Генрих осторожно принял медальон, поднес к губам и надел на шею. Его лицо сделалось торжественным и строгим — было ясно, что и помолвка, и обмен подарками для него не просто забавная дань старой традиции. Потом он снял с себя темный шнурок с камешком и передал мне.
— Конечно, это не такой важный предмет, — чуть ли не извиняясь, произнес он. — Просто камешек, мы его однажды нашли с матерью, когда гуляли у моря. Я его хранил все это время.
Камешек оказался прозрачным, с легким зеленоватым оттенком. Когда я взяла его в руки, по коже побежало тепло. В таинственной глубине вспыхнула и погасла бледно-голубая звездочка, и мне показалось, что я слышу шелест волн и далекое пение. Передо мной будто бы легло утреннее море, которое стирало все, что было в нашем прошлом.
— Красивый, — зачарованно промолвила я.
— Его называют звездой Магриба, — произнес Генрих. — Видишь звездочку? Чем сильнее тьма, тем ярче он светит.
Я вдруг поняла, что улыбаюсь, как ребенок, который неожиданно получил не просто подарок, а настоящее чудо.
— Ну вот, — сказала я, стараясь не терять это ощущение прикосновения к чему-то очень хорошему. — Теперь у нас настоящая помолвка.
Генрих обнял меня за плечи, и я подумала, что могла бы сидеть вот так вечно. Мне уже давно не было настолько легко и спокойно, и я бы никогда не поверила, что в такой момент рядом со мной будет мужчина.
Хороший мужчина.
Настоящий.
Глава 6
Доктор Кравен появился из камина на следующий день, под вечер, когда мы с Генрихом вернулись из сада.
Среди зелени мы заметили робкое существо, похожее на косулю. Генрих сказал, что это вин-вен, он очень любит соль, и я решила его угостить. Голем принес щедро насоленную краюху хлеба, и вин-вен, осторожно переступая тонкими ножками, подошел к нам.
Темно-карие бархатные глаза смотрели с испуганной надеждой, словно спрашивали: вы ведь не обидите меня? Не ударите, не поймаете?
— Не бойся, маленький, — сказала я самым успокаивающим тоном. — Никто тебя не обидит. Подходи, угощайся.
Вин-вен осторожно ел хлеб с солью, а я держала Генриха за руку и понимала, что вот оно, еще одно чудо. Тихое и хрупкое, просто пришло к нам.
— Хороший, правда? — спросила я и протянула руку к голове вин-вена с крошечными белыми рожками. Он не отпрянул, я погладила его, и в красивых глазах животного появилась не тревога, а спокойная радость.
— Очень хороший, — ответил Генрих. — Будешь смеяться, но это добрая примета. Увидеть вин-вена — к удаче.
— Удача нам понадобится, — согласилась я. Вин-вен доел хлеб, бойко припрыгнул на месте и, развернувшись, рыжей молнией бросился в кусты. Там он бросил на нас прощальный взгляд и был таков.
— Надо будет сказать голему, чтобы он его подкармливал, — сказала я, когда мы входили в дом. Голем, который стоял в коридоре, важно повел тяжелой головой.
— Кормлю. Давно, — ответил он и добавил, поймав мой удивленный взгляд: — Скучно одному. С ним легче.
Я погладила голема по холодному плечу, и из гостиной донесся шум.
Доктор Кравен поднимался с пола, держа в руке мешочек из белой ткани. Судя по одежде доктора, он отправился в путешествие прямо из кровати, решив не снимать пижаму. Увидев нас, он улыбнулся и произнес:
— Бринн поставил весь Лакмер с ног на голову. Вас ищут. Он рвет и мечет, полиция тоже в ярости. У нас давно не появлялась настолько сильная волшебница.
Я невольно улыбнулась, представив, как Бринн грозит кулаками и требует капли от нервов.
— Да, нам говорили, что здесь не любят волшебников, — ответила я. Кравен пожал плечами.
— Не то что бы не любят, просто относятся настороженно, — сказал он. — Волшебников считают ходячими бомбами и хотят, чтобы они были под учетом и контролем.
Он протянул нам мешочек и сказал:
— Ваши зерна Геккеля.
Генрих взял мешочек, растянул тесемки и высыпал на ладонь несколько мелких ярко-синих зернышек. Я удивленно увидела, что они недовольно припрыгивают, словно сердятся на тех, кто нарушил их покой.
— Четыре зерна для изменения внешности, — объяснил доктор Кравен. — Потом каждый вечер по два зерна для ее сохранения. Того, что в мешке, вам хватит на полгода. Думаю, за это время вы сможете найти Ланге.
Я кивнула. На островах святого Брутуса мы будем искать мерзавца с мирной внешностью сельского почтальона. Это не мой мир — казалось бы, какое мне дело до здешних военных преступников, чтобы испытывать к ним такую сильную злость?
Но я даже не злилась. Это была спокойная ледяная ярость.
Зло не должно ходить по земле, какой бы ни была эта земля.
— Запивать надо? — осведомился Генрих, отсчитывая мне четыре зерна. Три вели себя спокойно, четвертое все время крутилось и прыгало.
— Нет, глотайте так, — ответил доктор Кравен, и я послушно отправила зерна в рот и проглотила.
Желудок скрутило такой болью, что я рухнула на затоптанный ковер, скуля и поджимая ноги к животу. Все тело покрылось ледяным потом, суставы наполнило огнем, выворачивая и сминая — я корчилась на ковре, каким-то чудом не теряя сознания, и мир медленно плыл вокруг меня, мягкий, как глина.
Первым, что я увидела, когда боль ушла, была моя рука — вроде бы моя, но… я смотрела и понимала, что она мужская. Аккуратная рука с длинными пальцами и коротко подстриженными ногтями, которая могла бы принадлежать хирургу.
Доктор Кравен помог мне подняться, и я поняла, что у меня другой нос и аккуратная бородка.
— Господи… — только и смогла сказать я. — Что вы сделали?
Я запустила руки в волосы, выдернула один волосок — темный, короткий. Я ощупала лицо — оно совершенно точно было мужским. Я стала мужчиной после зерен?
Я с ужасом поняла, что и внизу у меня теперь тоже мужская анатомия.
— Господи… — повторила я и опомнилась только тогда, когда Генрих захохотал. Даже нет, он заржал на весь дом.
Обернувшись, я увидела, что с пола поднимается… Ну и зерна, ну и магия! Генрих обрел внешность Льва Толстого в молодости! Без бороды веником, в обуви, но это совершенно точно был Толстой.
Мне захотелось перекреститься. Я не знала, смеяться мне или плакать. Доктор Кравен смотрел на нас с искренним удивлением, словно не понимал, почему я настолько поражена.
— Зерна сделали меня мужчиной? — уточнила я, пытаясь понять, на кого я стала похожа, если Генрих превратился в копию Толстого.
— Ну разумеется, — чуть ли не с обидой ответил Кравен. — Бринн разослал ваши ориентировки по всему Фаринту. Его сподручные в полиции ищут молодого мужчину в компании юной волшебницы. Все понимают, что вы попробуете изменить внешность, но не пол. На двух достойных джентльменов никто не обратит внимания.
— Разумно, — согласился Генрих. — Милли, но мы же не обязаны так ходить вечно! Доберемся до островов и просто перестанем принимать зерна. Там-то нас никто не станет искать.
Я кивнула, еще раз дотронулась до лица и вытянула вперед нижнюю челюсть, пытаясь рассмотреть аккуратную бородку.
Похоже, Толстой поедет на острова святого Брутуса в компании Чехова.
На то, чтобы освоиться в мужском теле, у меня ушло еще полтора дня. Если сначала Альма учила меня ходить так, как ходят здешние леди, то теперь Генрих показывал, как нужно передвигаться джентльмену.
В общем, махать руками было можно.
С прочей анатомией я тоже справилась, хотя было непривычно и даже чуть ли не дико. Но я справилась. В итоге, когда я вошла в гостиную, Генрих одобрительно сказал:
— Джентльмен из тебя хоть куда, Милли. Провинциальный, правда, но все же джентльмен.
— Я в столицы и не лезу, — ответила я. — Надо было попросить доктора, чтобы он не меня делал мужчиной, а тебя девушкой.
Генрих только расхохотался во весь голос. Удивительное это было зрелище: классик русской литературы в другом мире. Возможно, зерна выцепили какие-то образы из моего сознания и надели их на нас.
Я лишь радовалась тому, что не примерила облик Игоря. Это было бы совсем иронично.
Доктор Кравен принес нам несколько комплектов одежды и бумажник: когда Генрих открыл его, я увидела два паспорта в темно-синих обложках и солидную стопку наличных и чеков.
— Удивительно! — воскликнул Генрих. — Я даже не думал, что у вас это получится!
— Вы смогли найти лазейку в его тайники? — спросила я. Кравен кивнул.
— Все заблокировали буквально через четверть часа после того, как я ее опустошил, — с достоинством сообщил он. — Так что голодать вам не придется. Те документы, которые там были, я не взял. Сделал новые.
— Вот и замечательно, — ответил Генрих и совершенно серьезно спросил: — Вы очень много сделали для нас, доктор Кравен. Что я теперь могу сделать для вас?
Кравен задумчиво помолчал, а потом ответил:
— Найдите Ланге. И постарайтесь выжить. И вот еще что, — он снова сделал паузу и со вздохом добавил: — Если у вас получится убить его, то убейте. Подозреваю, что вам его заказали не для суда и казни.
У меня тоже создалось такое впечатление. Мерзавцы вроде Ланге прекрасно находят себе новых хозяев и так же прекрасно им служат — иногда обмолвятся, назовут президента фюрером, и работают дальше.
— Я тоже начинаю к этому склоняться, — хмуро сказал Генрих. — Они ведь не уточнили, что он нужен прямо живым и невредимым. Привезем голову в банке. Ну, вот так получилось, ничего не исправишь уже.
Я была с ним полностью согласна.
Мы распрощались с големом, и я видела, что ему тоскливо. За эти дни он успел к нам привыкнуть, и я с грустью представила, как он будет тут жить в одиночестве. Редкие визиты доктора Кравена это все же немного не то.
— К вам будет приходить вин-вен, — ободряюще сказала я. — Вы тут не один.
Голем заскрипел, и я вдруг подумала, что он так плачет.
— Человек редко понимает, — произнес он. — Спасибо.
Голем ушел на место своей стоянки в коридоре, доктор Кравен вывел нас с Генрихом в центр гостиной и спросил:
— Ну что, Людмила? Сможете сами открыть проход?
Я только руками развела.
— А что для этого нужно сделать? С зеркалами надо было представить место, но я не знаю, куда мы должны попасть.
— Морской вокзал, — ответил Кравен. — Можно было бы попробовать перебросить вас прямо на острова, но я боюсь, что вы рухнете в океан.
Я кивнула, соглашаясь. Морской вокзал был мне знаком.
— Хорошо. Надо просто представить место?
Доктор Кравен кивнул.
— У вас получится, Людмила.
Закрыв глаза, я взяла Генриха за руку, представила стройные колонны возле входа на вокзал и вдруг почувствовала, что мы падаем. Ветер свистел в ушах, воздух пах чем-то горелым, и я опомнилась только тогда, когда меня похлопали по плечу и сказали:
— Идемте, дорогой Джек! Нас ждут морские приключения!
— Получилось? — негромко спросила я, боясь открывать глаза. Генрих вложил в мою мокрую ладонь ручку саквояжа с вещами и ответил:
— Лучше не бывает! Но нам бы не торчать тут, а идти.
Я открыла глаза и увидела, что мы действительно стоим возле входа на Морской вокзал. Здесь было полно народу, носильщики бегали с чемоданами, орудовали мастера карманной тяги, кричали газетчики и лоточники с товаром, толпились экипажи, пытаясь разъехаться, и я внезапно поняла, что нас с Генрихом пока не видят.
Мы были словно в непроницаемом пузыре, который готовился лопнуть.
Я покрепче ухватила саквояж и стала подниматься за Генрихом по ступеням. Глядя по сторонам, я заметила полицейских, которые пристально всматривались в идущих, сверяя их с ориентировками. В толпе сновали подозрительного вида люди, которые могли быть только подручными Бринна.
Нас действительно искали. Мысленно я поблагодарила доктора Кравена за отличную идею — два джентльмена совершенно не привлекали внимания.
Мы без проблем купили билеты до островов святого Брутуса — паспорта, которые принес доктор Кравен, не вызвали ни малейшего подозрения у кассира — и сели на скамью в зале ожидания. Генрих едва заметно толкнул меня в бок и сказал:
— Там, у газетного киоска.
Я бросила взгляд туда, куда было сказано, и увидела Эбернати. Тот листал газету, выглядел так, словно получил пресловутую и легендарную клизму с патефонными иголками, и пристально смотрел на людей в зале ожидания. Вот его взгляд прилип к молодоженам, юноше и девушке, которые щебетали и целовались, вот скользнул к матери с тремя детьми, которые никак не хотели усаживаться на скамейке, вот безразлично пробежал мимо нас, и я вздохнула с облегчением.
— Вот видите, дружище Джек, — улыбнулся Генрих. — Наш друг все сделал правильно.
Я кивнула. В это время Эбернати махнул рукой полицейским в высоких шлемах и решительно двинулся в нашу сторону.
Я старательно делала вид, что ничего не происходит. Жаль, что мы не успели купить газету — можно было бы притвориться, что внимательно читаешь какую-нибудь статью. Я почувствовала напряжение Генриха — оно так и искрило в воздухе.
— Успокойся, — сквозь зубы посоветовала я и толкнула его носком ботинка. — Засыплемся.
— Что, прости? — Генрих вопросительно поднял бровь: такого слова явно не было в его словаре. Зато удивление сделало его лицо немного мягче, а не как у школьника, который съел конфеты, а мама нашла фантики. У меня от страха и напряжения даже живот заболел, но я постаралась сказать как можно непринужденнее:
— Говорил я тебе, что от красных пиклиз будет изжога, но ты же не верил. Сядем на корабль, дам тебе суспензию.
— Господа! — подошедшие полицейские прикоснулись к шлемам, и один из стражей порядка, самый мордастый, приказал: — Откройте саквояжи.
Эбернати смотрел на нас так, словно пытался понять, о чем мы думаем. Его физиономия сделалась еще неприятнее, чем в день вечеринки у Бринна. Мысленно скорчив ему рожу, я вспомнила об упражнении со стеной, которое, бывало, советовала своим клиенткам. Представь, что между тобой и людьми находится стена, они тебя не видят и при всем желании не сумеют причинить тебе вред.
Нет. Стена это не то. Надо было думать раньше, тогда бы они к нам не подошли.
Платок, вот что нам нужно. Набросить на нас платок, который вроде бы даст рассмотреть, что происходит, но мягко скроет детали.
— А что, собственно, произошло? — нахмурился Генрих. Должно быть, именно с таким видом зеркало русской революции распекал незадачливых критиков. Вид был впечатляющий, кстати.
— Немедленно. Откройте. Саквояжи, — вразбивку произнес Эбернати.
Я миролюбиво улыбнулась и щелкнула замочком. Саквояж разинул пасть, показав всем желающим аккуратно сложенную одежду, суспензию от боли в животе и мешочек с зернами.
Мешочек с зернами! Господи, только не это!
У меня душа ушла в пятки — теперь-то я поняла, что это означает. В животе стало холодно, а голову окутало волной жара.
Эбернати сунул руку в саквояж и принялся ворошить мои вещи. «Ты ничего не видишь», — приказала я, понимая, что это вряд ли сработает. Но Эбернати ощупал мешочек, положил его на место, выпрямился и сказал своим спутникам:
— Все в порядке. Это не они.
Бринн был явно не дураком. Он прекрасно знал о зернах Геккеля, и его подручные теперь искали не просто мужчину и женщину, а проверяли всех, кто едет вдвоем.
Но у меня получилось! Эбернати ничего не заметил, и вид у него сейчас был слегка удивленный, словно он неожиданно сел на мокрое.
«Ты ничего не видишь, — спокойно повторила я и, покосившись в сторону полицейских, добавила: — И вы тоже. Здесь безопасно. Здесь все хорошо».
Мама с детьми смотрела в нашу сторону с искренним испугом. Дети даже прекратили возню. Возможно, представляли, как полицейские вынут наручники, а мы станем отстреливаться от них, как в детективном романе, а потом исчезнем с треском и блеском. Я улыбнулась им и сказала про себя: «Все в порядке, волноваться не о чем».
Дети снова завозились, пытаясь залезть на головы друг другу.
— А что, собственно, произошло? — спросил Генрих, застегивая свой саквояж, в котором полицейские предсказуемо не нашли ничего интересного. Эбернати сунул руку в карман и вынул листок с полицейскими ориентировками. Надо сказать, нас с Генрихом нарисовали довольно прилично. Только у меня, конечно, не настолько пухлые губы и не такой развратный взгляд.