Среди каменистых холмов, в серости невысоких голых кустарников, возвышались здесь идеальным кругом гладкие стоячие валуны. Между ними не росла трава, только каменные дорожки, петляющие во все стороны. Амелия ахнула, прижав руки ко рту, и едва сдержала восторженный возглас.
— Удивительная красота! Но кто же их оставил? — спросила она наконец.
Стерлинг в ответ просто пожал плечами, мол, не знает он. Его потрёпанную шапку едва не сдуло порывом ветра, и он получше нахлобучил её на голову. Томас поманил Амелию за собой, жестами велел осторожнее проходить между валунами. Девочка же едва ли не с раскрытым ртом шла за приятелем, высоко подняв голову и разглядывая странные камни. Не так давно она уже читала о мистических обрядах друидов, древних предков своего отца, и описания подобных мест, где они и проводили свои странные ритуалы. Теперь она шла, не обращая внимания на ветер и свист в ушах, и думала, а не находится ли она в одном из таких мест прямо сейчас?
Одна из каменистых тропинок вывела их за очередной холм. Глазам Амелии открылась скудная местность, утопающая в своей серости и высокой иссушенной траве. Когда они спустились ниже, Томас указал ей на скрытую среди кустарника дорогу, уходящую дальше, выше. Дорога уже травой поросла, а брёвна, брошенные друг напротив друга на расстоянии около трёх футов, были полусгнившими, засыпанными землёй.
Девочка взглянула на Томаса, в её глазах застыл вопрос, и молодой человек кивнул, чуть улыбнувшись.
Какое-то время они шли по этой странной дорожке молча, затем Томас достал из внутреннего кармана плаща записную книжку и грифель и начал что-то записывать. Амелия давно привыкла к подобному стилю общения, в этом было даже нечто романтическое, как ей казалось.
Через пару минут Томас протянул ей свои записи, и она прочла:
«Не знаю, кто именно ставил камни. Возможно, лет триста назад они скатились с хребта и врылись в эту холодную землю, чтобы местным было удобней сочинять мифы. Может быть, первые люди скатили их туда для наблюдений за Солнцем. Хотел бы я верить в это».
Они как раз дошли до конца дорожки. Здесь, на вершине холма, где ветер неожиданно стих, они обнаружили каменные постройки: пара домиков совсем развалились, от них остались только стены да деревянные подпорки, но один дом выстоял. Амелия тут же бросилась изучать находку, однако Томас успел перехватить её за руку, приложил палец к губам и первым зашёл внутрь. Там царила полутьма. Крыша обветшала, но не развалилась, две огромные печные трубы поддерживали её; входные двери лежали внутри дома, в общем и целом, кроме них здесь иных мелочей для уюта не сохранилось.
Девочка стояла посреди этой холодной постройки, оглядывая крышу, отверстия окон, слушая, как поскрипывают от ветра доски. Она приблизила к лицу записи Томаса и продолжила:
«В низине никто уже не помнит об этих местах, хотя каждый местный знает, что их предки обитали здесь. Готов поклясться, когда-нибудь найдётся умник, который присвоит эти земли себе. Говорят, век назад, а то и больше, здесь жили перекочевавшие скандинавы-пастухи, обосновавшись маленькой общиной. Они обитали в хижинах, пасли коз и следовали заветам Библии. Думаешь о том, куда они подевались? О, хотел бы я знать! Те немногие, кто обзавёлся потомством, спустились к берегу, бросили свои стада и хижины и никогда не возвращались. А как же остальные? Наверное, их съела эта земля, оттого здесь эта вечная пасмурность и холод, словно в склепе. Птицы это место тоже не любят, и я не понимаю, почему».
В такие моменты Амелия жалела, что он не мог рассказать ей обо всём вслух. Как по-странному тоскливо и завораживающе порой он умел писать! Стоило ей представить голос, которым он сумел бы поведать ей историю, и сердце замирало в непонятной возбуждённости. У него был потрясающе ясный и простой почерк, совершенно мужской и чёткий. Но вряд ли ему суждено было сравниться со звуками голоса.
Амелия очнулась, как после дрёмы, и оглядела старый пустой дом. Томаса рядом не было.
Она нашла его снаружи. Он сидел на большом бревне, обозначающем конец холмистой дороги, оставленной пастухами, и глядел на серый горизонт, сливающийся с розовой дымкой и темнеющим морем. Отсюда было даже сложно угадать время суток, такие плотные были облака. Амелия присела рядом, поправила походную сумку и вздохнула. Затем потёрла колени, немного замёрзшие под бриджами, и произнесла:
— Здесь так чудовищно одиноко, но для меня это место всё равно кажется прекрасным. Видимо, потому что напоминает о доме. Не о Форфаре, нет, а о Хайленд, знаешь?
