Чем посмертие отличается от жизни? Тем, что тебя больше не обуревают тревожные мысли. Не нужно учить стихи, которые я не понимаю и не способна прочувствовать. Какая к едрене фене аптека, какой фонарь?!
Я словно исчезла. Это даже в какой-то мере приятно, когда тебя нет. Покой дорогой.
Кромешная тьма плавно перетекла в свет.
Фильмы врут. Ни мамы, ни папы я в белой молочной пустоте не встретила. Вообще никого. Видимо, мертвецы попрятались от меня по углам. Это как в мультике «Маша и Медведь», где зверьё ныкалось по норкам, когда в поле зрения появлялась Маша.
Эх, так пусто, что даже скучно. Никаких тебе посмертных откровений, флешбэков, разговоров с духами и поучительных «а-та-та». М-да, не так я представляла себе встречу с создателем.
Я ходила в молочной дымке пустоты, глазела по сторонам, но так никого не нашла. Ни души.
Увы, с тихой смертью мне не свезло. Иначе кто бы вам сейчас рассказывал эту историю?
Очнулась я в своём бренном теле, с открытым, напрочь пересохшим ртом и вставленной в него трубкой.
Ой-ёй, эти трубки повсюду! И вставлены не только в рот… Кошмар какой! Кто сотворил со мной такое извращение? Может, таксист оказался маньяком, и теперь я его подопытная крыска?
Да так замучил меня этот маньяк, что я и пошевелиться не могу. Тело словно обколото транквилизаторами: вроде чувствую, что руки-ноги есть, но они не работают. Кровь мне что ли пускал, кровопивец несчастный?
Только глаза открылись. С сотой попытки, ага.
Меня точно чем-то накачали.
Вместо тёмного сырого подвала мне открылся скучный белый потолок. Такой я видела в больницах. Везде он примерно одинаковый: плохо замазанные швы плит, из которых местами вывалилась штукатурка, неровная побелка с пупырышками и кое-где в углах посеревшая от времени паутина.
Может, я в плену у сумасшедшего учёного? Иначе откуда трубки?
Вдруг вместо потолка пред мои очи возникло подозрительно знакомое лицо. Правда, обрамлено это лицо было не в привычные тёмно-русые с проседью волосы, а грязно-белый коротко стриженый ёжик.
— Э-э… — издала я звук, нечто среднее между кряканьем и стоном.
— Наташа! Наташа! Ты меня слышишь? — спросил взбудораженный Костя, и мне на щёку упала его слеза.
Да блин! Похоже, я что-то пропустила.
Ещё трубка эта противная в горле… Радует хотя бы, что я не в лапах маньяка.
Мне снова открылся страшненький потолок, а Костю куда-то сдуло. Однако вскоре он вернулся вместе с врачом.
Суровая тётенька посветила мне фонариком в глаза и авторитетно заключила:
— Очнулась.
Ну ясен пень, очнулась! Я тут, блин, больше всего на свете хочу вытащить трубку изо рта и попить, а мне зенки насильно разжимают. Изверги.
Я показательно захрипела, показывая, что трубка мне житья не даёт.
— Сделайте же что-нибудь! Она задыхается! — неверно растолковал мои хрипы Костя. Паникёр.
Зато врачиха ловко вытащила из моего рта всё лишнее.
Фух! Наконец-то! Хоть рот освободился. Языком можно пошевелить. А то такое ощущение, что моя попа корнями приросла к койке.
Чтобы меня догадались напоить, пришлось по-идиотски причмокивать губами. Наконец, сработало и это, хотя глотать, пока лежала в отключке, я, похоже, разучилась. Подавилась и закашлялась после первого же глотка.
Да что со мной стряслось-то? Тело, алё!
Костя, шмыгая носом и жалобно глядя на меня, спросил:
— Наташа, как ты?
— Кхе… — попыталась я что-то произнести, но это оказалось не так-то просто. Пришлось прочистить горло, и тогда с горем пополам получилось прохрипеть: — Седой дяденька, а вы кто?
Нет, ну, конечно, я помнила, кто такой Костя, но не смогла отказать себе в маленькой причуде. Невинная шутка, и только. Капля мёда в бочке дёгтя.
Не выстрелило.
