Чтобы отвлечься, иду в прихожую, собираю там разбросанные шмотки, возвращаюсь к моему незванному, но такому замечательному гостю, отдаю ему остатки его вещей. Застаю его у стола с моим угольным наброском, мальчик смотрит на самого себя весьма придирчиво, поэтому я не удерживаюсь, кусаю своего Аполлона в его такое дивное голое плечо.
— У кого тут длинный нос?
— Только нос? — Засранец оборачивается ко мне, забирая свою дивную бровку повыше. — А я-то льстил себе, что у меня везде все нормально с размерами.
— Ну ладно, не так уж и льстил, — милосердно улыбаюсь я и отправляюсь на кухню, ставить чайник.
— Предлагаешь мне верить тебе? — с рубашкой в руках мой Аполлон идет за мной следом. — Ты же сама мне ужасно льстишь, это я по одному только наброску вижу.
— Я художник, я так вижу, знаешь такую поговорку?
— Ага, знаю. — Я и не знала, что улыбка может быть настолько бесстыжей. — Так всегда говорят художницы, которые жутко льстят своим натурщикам и не желают в этом признаваться.
— У тебя было так много художниц? — вкрадчиво спрашиваю я.
— Ты единственная моя художница. — Мой мальчик спешно спохватывается, что сболтнул слишком много. Правильно. Не знаю, как все остальные, но я жутко ревнива, особенно в пределах моей кухни. Даже с учетом того, что планов на этого мальчика у меня нет. Трахалась-то с ним сейчас я. Чего это он про каких-то других художниц речь ведет?
— Тогда откуда знаешь?
— Говорю же, друг работает натурщиком, — выкручивается мой Аполлон виртуозно.
— Друг? — уняться мне довольно сложно. — Сам ты им как будто не работаешь?
Мой мальчик смотрит на меня с интересом, и я смутно начинаю подозревать, что все-таки ошибаюсь в том, кем его представляю. Впрочем, он сам виноват, со своими друзьями-натурщиками.
— Могу поработать натурщиком для тебя, — широко улыбается мне мой Аполлон. — Только платить ты мне будешь уже своей натурой. Договорились?
Все, не могу — смеюсь. И все-таки после хорошего секса и настроение хорошее. Даже не хочется выгонять этого дивного юношу. Хочется мурлыкать, обниматься с ним и, может быть, даже накормить его омлетом.
— Ты голодный? — я касаюсь одной из пуговиц его рубашки. — Будешь омлет?
— Из твоих рук хоть стрихнин.
Ой, ты ж, прелесть какая. Черт, и почему я не императрица и не могу себе позволить содержать фаворита, а? Дивный мальчик. Ей богу.
Мама, видимо, решила не просто сходить в магазин, но и сделать лишний кружок по кварталу. Потому что до её возвращения я успеваю не только омлет приготовить, но и его съесть. Ну, маму иногда беспокоит, что я столько лет обхожусь без мужика. Ну, а что поделать, если реальность замужества сильно отличается от того, что рисуется в мечтах.
Кто предупреждает о том, что у мужика может быть депрессия, и он может год слезать с дивана, только чтобы дойти до туалета? Кто предупреждает о настойчивом выносе мозга, даже когда муж знает, что тебе завтра нужно сдавать портрет, и ты после скандалов совершенно никакая и к работе не способна? Кто предупреждает, что обходительный вроде как мужик, может сорваться на твоей дочери, просто потому что она ему под руку подвернулась с вопросом, а у него на работе "проблемы"?
Нет, я не уверена, что этот мальчик тоже окажется слабым или психованным, я просто не хочу знать, что и у него есть изъяны. Хотелось бы запомнить его вот таким, страстным, открытым. Обнимающим меня и целующим в шею, пока я лопаткой перемешиваю омлет. Дурачащимся и пытающимся кормить меня омлетом с рук. Идеальным.
Жаль, не вышло, жаль, что он меня нашел, придется все-таки добавлять ему изъян.
— Что-то мама задерживается, — задумчиво замечаю я, наливая кофе. — Может, ты уже торопишься и тебе некогда ждать?
— Выгонять ты совершенно не умеешь, моя богиня, — ухмыляется мой Аполлон.
Во второй раз, возвращаясь, мама возится с ключами характерно долго и громко, будто давая нам время доделать все наши дела. Впрочем, я уже одета, мой Аполлон уже одет, и что самое парадоксальное — он никуда не пытается бежать. Ну блин. А я-то рассчитывала…
Мама заходит, снимает шапку с седых кудрей, смотрит на меня, уже сидящую на стуле в кухне. И на Аполлона, с чинным видом сидящего напротив меня.
— Ну, что, не выгнала? — с иронией уточняет она. — Какое счастье, а то я уже думала, на балкон мальчика выгонишь.
Выгонишь его, ага. Он же из тех, которых ты “в дверь, а они в окно”. Я вон три раза его пуганула знакомством с мамой, даже намекнула, что у него есть время убежать, а он упрямо пропускает все мимо ушей и неторопливо прихлебывает кофе.