Томас оторвал пристальный взгляд от горизонта и, взглянув на неё, понимающе кивнул.
— Я уже не помню, хоть и стараюсь. Не помню, как выглядела мама, даже лицо отца едва вспоминаю. Ненавижу себя за это! У нас был свой замок, и вокруг него холмы, вот такие же. А ещё деревни, дворы, и слуги, и хозяйство. Магдалена помнит, но она не желает ничего вспоминать, будто наша прошлая жизнь была позором.
Амелия подопнула носком сапога камешек и фыркнула.
— Я никогда не вернусь домой, Томас. А всё из-за этого треклятого короля! — она очень серьёзно вгляделась приятелю в глаза. — И ты собираешься ему служить?
Он нахмурился, и даже его бледное лицо вдруг побагровело. Томас забрал записную книжку и коротко начеркал:
«Больше всего я хотел бы всё сделать по-своему, но без поддержки отца я даже матросом не стану!»
Девочка вздохнула, её плечи устало опустились.
— Неужели так всегда будет? Наши жизни должны зависеть от кого-то другого? Если мне придётся решать… Да я лучше умру… — произнесла она тихо. — Я хочу остаться здесь и жить, как те пастухи, Томас. Здесь, среди холмов, в хижине без дверей.
Томас Стерлинг нерешительно приобнял её рукой, и тогда она прислонилась щекой к его плечу.
— Я тоже, — донёсся до неё хриплый шёпот, растаявший в очередном порыве ветра.
Пришло время возвращаться. Они шли обратной дорогой, и, пока Амелия кидала камешки в пропасть, с хребта, над ними громко кричали две чайки, прилетевшие со стороны моря.
***
Магдалена умела быть назойливой. В её-то положении прислуги она и до кровавого якобитского восстания знала, как убедить хозяев в своей правоте. Джеймс Гилли не был ни тюфяком, ни ведомым, но после кончины жены не нашёл ничего лучше, как завести роман с хорошенькой гувернанткой. А Магда действительно была ещё очень хорошенькая. Граф даже находил её чрезмерную набожность «занимательной», поскольку сам не был богобоязненным. И он был ещё достаточно молод, так что сама Магдалена не сумела устоять против соблазнительного греха, однако взяла слово с хозяина, что их роман останется в тайне.
Они оба оставались довольны этой связью. Что уж говорить, даже теперь граф Монтро охотно выслушал доводы и аргументы своей весьма мнительной и навязчивой любовницы насчёт странной дружбы Амелии и Томаса Стерлинга.
— Либо он женится на ней и получает то, чего так желает — ваши финансы, — почти яростно констатировала Магда, — либо пусть прекращает кружить девчонке голову. Поговорите с ним, он должен объясниться!
— С чего ты взяла, что ему нужно моё наследие? — спрашивал тогда граф.
— Он так рвётся за океаны и так сильно ненавидит пригретое для него в королевском совете место, что его папаша вот-вот выгонит парня взашей! Уверена, с вашими деньгами… вернее с тем, что достанется Амелии, ему не пришлось бы прогибаться под желаниями лорда Стерлинга. Будьте же вы благоразумны! — Магдалена уже готова была хозяину в ноги упасть. — Амелия должна остаться в высшем обществе незапятнанной, неопороченной! Кто знает, что у этого подлеца на уме?
— Томас не кажется таким. Я знаю его отца.
— Тогда, раз вы настолько ему доверяете, вызовите для разговора. Пусть всё объяснит. Так долго продолжаться не может!
Некоторое время Магдалена ещё ворчала и ругалась, восхищая графа своей латынью, и в конце концов он согласился. Прошло несколько ленивых дней, наступил тот самый судный вечер, когда лорд Стерлинг, граф Монтро и Томас собрались в большом кабинете для серьёзного разговора. Джеймс Гилли не умел излагать столь же красочно и яростно, как Магда, но он был суров и настойчив в вопросе, касающемся его племянницы.
Поведав о своих переживаниях, граф украдкой взглянул на старшего Стерлинга. Мужчина стоял вполоборота у окна и весь разговор молчал, придерживаясь своей безучастности. Возможно, его задело упоминание об их с сыном личных конфликтах, касающихся будущего Томаса и его желаний служить на море. Сейчас лорд Стерлинг с холодностью во взгляде смотрел через окно на внутренний двор своих владений.