Костя шарахнулся от меня, как от чудища заморского, и закрыл себе рот рукой, как это делают недавно помянутые мной маньяки своим жертвам.
Ой…
Врачиха тем временем и усом не повела. Осматривала, ощупывала и сгибала мне руки-ноги.
— Она… Она ничего не помнит… — упаднически выдавил Костя.
— А вы что хотели? Девочка только что вышла из комы. После таких травм овощами становятся. Скажите спасибо, что очнулась.
— Да ладно, чего вы, — просипела я. — Прикалываюсь я.
— Хм, — дежурно усмехнулась врачиха.
Костя как-то странно дёрнулся, метнулся к двери и выбежал вон. Обиделся.
Ну вот. Только ожила, и уже подсуропила родному супругу. Только могила меня исправит.
Когда нас с Костей оставили вдвоём, мне стало неловко. Красноглазый заплаканный мужик, над которым я, не подумав, пошутила, знаете ли, даже у меня способен вызвать приступ раскаяния.
— Прости… — повинилась я.
— Ничего. Главное, что ты жива.
— В аду и в раю от меня все попрятались, вот я и вернулась сюда, — поделилась я впечатлениями. — Там скучно так…
Костя взял мою ладонь и поцеловал её. Я едва почувствовала прикосновения.
— Что со мной? — поинтересовалась я.
— Ты не помнишь? Ты попала в аварию, когда ехала домой со свадьбы, — усилием преодолевая желание снова расплакаться, рассказал Костя.
— Знакомая какая история…
— Да. Тебя спасло только то, что ты была пристёгнута.
— Не могу пошевелиться, — призналась ему.
— У тебя травма шеи и спины. И сильное сотрясение. Врачи вообще никаких позитивных прогнозов не давали. Ты была в коме месяц.
Значит, весь июль.
— Вот засада… — заключила я.
— Я приехал за тобой на свадьбу, но ты в тот момент уже села в такси. Я ехал за вами и всё видел… — он прикрыл глаза ладонью.
— Эй? Теперь-то я точно никуда от тебя не денусь, — попыталась я разрядить обстановку.
Повисла тишина.
Я прислушивалась к собственному телу и, увы, до меня начала доходить серьёзность моего положения. Похоже, ваша неугомонная рассказчица стала инвалидом. Ещё большей обузой Косте.
Отсюда возникает вопрос: а не зря ли я пристегнулась? Хлопнуло бы меня на раз, и проблем нет.
Я слишком люблю Костю, чтобы обрекать его на муки ухода за овощем. А у меня как раз сейчас практически вегетативное существование, несмотря на крамольные мыслишки в голове. Нет-нет-нет! Я ни за что не поступлю с Костей так жестоко.
— Наташа? — прервал мои размышления Костя. — Главное, что ты пришла в себя. Остальное… — он запнулся, — как-нибудь наладится.
— Угу… — машинально ответила я, а про себя решила: не быть этому телу овощем! Чёрта с два! Не для того я с того света вернулась!
Костя ушёл, точнее, его попросили, так как посторонним нельзя оставаться в палате на ночь.
А я лежала… Что мне ещё делать-то? Выспалась за месяц, знаете ли. Думы думались, сила воли кряхтела от натуги, пытаясь пошевелить тем, что не шевелится.
Я должна. Должна встать на ноги. Ну, хоть пальчиками пошевелить для начала.
На следующий день ко мне заглянула Елена Николаевна, тоже растроганная до слёз, но улыбающаяся.
— Девочка моя! Я так рада, что ты жива! — воскликнула она, расцеловывая мне лицо.
— Здравствуйте. Да куда я денусь-то… — вздохнула я.
— Костя бы не пережил… — она печально посмотрела мне в глаза. — Он каждый вечер после работы высиживал возле твоей кровати. Поседел весь…
— Я вот думаю: а вдруг я инвалидом останусь… — высказала я тревожные мысли. — Не хочется мне, чтобы Костя гробил себе жизнь рядом со мной.
— Что ты такое говоришь! — переменилась в лице Елена Николаевна. — Костя тебя так любит! Да и мы быстро поставим тебя на ноги.
Я не стала спорить. К тому же в палату вошёл Костя.
Он поздоровался со свекровью, поцеловал меня, но почему-то не в губы, а в лоб. Как покойника. Постеснялся что ли?