— Ну, знакомь нас, Наденька, — проходя в кухню, мама ставит торт на стол.
И вот тут Штирлиц понял, что предусмотрел не все.
Я ведь так и не удосужилась спросить у этого дивного создания, как его зовут вообще. Так и именую его в уме Аполлоном, не желая, чтобы он мне вдруг сказал, что его зовут Вася, и мое дивное видение покроется патиной неприятной реальности.
Но не выдавать же: “Мама, это мальчик, я с ним пару раз перепихнулась, но как зовут не знаю. Можешь звать его Аполлошей, он не против”. Тем более, он наверняка будет против, нахаленок этакий.
— Это моя мама, Ольга Петровна, — выигрывая время, я начинаю с известной мне переменной в этом уравнении, — а это…
Блин, хоть бы догадался, в чем причина моих затруднений и этой неловкой паузы. Нет, я потом перед мамой объяснюсь, конечно, но именно сейчас неловкой ситуации хотелось бы избежать.
— Давид, — невозмутимо представляется мой любовник, поднимая на меня ангельские глазки. И…
И я себе чуть кончик языка не откусываю, глядя на моего Аполлона вытаращенными глазами.
— Серьезно? — вырывается у меня изо рта. И плевать, что я сейчас спалюсь перед мамой, что слышу имя своего любовника впервые.
Давид — имя, достойное этого похожего на бога мужчины.
Давид — слишком редкое имя, чтобы внезапно в одной не очень узкой тусовке их нашлось много. Это Надь много, хотя Надежда Соболевская и одна. А Давид… Давид, на секундочку, в нашей тусовке один. Огудалов. Сын Тамары Львовны.
— Более чем, — явно ужасно потешаясь, откликается этот наглец. — Паспорт показать?
Капец. Кажется, я уже дважды потрахалась с сыном своей покровительницы.
На секундочку — с женатым сыном своей покровительницы.
7. Руки в деле
Первым делом, может, кто-то и скажет, мол, какая вам, Надежда Николаевна, разница, вы же вполне неплохо покувыркались с этим мальчиком, и без знания кто он есть, что у него, от наличия жены член отваливается?
“Жена же не стена, она может и подвинуться”, так?
А вот стена. Знаете, после того как оказалось, что мой диванный супруг за четыре года с рождения Алиски умудрился сменить три любовницы — у меня, знаете ли, аллергия на всех тех, кто делает своих жен и мужей рогоносцами. И это личный кодекс чести, не спать с женатиками. Типа, я, конечно, стерлядь редкостная, и нормальный мужик со мной рядом не задержится дольше пары недель, но никогда в своей жизни я с женатым не свяжусь. Не могу, не буду, не хочу.
Хотя обидно, блин, вот понимаете? Мальчик-то по-прежнему красивый. Хотя ладно, я же с ним ничего серьезного заводить не собиралась. Ни с ним, ни с кем другим.
О женитьбе Огудалова я знала по факту. Меня, естественно, на свадьбу не звали, я была не настолько близка с Тамарой Львовной, но пару лет назад мне рассказывали, как удачно Давид женился, какая там замечательная девочка и как она хочет поскорей родить Давиду сынишку.
Правда о самом сынишке Огудалова было ни слова не слышно, а я была уверена — даже если невестка вдруг Тамаре разонравилась — а было на это похоже, потому что восторгов после пары месяцев после свадьбы слегка поубавилось, то уж о рождении внука она наверняка бы не умолчала.
— У кого, ты говоришь, взял мой адрес, красавчик? У друга-натурщика?
Я бы не хотела сейчас видеть свою улыбку. В ней точно много голода и жажды крови. Даже Дракула не умеет улыбаться кровожаднее меня.
— Ну-у-у, — Давид лукаво возвращает мне улыбку, как зеркало. — Ты же все уже поняла, Надя, зачем спрашиваешь?
Боже, никогда в жизни не видела настолько бесстыжей физиономии.
— И не стыдно брать маму в сообщники?
Звонок был слишком подозрителен, если сопоставлять появление моего Аполлона с ним. Будто проверяли, дома ли я нахожусь, пока кое-кто собирался ко мне выезжать. Ну, или уже подъезжал к моим Мытищам, если брать во внимание наши утренние пробки.
И ведь, смотри, как прикидывался под ветошь.
“Знаешь Огудалову?” — “Ну, так, чуть-чуть”. Чуть-чуть он маму знает, ага-ага, вчера, поди, первый раз в жизни увидел.
Эй, дайте мне кто-нибудь пособие “Как не убить своего любовника за все хорошее. Для Чайников”. Мне очень нужно. А еще мне нужно бы назвать Давида козлом, но у меня язык не поворачивается.
Огудалов смотрит на меня с любопытством. Типа: “Стыдно? Мне? Серьезно, да?”
Это ж насколько у Тамары Львовны с невесткой не клеится, если она сыну помогает сходить налево.