Что же до самого виновника? Стоило отдать ему должное, как спокойно воспринял он аргументы, выдвинутые другом семьи. На лице молодого человека не дрогнул ни один мускул, хотя граф Монтро не мог не заметить налитые кровью потемневшие серые глаза. Джеймс Гилли вспомнил о том, что Томас мало спит и много читает по ночам, возможно, дело было в этом.
Когда Томас достал из внутреннего кармана своего далеко не нового редингота записную книжку, его отец нетерпеливо вздохнул. Джеймс дождался, пока молодой человек изложит на бумаге всё, что требовалось, и протянет ему вырванный листок.
— Стоит ли мне читать про себя или… — граф засомневался, поглядывая то на отца, то на сына.
Томас равнодушно махнул рукой, и Джеймс Гилли зачитал вслух:
«Милорд, я уважаю Вас и тем более уважаю Вашу привязанность к племяннице. Разумеется, в моих словах Вы не найдёте необходимого доказательства, однако они всё, что у меня есть. Мои слова и чувства — иных аргументов я не имею. Всецело полагаюсь на Вашу милость, ибо сказанное мной далее — искренне и бескорыстно. Амелия — чудесный, но одинокий ребёнок, ищущий поддержку своим увлечениям и сочувствие её скорби. Ни о чём ином я и не думал помышлять. Если наша дружба показалась Вам подозрительной, уверяю, ничего кроме нежности и теплоты по отношению к ней я не испытываю. Разумеется, в случае, если Вы или мой отец решите, что я сам оказываю дурное влияние на Амелию, я буду вынужден, не без сожаления, это общение прекратить».
Ощутив внезапно краткий укол сочувствия, граф Монтро прервал чтение. Но Магдалена оказалась по-своему права, поэтому сейчас отступать было нельзя. Он слегка откашлялся и произнёс:
— Дорогой мой, безусловно, я верю вам, и если бы я напрямую спросил, прикасались ли вы недозволенно к моей племяннице, а вы ответили «нет», я бы поверил незамедлительно… но дело отныне не столько в вас, сколько в ней. В нашем общем положении. Рано или поздно вы пойдёте своим путём. Полагаю, это произойдёт в ближайшем будущем, так ведь?
Томас никак не отреагировал. Он стоял на месте, упрямо глядя графу в глаза. Но на лице его уже читалось раздражение.
— В любом случае Амелия не сможет оставаться со мной вечно, и вскоре тоже остепенится, — поспешил напомнить Джеймс Гилли. — Её привязанность к вам, мой мальчик, скорее связана с этим мятежным подростковым периодом, но и это пройдёт. Она гораздо взрослее, чем кажется, оттого и слухи распространяются быстрее. Видите ли, что я хочу сказать…
— Ты женишься на Амелии или нет? — живо отозвался лорд Стерлинг.
Его сын в то же мгновение побледнел и вытянулся, как по стойке смирно, от растерянности и смущения. Он попытался было произнести слова, но только закашлял, затем быстро начеркал что-то в записной книжке и показал собеседникам. Граф Монтро прочёл:
«Ты и сам знаешь, у меня иные планы, Амелия просто мой друг!»
Джеймс издал вымученный вздох и утёр платком лоб.
— Прекрати таскаться с ней, Бог знает, где! — воскликнул с живостью лорд Стерлинг. — Если бы ты бывал со мной на ужинах в столице и хоть немного интересовался общественным мнением, знал бы, какие разговоры о тебе гуляют! Мне стыдно было в глаза взглянуть Джону Стюарту, когда тот шутливо заявил, будто ты предпочитаешь компанию маленьких девочек заседаниям в кабинете министров!
— Эндрю, давай не будем горячиться… — заикнулся было граф, но приятель не стал его слушать.
— Какие унижения я претерпел, лишь бы подружиться с премьер-министром, графом Бьютом, и замолвить за тебя словечко? Чего ты сам уже никогда не сможешь сделать! Или ты женишься на Амелии Гилли и делаешь то, что настоящий шотландец должен делать для своей страны, или выметаешься вон, чтоб я тебя до конца своих дней не видел!