— Наташенька, может, тебе чего-нибудь хочется? — спросила Елена Николаевна. — В больнице кормят не очень, а я могу принести, мне только в радость.
— Ага, — призналась я. — Сочу халатика с петропом и укрушкой, — попросила я. — Ой…
Женщина заулыбалась.
— Не переживай, я тебя поняла, — ответила она и поспешила распрощаться, оставив нас с Костей наедине.
— Как ты? — поинтересовался он.
— Нормально. Ты не волнуйся, я постараюсь выздороветь. Я ни за что не останусь инвалидом. Обещаю.
Глава 17. Визитёры
Как только мои друзья по скалодрому узнали, что я пришла в себя и от скуки готова болтать даже с собственными парализованными ногами, ко мне сразу заявились Саша с Игорем.
— Слава богу, ты жива! — Саша хотела обнять меня, но я лежала на койке кулем, поэтому она побоялась навредить мне. — Мне так жаль… Это ужасно.
— Надеюсь, я скоро встану на ноги, и происшествие забудется, — улыбнулась я. — Как-то стрёмно целыми сутками лежать здесь.
— Ничего, мы тебя поднимем на ноги. Ты ещё покажешь салагам на скалодроме, на что способна.
Я кивнула, но внутри у меня возникло то самое неприятное предощущение конца. Скалодром был моей отдушиной, где я поверила, что я — это не просто мелкая воришка, а талантливый человек с большим потенциалом. Это место, где меня поддержали и подарили мне свою дружбу, порой странную, но искреннюю. Но многие хорошие вещи однажды заканчиваются. Наверное, наша компашка скоро развалится. Пришло время сменить приоритеты. Всех ждёт новый этап жизни.
А если честно, то с травмами позвоночника в двух местах я вряд ли смогу «показать салагам». Я и руку-то в кулак сжать не могу. Только вот Саше об этом говорить не за чем.
Ладно, что это мы о грустном?
На следующий день меня навестили не только Саша с Игорем, но и Толик, и Ярик с Людмилкой. Как их пятерых пропустили ко мне в палату, загадка, но я обрадовалась.
Толик чувствовал себя не в своей тарелке и стоял чуть поодаль, неловко улыбаясь. О чем со мной поговорить, он не знал, да я и не настаивала на общении.
Ярик каким-то чудом откосил от весеннего призыва и весь цвёл и пах. Причём второе — буквально.
— Чем это таким воняет? — подозрительно прищурила глаза Саша. — Ярик, ты бзднул?
— Да не, ты чего? Я всего лишь веселящего газа пустил, — признался он.
— Фу! — воскликнула Саша.
Игорь ринулся к спасительному окну. Толик ретировался ко входу в палату, поближе к коридорному воздуху. Людмилка отошла, но веселящий газ на неё уже, по-видимому, подействовал, она хихикала и игриво помахивала ладошкой перед носом. Саша фукала и громко возмущалась.
— Сами виноваты! — защищался виновник переполоха. — Мы сюда не на поминки пришли, нечего тут изображать чопорность и светить кислыми минами!
— Окно не открывается шире, чем на проветривание, — доложил Игорь. — Механизм сломан.
Второго окна в моём индивидуальном номере не было.
— О-о-о… — пары газа долетели и до меня, и я закрыла рот ладонью, а мои ноги задрыгались от негодования.
«Стоп, что?! — возопило моё шокированное сознание. — Я, что, шевелюсь? Я шевелюсь!»
Видимо, мой шок спрятался где-то глубоко внутри, и друзья не заметили перемен во мне.
— Дыша-а-ать мно-о-ой… — протянул Ярик, и откуда ни возьмись взялась его извечная, изрисованная похабными символами, гитара.
Игорь тем временем отбежал к двери, потеснил Толика и движениями «открыть-закрыть» экстренно проветривал помещение.
Ярик прислонился спиной к стене, взял первый аккорд и запел:
Со всего размаху
Я вступил в какаху.
Натерпелся страху,
В куче я говна…
Ты прости, Натаха,
Что я принёс какаху.
Но знай, что эту песню
Пою я для тебя!
Людмилка поддержала своего ненаглядного аплодисментами, все остальные подавили смешки.
