— Как он? — задала ужасно банальный и глупый вопрос.
Почему глупый? Так, судя по одному виду Петра, я без знаний медицины могла утверждать, что мужчине явно совсем не хорошо.
Дворецкий выглядел неспокойным. К пугающей бледности его кожи прибавилась мертвецкая синева. Толстые жгуты вен, что проступили ближе к поверхности, придавали виду мужчины ощутимой жути.
Илларион опроверг мои ожидания и не стал острить.
— В горячке.
Тяжело сглотнув, я сцепила мгновенно похолодевшие руки в замок. Перед глазами резко всплыла картина из моего далекого прошлого. Еще времен младшей школы. Тогда я время от времени не считалась откровенным изгоем и, не обижаясь на игнорирование или дразнилки одноклассников, следовала за ними. Как овца за стадом.
После занятий большинство ребят любило собираться в «садике» через два двора от школы. Трехэтажный недострой, что зиял черными дырами вместо окон и дверей, так и не стал детским садиком, как задумывалось. Но детей от мала и до велика притягивал к себе, словно магнитом.
И компания ребят и девчонок из моего класса не стала исключением. Что мы там делали лишних два-три часа после занятий? Лично я — ничего. Выступала в роли простого наблюдателя, человека-невидимки. Девчонки же поддерживали ребят, которые уже тогда старались покрасоваться перед ними. Проявляли чудеса ловкости и смелости, взбираясь на крышу «садика» по недостроенным ступеням или выступам на стене.
В один из таких дней Лешке Воронцову повезло меньше, чем остальным. Не рассчитав сил, он сорвался со стены, так и не забравшись на крышу. Хорошо, что от земли было не больше метра. Выше залезть просто не успел.
Лешка, отряхнувшись и смеясь, поднялся на ноги. Все, кто затаил дыхание, смогли вздохнуть с облегчением. Не разбился. Но вот… ногу поранил. Ржавый гвоздь вошел в пятку, словно нож в масло, сквозь резиновую подошву кроссовка.
Конечно же, сразу Лешка домой не пошел. Ребята как умели оказали ему помощь. Вытащили гвоздь, приложили к ранке какую-то тряпку, чтобы остановить кровь. Кстати, ее-то и было всего ничего. Так… Пару капель. Даже испугаться не получилось.
Маме «смелый» Воронцов боевое ранение показал день на третий-четвертый, точно не вспомню. На хромоту сына Мария Петровна, мать-одиночка, что вечно пропадала на трех работах, не обратила особого внимания. А вот когда распухшую стопу уже сложно было засунуть в кроссовок… забила тревогу.
Тот день, когда Лешка не пришел в школу, я не помню. И долгое время его пропадания по больницам тоже. Но день, в который увидела одноклассника на лавочке в парке… отпечатался в памяти.
Лешке ампутировали стопу.
— Инфекция, — буркнул он мне, даже не дожидаясь закономерного вопроса. Видимо за последнее время привык отвечать одно и то же. — Гвоздь оказался с сюрпризом. Мне врач сказал.
С того дня я приобрела тягу к идеальной чистоте. Во всем.
— Заражение? — с затаенным страхом следя за метаниями Петра, подала голос я.
— Яд.
— О!
— Я не учел сразу, что меч кентавра может быть смазан отравой.
— Все так серьезно? — выпучила глаза я, даже на секунду боясь представить, что на месте дворецкого мог оказаться Егор. Да, слепой эгоизм с моей стороны, но отделаться от чувства облегчения, что Егору удалось избежать подобного ужаса, никак не получалось. — Что за яд? Это смертельно? А противоядие уже готово?
— Вот сейчас как раз закончу разгадывать сканворд и любезно отвечу на все твои вопросы, — лилейным тоном разлился Илларион.
Его широкая, ласковая улыбочка никоим образом не затронула глаз. В которых плескался, как мне показалось, самый настоящий смертельный холод.
Я поежилась.
И не зря не стала вестись на «сладкий» тон ученого. Не прошло и минуты, как Илларион взвился, чуть ли ни рыча:
— Я, по-твоему, тут в крестики-нолики играю или что?!
— Нет, я…
— Или, может, должен перед тобой отчитываться о каждом шаге?! — ярился Илларион.
Чуть дальше линии волос я вновь заметила толстые коричневые отростки, заостренные к концу и изогнутые вверх. Рога.
Если интуиция мне не изменяла, то рога являлись показателем крайней степени гнева сатира. Или возбуждения. Ни тот, ни другой вариант меня не радовал.
— Прости, я больше не буду тебя отвлекать, — быстро повинилась я.
Не знаю, что так взбесило ученого, но быть причиной такого буйства, да и еще, не дай Бог, попасть под раздачу — хотелось в последнюю очередь.
Я пристроилась на табуретке возле кушетки и притихла.
Безоблачная тишина не продержалась и двух минут.
— Прости, мартышка, — сказал Илларион. — Я не должен был на тебе срываться. Противоядие еще не готово. Столько часов подряд я пробую различные варианты, но безрезультатно. Словно не хватает последнего ингредиента и что это — не могу понять.
Мужчина шумно вздохнул. Провел ладонью по лицу, словно это движение могло унять всю усталость.
Откровенно говоря, выглядел Илларион всего чуточку лучше собственного пациента. Видя, как сильно ученый переживает неудачу, разве я могла обижаться на всплеск раздражения?
Не могла.
— Все в порядке. Я понимаю.
— Спасибо.
Я отмахнулась.
Петр что-то пробормотал охрипшим голосом. Как ни прислушивалась, затаив дыхание, а разобрать не получилось. Звуки складывались в слова, срывались с мужских губ резкими фразами, но смысл разобрать не удавалось. Точно я и не знала этого языка.
— Ты хоть завтракал?
Послышалось шипение. Илларион вновь что-то смешивал в колбах. Жидкость пузырилась и теперь напоминала по цвету фанту.
— А что уже был завтрак? — ответил мужчина после того, как реакция жидкостей прекратилась и даже маленькие пузырьки пропали. — Ада не приходила.
«Что-то мне подсказывает, что и не придет», — мрачно подумалось.
— Ты о чем? — нахмурился ученый. Я же вновь прокляла привычку думать вслух. — Она, наверняка, просто занята, вот и не зашла по привычке. А я заработался и совсем забыл о еде.
— Э-э-эм. Да. Занята.
— Катя, — мое имя прозвучало предупреждением, просьбой и приказом не юлить. Причем одновременно. Как только умудрился в коротком слове вместить целую гамму понятий?
— Да, на самом деле я не знаю о степени ее занятости сегодня, доволен? Но Ада… показалась мне расстроенной, грустной.
— Грустной? Почему?
На секунду мне показалось, что за привычной маской равнодушия проступила искренняя тревога. Но Илларион принялся с усердием рыться в тумбочке, отвернувшись, так что убедиться в собственной правоте не получилось.
— Ты сам прекрасно знаешь почему.
От одного взгляда, которым одарил меня Илларион, кровь в жилах просто обязана сворачиваться. Я хоть и не подала виду, что мне невыносимо захотелось превратиться в страуса и спрятать голову в песок, но однозначно пожалела о неосторожности вообще открыть рот и заговорить на эту тему.
— Может, ты меня просветишь? — изогнул бровь мужчина. — Чтобы мы точно убедились, что думаем в одном направлении. Вдруг я, темный, ошибаюсь…
— Ты… — я покусала губу в нерешительности.
Уж слишком спокойно, как диссонанс безжалостного холода в глазах, звучал голос ученого. С этой двойственностью я всего несколько минут назад уже встречалась. Стоило ли подставляться под «огонь» снова?
Мысленно махнув рукой на всевозможные последствия, решила — стоит! Вдруг, другого случая и не представится?!
— Ты ее обидел!
— И чем же?
— Сам знаешь чем! — вспыхнула я.
— И ты считаешь, что мне обязательно надо извиниться, — лениво констатировал он.
— Конечно!
Что за глупые вопросы Илларион принялся задавать? Да и в глазах появился загадочный блеск…
— Может, и начать стоит прямо сейчас?
— М-может… — не так уверенно протянула я, заметив, что Илларион отставив колбу с позеленевшей жидкость, поднялся из-за стола и направился прямиком ко мне.
Медленной, предвкушающей походкой хищника. Рога, кстати, у него вновь вылезли.
Ой, мамочки!
— Тогда, возможно ты любезно согласишься помочь мне в тренировках?
— В каких таких т-тренировках? — я облизнула пересохшие губы.
Потемневший взгляд Иллариона, как пить дать, не предвещал мне ничего хорошего. Ничегошеньки!
— Как правильно извиняться перед девушкой, — хмыкнул мужчина, остановившись в полушаге от меня. — Вдруг, я промахнусь с тактикой?
— Н-нет.
— Что «нет»?
— Не п-помогу! С-сам выкручивайся.
Мой ответ не произвел на Иллариона должного впечатления.
Он лишь хмыкнул, навис надо мной и придвинулся почти вплотную.
— Я настаиваю, мартышка, — прошептал мужчина, подув на мою шею.
Тело отреагировало неприятными, колкими мурашками. Мне в одно мгновенье стало трудно дышать. Словно кто сжал хорошенько горло, перекрыв кислород.
— Ты… что…
— Тише, мартышка, — Илларион провел костяшками пальцев по моей щеке.
Обрисовал контур губ. Все это время не прекращал со мной игру взглядами. Смотрел завораживающе, жутко. Точно удав на… аппетитного кролика.
— Мы всего лишь попрактикуемся. Ты ведь этого хотела, да?
— Да… — почти беззвучно вторила я.
Мужчина оттянул воротничок моей блузки. Маленькая заминка и… несколько пуговичек уже расстегнуты, прекрасный доступ к зоне декольте — открыт.
Илларион коснулся ключицы, а меня словно током шандарахнуло. Да так хорошо, что все мозги разом встали на место!
— Нет!
— Я совсем не умею извиняться, — хитро улыбнулся мужчина. — Без нескольких пробных попыток, точно не смогу сделать все правильно. Ты ведь хочешь, чтобы я сделал все правильно? Да, мартышка? Вот и покажи свои советы… в действии.
Сейчас в Илларионе я не узнавала того фанатичного ученого, мужчину с прекрасным чувством юмора, преданного друга. Передо мной явно был кто-то другой. Хищный. Жестокий. Сильный.
Его энергия окутывала меня плотным, темным коконом. Заставляла слабеть. Прикосновения вызывали невообразимый холод в каждой клеточке тела, в отличие от жара, что всегда дарила близость Егора.
Мысль, что раньше болталась на задворках разума, стремительно выходила на передний план. Все происходящее казалось чертовски неправильным!
Стоило Иллариону прочертить пальцем невидимую линию от мочки уха до моей груди, как странный одурманивающий туман в голове рассеялся. Неправильная слабость оставила тело. Я дернулась, взвизгнув:
— Не трогай меня!
Илларион оступился, не ожидая, видимо, такой громкости, которую я выдала ему прямо в ухо. И пока ученый приходил в себя, качая головой, подскочила, чтобы поставить завершающий аккорд.
Звук пощечины в тишине комнаты прозвучал довольно громко. Отрезвляюще. Прогнал неестественную тишину, словно сорвав ее невидимый полог. Ко мне сразу же возвратились все ощущения. И цвета стали ярче, и звуки вернулись. Особенно оглушающе слышался грохот собственного сердца, сбившегося с привычного ритма, в груди.
— Егор же твой друг! Как ты можешь так?!
Затаив дыхание, я ждала ответного хода Иллариона.
Своим резким наступлением он меня настолько выбил из колеи, что теперь я совершенно не могла и предположить дальнейших действий мужчины.
Илларион не предпринял попытки приблизиться. Так и стоял в шаге от меня, загораживая свет, словно огромная, мрачная туча. В его глазах, казалось, и правда бушевала гроза. А потом она сменилась на… озадаченность.
— На тебя, что, правда, совершенно не действует? — спросил мужчина, даже не став потирать щеку.
Я уже видела, как на его коже проступило красное пятно — последствие моего «завершающего аккорда». Правда, уверена, что память о нем не продлится долго для того, чтобы ученый, как следует, усвоил урок.
«Вот козел!» — сейчас я была совершенно солидарна с высказыванием Ады о настоящей сущности Иллариона.
Вместо рогов, что опять исчезли, и копыт ему надо повесить табличку с предупреждающей надписью на шею.
— Что именно?
— Мои феромоны.
— Эти адские штучки сатира? — я вновь устроилась поудобнее на стуле, напряжение отступило. Внутренне понимала — теперь никаких атак не будет. Не тронет. — Какая чушь!
— Чушь говоришь? — прищурился он.
В его взгляде был заметен интерес. Только не мужской, а… чисто научный. Наверняка, именно так смотрят на лабораторную крысу, что вдруг показала результаты вопреки всем созданным условиям.
Я постаралась скрыть дрожь в теле. Отголоски странного, сковывающего кокона все еще холодили спину. Хотелось передернуть плечами, сбрасывая остатки наваждения, и… хорошенько вымыться.
— Именно! — упрямо вздернула подбородок.
— Хорошо, — скупо проронил Илларион.
Кивнув собственным мыслям, он вернулся к столу. Вот так просто, словно не пытался меня тискать всего пару минут назад!
— И что же здесь хорошего? — ошеломленная его наглостью мне оставалось хватать воздух.
— Ты первая, кто смог воспротивиться моему дару. И я считаю, что это довольно хороший знак, — скучающим тоном ответил мужчина. На смену жадному, голодному монстру вернулся ученый. — Меньше всего мне хотелось бы увидеть в постели друга очередную меркантильную суку.
— Так это что была проверка? — задохнулась я. — Да как ты…
— Посмел? — закончил Илларион за меня. — Запросто. Кто-то должен был щелкнуть тебя по носу. Ты ведь не хочешь, чтобы я лез в твою личную жизнь?
Я поджала губы в негодовании.
— Отвечай.
— Не хочу!
— Значит, и ты не лезь в мою.
И на это я вновь не нашлась, что ответить.
Илларион переставил несколько баночек, встряхнул содержимое трех пробирок с прозрачной жидкостью внутри, заглянул в блокнот, сверился с часами. Мужчина вновь стал выглядеть сосредоточенным до жути, будто из него за секунду выкачали все эмоции, чувства, желания, оставив лишь холодную рациональность. Правда, в том, что подобная броня с легкостью могла оказаться очередной маской, я почти не сомневалась. Хорошо уяснила: в этом доме не все такое «простое», как может сперва показаться.
Настороженно следя за размеренными действиями мужчины, я мысленно невольно возвращалась к моменту нашей «стычки», все больше отмечая детали неправильности случившегося. Через несколько минут я точно уверилась в версии, что Илларион специально задумал этот показательный урок, чтобы действительно «щелкнуть» меня по носу. Главным показателем этого оказалось то, что ни в его «ласках», ни во взгляде так и не проснулась искра чисто мужского интереса.
ГЛАВА 10
Илларион добавил в колбу три белые гранулы размером с маленькие пуговки. Жидкость забурлила и вновь сменила цвет. Своей насыщенностью теперь напоминая цветки сирени.
Ученый, казалось, совсем позабыл о моем присутствии. Хотя, обдумывая наш первый серьезный конфликт, по внутренним ощущениям я молчала не больше двух-трех минут.
— Это было грубо, — прокаркала охрипшим голосом я.
Мужчина замер.
Я видела, что он отвлекся и перестал так пристально следить за колбой, но взгляд на меня не поднял.
— Черт, я знаю.
Это глухое признание что-то сделало со мной. Точно в груди оборвалась натянутая струна. Довольно болезненно. Наверное, именно так пытается плакать душа, когда ее захлестывает волна разочарования. Ведь я совершенно не ожидала подвоха от единственного человека, с которым поделилась всем… Почти всем.
— Ты что плачешь?
Я мазнула ладонью по щеке — мокрая.
— Нет, — украдкой утерла лицо.
Сразу вспомнилось, как мама всегда говорила: «Слезы — признак слабости. Использовать их нужно с умом и только в одном случае. Как тонкую манипуляцию настроением мужчины».
Манипулировать посредством слез я так и не научилась, выставлять собственную слабость напоказ было стыдно.
Я и раньше не могла с точностью до процента сказать, чего ожидать от Иллариона в тот или иной момент. После «проверки» на вшивость и вовсе боялась даже предполагать.
Сатир и непредсказуемость стали для меня равноценными синонимами.
Мужчина вполне мог не заострять внимания на слезах, мог поверить моему лживому ответу, с таким же успехом мог и… высмеять плаксивость. Последнее, наверняка, сделала бы моя идеальная мать…