Голос лорда Стерлинга сорвался на крик, но Томас казался непробиваемым. Однако от его презрительного взгляда в сторону отца даже у Джеймса холодок пробежал по спине. Молодой человек не мог быть более уязвлён, чем сейчас, да ещё и собственным отцом; страшно было представить, что теперь за буря клокотала внутри него. Граф хотел было попробовать разрядить обстановку, но тут же двери кабинета распахнулись и в комнату вбежала его племянница. Она была одета в костюм для верховой езды, но без шляпки, так что её волосы растрепались, словно у рыжей фурии.
— Как вы смеете?! Как вы смете говорить о таком, словно Томас сотворил некое вселенское зло?
— Амелия, сколько раз я предупреждал тебя, что нельзя подслушивать?
Девочка лишь топнула ногой и гневно продолжила:
— Вы бросали ему эти ужасные обвинения прямо в лицо, а он даже не мог вам ответить! За что ему должно быть стыдно? За желание свободы действий? У каждого человека должна быть такая свобода!
— Воистину, дочь своего отца, — заявил Эндрю Стерлинг. — После таких речей и начинаются бессмысленные восстания, и ты прекрасно знаешь, к чему они ведут.
Амелия бросила в сторону мужчины яростный взгляд.
— Вы бы помолчали. Я положение гораздо выше вашего имею, и, несмотря на то, что нахожусь у вас в гостях, вам этого не изменить. Сейчас речь не о политике, а о вашем сыне. И в защиту своего друга скажу: мне нет дела до того, что вы оба о нём думаете.
Граф Монтро не знал, куда деться от стыда. Никогда ещё он не слышал, чтобы племянница разговаривала с кем-либо так высокомерно. Он украдкой посмотрел на старого приятеля. Лорд Стерлинг едва сдерживался, даже побагровел весь от злости.
— Томас никогда не причинил бы мне вреда, но вы настолько сильно ненавидите его, потому что он не оправдал ваших надежд, потому что он уязвим перед обществом, что повесили на него все эти недостатки и поставили в укор дружбу со мной. Это вам должно быть стыдно!..
— Всё, Амелия! Прекрати! — прикрикнул граф, сделав жест рукой. — Это вышло за все рамки приличия. С тобой мы проведём индивидуальный разговор! Нет, нет, никаких возражений! Иначе я запрещу тебе выходить из своей комнаты до возвращения домой.
Девочка фыркнула, обвела кабинет презрительным взглядом и остановилась лишь на Томасе. Он стоял смирно, сцепив руки за спиной, бледный и уставший, напряжённый, как струна. Амелии пришлось уйти, так и не узнав, о чём ещё говорили мужчины в тот вечер.
Она продолжала злиться на Магдалену, отказывалась посещать с дядей светские обеды и спектакли, чем лишь усугубляла своё положение. А между тем так и не сумела разобраться в своих чувствах к Томасу. Магдалена день ото дня твердила о женитьбе, о правилах и этикете, но всё это молодому человеку было не нужно. Хотела ли этого Амелия? Она и сама не понимала.
Она редко видела Томаса дома, отныне им попросту не давали оставаться наедине в одной комнате. Наступили самые жаркие дни лета, страсти после скандального разговора поугасли, и граф Монтро словно не торопился домой, всё ещё лелея надежду, что в этом сезоне его племянница усмирит гордыню, и для неё отыщется хорошая партия в ком-нибудь из его приятелей дворян.
========== Глава 7. Скала ==========
Было раннее утро, слишком душное и жаркое даже для побережья. Амелии удалось ускользнуть из дому через чёрный ход в кухне. Оттуда, во внутренний двор, к конюшням, где она ещё год назад заприметила для своих прогулок самую спокойную и покладистую лошадку.
Она ехала верхом, направляясь на юг, вдоль береговой полосы, и поднималась всё выше, к скалистым утёсам, нависавшим над морем. Что-то вдруг заставило её свернуть чуть дальше от побережья. Здесь узкая и ухабистая горная тропа вела к уютной крошечной бухте, где с вершины скалистого пика открывался живописный вид на море. Амелия спешилась и оставила лошадь у поваленного дерева, подальше от края. Забрала свёрток из сумки и бодрым шагом направилась к самой вершине. Обойдя высокий кустарник, Амелия наконец заметила, что находилась тут не одна. Увидев расстеленный на земле камзол и разбросанные рядом вещи, среди которых оказались папки с бумагами, набор грифелей и что-то из верхней одежды, Амелия не испугалась и даже не удивилась, когда заметила поднимающегося с другой стороны утёса Томаса Стерлинга. А вот он, встретившись с ней взглядом, явно растерялся от неожиданности встречи.