А мне захотелось плакать. От радости. От исцеления, которое принесло мне бескультурное поведение вечно позитивно заряженного Ярика (а я-то мечтала исцелиться от поцелуя любви). От осознания неумолимо ускользающего в прошлое момента. От сожаления, что скоро наша компашка развалится. От всего сразу.
Несмотря на то, что гости ко мне шастали исправно, Костя вёл себя странно, и даже более чем.
Первое, в чём заключалась странность, — когда я продемонстрировала ему вернувшуюся способность управлять конечностями, он расплакался, но как-то не радостно. Нет, он, конечно, сказал, что это прекрасная новость, и он рад, а глаза были грустные.
Второе: он стал появляться не каждый день. Ссылался на горы работы, какие-то дела, усталость…
Третье: он избегал поцелуев и вообще прикосновений. Неужели разочаровался во мне? Или ему стукнуло в голову, что он до сих пор любит Юлю, первую жену? Я-то, назойливая такая, не померла. Цепляюсь за жизнь, шутки шучу, с друзьями посиделки (полежалки) устраиваю…
Жива.
Для важного разговора по душам я подготовилась: самостоятельно села и, несмотря на боль, постаралась держать спину прямо.
— Костя? В чём дело? Ты как-то странно на меня смотришь. Как на живого мертвеца.
— Не выдумывай, — мотнул он головой.
— Так ты объясни мне, чтобы я не выдумывала, — ответила я. — Я же вижу, что что-то не так.
На меня снова как-то обречённо посмотрели.
— Ты изменил мне, да? — спросила у него в лоб.
— Нет! — похоже, мой вопрос его возмутил до глубины души. Ну и хорошо, иначе было бы совсем погано.
— А что тогда? — продолжила я. — Ты больше не любишь меня, да?
— Люблю, — он, наконец, преодолел барьер и соизволил меня обнять. — Конечно, я тебя люблю…
И снова слёзы. Его.
Нет, тут точно что-то не так.
В этот раз мне не удалось выудить из него правду. Костя ушёл и утёс тайну с собой, оставив меня мучиться подозрениями.
Предчувствие подсказало мне, что всё непросто.
После этого нашего разговора Костя не приходил два дня. Звонил, коротко интересовался, как у меня дела, а дальше разговор не шёл. Странно… Раньше мы болтали часами, дискутировали, смеялись, ругались. А теперь вдруг не о чем говорить?
Елена Николаевна, выслушав мои подозрения, сказала, что Костя всё ещё отходит от потрясения, что нужно дать ему время. Ага, будто это не меня поломало, а его.
Слова доброй женщины меня не успокоили. Я решила: во что бы то ни стало вызову Костю на важный разговор так, чтобы не отвертелся.
Но проявить чудеса дипломатии мне так и не довелось.
В тот день я даже не успела сообщить мужу, что впервые со дня аварии встала на ноги. Не ходила, ибо даже стоять было тяжело, но всё же… Прогресс.
— Наташа, я должен тебе кое-что сказать. Выслушай меня внимательно и постарайся понять, — с этих слов начал разговор Костя.
— Мне уже страшно…
— В день аварии, когда у меня на глазах в твоё такси врезался пьяный водитель, я понял, что это никакая не случайность. Я так и не усвоил урок жизни. Пытался тебя воспитывать, а надо было всего лишь постараться понять тебя, прислушаться к тому, что тебе по-настоящему важно, поддержать… Я не поехал с тобой в Москву, потому что считал это глупой затеей и хотел, чтобы жизнь тебя научила. У меня не было веской причины не идти с тобой на свадьбу Саши, я просто не захотел. Я вдруг понял, что большинство твоих интересов я игнорирую, а ведь на самом деле это для тебя важно, — он перевёл дух, но в глаза мне больше не смотрел.
Я сидела и смутно догадывалась, к чему он ведёт. Сейчас скажет, что мы слишком разные, и чао какао.
— Наташа, в этих отношениях я облажался. Знаю, я должен быть старшим, мудрым, но… Я не смог. Видимо, я не создан для семейных отношений. То, что с тобой случилось, лишь доказывает это. Если бы я был рядом, трагедии бы не случилось! Авария — это знак, что я не достоин быть с тобой. Нам нельзя быть вместе, иначе быть беде. Это злой рок, а я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось…