла видеть только его лицо и часть одной руки.
Мужчина казался голым.
Азиат по национальности.
Теперь она могла видеть то, что уже подсказывало ей обоняние.
Судя по тому, как выглядели его лицо и тело, он был обескровлен.
Этот взгляд она видела ранее, но редко — очень редко — у вампиров. Мужчина-вампир уставился на неё, его лицо сделалось пустым и вялым, его глаза умоляли её, содержа в себе отчаяние, знающее отчаяние, смешанное с невольной надеждой.
Взглянув на него, Ана поняла, что он жив.
Он жив, но они отняли у него так много, что он не мог пошевелиться, даже произнести слова.
Она не могла оторвать глаз от осунувшегося лица, от слишком больших, хрустальных глаз, лишённых даже алого оттенка. Разум велел ей оставаться неподвижной, не совершать ни единого движения.
Она всё ещё смотрела вверх, когда эти металлические пальцы стиснулись сильнее.
Одна из рук разжалась, затем с двух сторон пронзила грудь вампира.
Ана в ужасе смотрела, как машина извлекает сердце вампира.
Она держала его над полом.
Из органа не капала кровь — капать было нечему.
Оно не билось; ибо не осталось крови, которую можно было гонять по сосудам.
Металлическая ящерица молча вцепилась в мёртвый орган... И Ана смотрела, как вампир умирает, его глаза становятся мутными и серыми, остатки плоти и костей вваливаются внутрь.
Она всё ещё смотрела вверх…
...когда металлическая ящерица, державшая сердце, открыла глаза.
Она смотрела на неё сверху вниз.
Ана уставилась на неё в ответ.
— Джеймс, — прошептала она. — Джеймс…
Это всё, что она сумела выдавить.
Глава 3. Вампиры не видят сны
Вампиры не спят.
Это часто повторяемая прописная истина.
Это также не совсем правда.
Ну... не всегда правда.
У вампиров имелось несколько различных способов, с помощью которых они могли так или иначе отключиться, привести себя в менее сознательное состояние.
Некоторые из этих способов были более «преднамеренными», чем другие.
Некоторые граничили с формой медитации.
Другие ощущались скорее как избегание — отключение сознания, когда вампир достигал ментального или эмоционального предела возможностей или просто нуждался в перерыве, который физическое расстояние не могло исправить. Но даже это были более мягкие версии полубессознательного состояния.
У вампиров также имелся способ полностью отключиться — щёлкнуть главным выключателем.
Как только это срабатывало, вампир погружался в состояние, которое лучше всего описать как кому. Обычно вампир не мог это контролировать.
Главный выключатель, или ядерный вариант, обычно срабатывал только после того, как вампир был тяжело ранен, обычно почти до смерти. Иногда психологическое событие также могло вызвать такое состояние, если данное событие было достаточно интенсивным — например, если вампир сталкивался с каким-то ужасным шоком или получал какую-либо изнуряющую травму.
Некоторые психологические события могли ощущаться как смерть.
Но сейчас Ник пребывал не в таком состоянии.
Он не пребывал ни в одном из этих состояний.
Он находился в каком-то странном промежуточном режиме — не спал, не бодрствовал, не медитировал, не был в коме, но и не был полностью «здесь».
Он смотрел телевизор.
Он вернулся домой после боя, лёг на кушетку с подогретым мешком крови. Он попытался посмотреть фильм, отчасти чтобы отвлечься от мыслей о своей девушке. Он не хотел просто сидеть всю ночь и мучиться из-за своей девушки, Уинтер Джеймс, которая накануне была вынуждена вернуться в Северо-Восточную Охраняемую Зону.
Он скучал по ней.
Он уже скучал по ней.
Он не хотел, чтобы она уходила.
Более того, её уход причинил ему физическую боль.
Пока Ник пытался не думать об этом, или о ней, или о том, сколько часов ему придётся ждать до следующей встречи, какая-то часть его просто…
...уплыла.
Просто отключилась.
Что-то в этом состоянии показалось Нику знакомым. Эта знакомость смущала его. Но даже в этом случае он не мог заставить себя очнуться.
Он не мог заставить себя захотеть этого.
Его разум был одурманен. Он чувствовал себя одурманенным, как всегда, когда он бывал с Уинтер. Он хотел обвинить в этом и отсутствие Уинтер. Ему хотелось обвинить в этом саму Уинтер.
Хотелось, но чувство вины всё равно одолевало его.
Перед своим мысленным взором Ник видел вовсе не великолепные сине-зелёные глаза Уинтер.
Нет, эти глаза принадлежали кое-кому другому.
Там сияли светло-зелёные радужки. Они смотрели на него, чужие, но душераздирающе знакомые, зелёные с насыщенными фиолетовыми кольцами, как отметина на его сердце. Ник увидел проблеск улыбки, и боль пронзила его, заставляя грудь болеть, пока он лежал на кушетке, с мешком крови на груди.
Он больше не видел и не слышал старого фильма, который смотрел.
Он был твёрдым.
Он был чертовски твёрдым.
Он попытался обвинить кровь.
Ему также хотелось обвинить в этом Уинтер, но…
Уинтер здесь не было.
Боль усилилась, когда Ник увидел больше этого лица, которое он знал, даже чувствуя, что какая-то часть его хотела забыть, умоляла забыть. Он хотел, чтобы это исчезло; он хотел, чтобы кто-нибудь, кто угодно... что угодно… пришло, покопалось в его черепе, убрало это лицо, убрало чувства, которые оно вызывало, убрало эти размытые полувзгляды. Ник чувствовал это желание. Оно было таким сильным, что походило на голод, и он тоже это помнил. Он вспомнил, как лежал один, умирая от голода… целыми днями, неделями, месяцами.
Годами.
Десятилетиями.
Как долго это длилось? Как долго это продолжалось?
Ник не знал. Он не хотел этого знать.
Тогда, как и сейчас, он сделал бы всё, чтобы это прекратилось. Он сделал бы что угодно, пообещал бы что угодно, лишь бы это прекратилось.
Но ведь он что-то сделал, не так ли? Что-то плохое.
Он послал себя в ад.
Он сказал себе, что это не настоящее. Он сказал себе, что это сон, галлюцинация, ложное воспоминание, вампирское короткое замыкание. Он говорил себе, что переутомился, перенапрягся или, чёрт возьми, до сих пор привыкает к отношениям.
Он избегал. Он минимизировал.
Он лгал.
Уинтер он лгал. Он не хотел этого, но провёл так много лет, минимизируя всё, избегая, притворяясь, что ничто из этого не реально. Теперь он лгал так легко, даже самому себе, даже когда у него не было причин чувствовать угрызения совести из-за правды.
Он переписал все эти истории много лет назад.
Теперь он бесконечно боролся, чтобы поверить в это переписывание.
Как ни странно, она знала. Она назвала его лжецом.
Она поняла это раньше, чем сам Ник, и теперь он просто обижался на неё за это.
Он возненавидел её за то, что она напомнила ему об этой лжи.
Он просто хотел забыть.
Больше всего на свете он хотел забыть.
— Ник? — голос был резким. Чертовски громким.
Он был чертовски громким для его вампирских ушей.
Он также полностью вернул его в комнату.
Это заставило его шокирующе быстро очнуться, лёжа на диване и напряжённо уставившись в потолок. Всё его тело оставалось натянутым, как тетива.
«Тетива».
Бл*дское архаичное оружие… кто ещё пользовался таким архаичным бл*дским оружием?
Он был твёрдым. Его клыки удлинились.
Вспомнив, что ему «снилось» (если это можно так назвать), Ник поморщился, чувствуя сильный стыд.
Он сосредоточился на голосе.
Он сосредоточился на голосе, потому что это была единственная чёртова вещь, которая отвлекала его.
— Джордан.
Поморщившись, он сел, протирая глаза. Он бросил уже остывший пакет с кровью на журнальный столик и, прищурившись, посмотрел на часы в гарнитуре. Он заметил канал, по которому детектив-человек обычно звонил ему.
— В чём дело? — спросил Ник. — Кто-то умер?
Он сказал это наполовину в шутку, но Джордан не засмеялся.
Воцарилось молчание.
Затем человек-детектив выдохнул.
— Это первое, о чем ты спрашиваешь людей, когда они тебе звонят, Миднайт?
Ник хмыкнул, щурясь от яркого света.
— Когда я работаю в отделе по расследованию убийств, а ты звонишь по каналу Нью-Йоркской полиции в два часа ночи в мой выходной... Да, — всё ещё пытаясь вырваться из своей странной, приводящей в замешательство сексуальной галлюцинации, или сна, или что это, чёрт возьми, было, Ник сел, причёсывая пальцами свои чёрные волосы.
— Где Нуньез? — спросил он, разминая челюсть. — Я думал, она сегодня работает. Разве Морли не сказал, что хочет устроить новенькой несколько пробных пробежек в полевой работе, чтобы я не дышал ей в затылок?
Джордан сначала не ответил.
Это на него не похоже.
Это не похоже на него — быть таким тихим вообще, но особенно когда дело касалось работы. Ник обнаружил, что его внимание теперь полностью сосредоточилось на друге.
— Подожди, — сказал он. — В чём дело? Что, чёрт возьми, произошло?
Снова наступило молчание.
На этот раз Нику пришлось прикусить язык, чтобы не сорваться. Поскольку его клыки до сих пор оставались удлинёнными, он поморщился, когда острые кончики задели его язык.
— Дело в Нуньез, — сказал Джордан. — Нам нужно, чтобы ты приехал, Миднайт.
— Новый клыкастик не совсем справляется? — поинтересовался Ник, всё ещё пытаясь превратить это в шутку. — Кажется, Морли придётся завязать с угрозами заменить меня ею…
— Она мертва, Ник.
Ник напрягся.
— Что?
— Нам нужно, чтобы ты приехал сюда, Миднайт, — сказал Джордан. — Морли очень хочет, чтобы ты приехал. Сейчас же. Ты можешь приехать?
Ник нахмурился, невидящим взглядом уставившись на старый фильм, который по-прежнему воспроизводился на настенном мониторе. Это был старый детективный фильм, который он впервые посмотрел, будучи человеком, по своему паршивому телевизору в ещё более паршивой квартире на юге Сан-Франциско. Он не мог припомнить, чтобы в этот раз видел что-то помимо титров, но, похоже, уже прошло больше половины.
Иисусе. Как долго он там пролежал?
Как долго он лежал там, парализованный, получая призрачные минеты от того, кто, вероятно, мёртв уже более ста лет?
Ник поморщился, прогоняя этот образ из головы.
Потом ему захотелось задать Джордану несколько вопросов.
Он хотел знать, кто или что могло или могло убить вампира-копа, пусть даже новичка. В итоге он не стал спрашивать. Что-то в тоне Джордана, в несвойственной ему молчаливости отбило у Ника желание поднимать эту тему, только не по открытой линии.
Вместо этого он сделал, то, чего Джордан явно хотел от него.
— Уже еду, — сказал он.
Глава 4. Странное место преступления