Моя мама наблюдает за этим спектаклем с безмолвным интересом. Она любит спектакли, не зря работает контролером в театре. Кажется, в уме она уже все поняла и даже определила, кто станет убийцей в еще не совершившемся преступлении. Впрочем, да, это буду как всегда я, без всяких сомнений.
А эта нахальная рожа даже ухом не ведет. Встал, потянулся к прилепленным к магнитному держателю ножам, взял один и вернулся к столу, к торту. Кофе ему просто так не пьется, видите ли. Нет, насколько мальчик хорош собой, настолько и наглость у него зашкаливает. Я и сама, честно говоря, слегка в шоке от такой наглости, наблюдаю, как он нарезает торт.
На моей кухне! Вот и шел бы к жене, на свою кухню хозяйничать!
А он меж тем снова шагает к раковине, сполоснуть тарелку из-под омлета и вилку и вернуться за стол снова, с четким намереньем причаститься к торту.
— Ты мне, может, всю посуду заодно помоешь? — с нежностью голодной пираньи интересуюсь я.
Давид же косится на раковину с тарелками задумчиво. Да-да, там, конечно, не гора, но некая “холмистость” имеется.
— А ты мне улыбнешься? — ой-ой, какой прищур, какая мимика.
Блин, как унять в себе озабоченную портретистку?
— Ну, если ты все перемоешь — так и быть, улыбнусь. — А потом выгоню и, может быть, даже дам пинка своему совершенству на дорожку.
Но раз уж он меня попользовал по своим нуждам, чтобы “сбросить напряжение”, не грех и его попользовать по моим. Ну, хотя бы попытаться, что ли!
Вообще вот что за мужик. Я ведь не рассчитывала, что он всерьез встанет со стула, только прихватив вилкой второй кусочек торта со своей тарелки и отправив его в рот. Я вообще думала, что он соскочит, а в идеале засобирается домой или на работу. Ну, он же работает! Он же мальчик с личной фирмой, бизнесмен, крутой дизайнер интерьеров, все дела. Наверняка у него куча дел. Вот и катился бы уже по своим делам. А он не катится, вот вы представляете?
— Придется совершить подвиг, — вздыхает этот неописуемый герой и закатывает рукава своей белой рубашечки. А потом испытующе уставляется на посудомойку. Типа: “А на кой черт вся эта волокита, если есть же кому сбагрить неприятный труд”. Ах, если бы все было так легко!
— Она не работает, — спешу “обрадовать” своего нежданного раба я.
— А как именно не работает? — задумчиво уточняет Давид.
— Не сливает пену, — я пожимаю плечами.
— А мастера вызвать?
— Тот мастер, что к нам приезжал, настойчиво советовал купить новую посудомойку. Она, мол, старая, к ней деталей нет.
Мой (хотя нет, не мой, а жены своей) Аполлон фыркает и закатывает глаза.
— У тебя инструменты есть?
— Ты мне хочешь бардак на кухне устроить, малыш?
— Хочу пари, — Давид оборачивается ко мне, сияя широкой улыбкой, — если к вечеру твоя посудомойка заработает, ты со мной пообедаешь, богиня.
Тут уже мой черед смотреть на него испытующе. Дизайнер, который умеет чинить посудомойки? Звучит забавненько. В моем понимании сын Огудаловой рос этаким золотым мальчиком, мажором, и вообще не знает, с какой стороны нужно браться за отвертку.
Нет, это по-прежнему смешно, оборжешься. И в общем и целом, наверное, я переживу бардак на кухне, и посудомойке уже хуже не будет. Но я с удовольствием гляну, как этот мальчик, который так отчаянно пытается рисоваться, лоханется.
Нет, я слабо понимаю, в чем может быть причина поломки, но если он надеется, что тут починить получится одним только пинком по корпусу или просто поковырявшись внутри машины отверткой. Но может, если он опозорится — он быстрее свалит?
— Инструменты на балконе, в синем ящичке с ручкой, — невозмутимо информирую я, оттяпывая кусочек от того куска торта, что Давид уже положил на свою тарелку. — Сама я не понесу, мне тяжести противопоказано поднимать. Мам, отведешь юношу на балкон?
— Ну, кто-то же должен, — откликается мама, хотя тоже прячет улыбку. Меня она не отговаривает, мы вообще с ней такая своеобразная интеллигенция. Ей явно тоже интересно, что же выйдет из этого дурацкого пари.
— Найдешь мне какую-нибудь футболку на смену? Это тебе не противопоказано? — Нет, все-таки какой очаровательный засранец, а! И лыбится еще так широко, аж обидно, что сие сокровище все-таки придется возвращать жене. Даже немного неловко становится от тех мыслей.
Футболку я нахожу. Слоновьих футболок у меня целая пачка, разных цветов и принтов. Я их покупаю в магазинах для полных сразу штук по шесть за раз. Зато как круто в них спать…
Давид в темно-синей просторной футболке вдруг становится таким домашним, таким своим, что хочется надуться. Вот везет же некоторым, а. Сколько он в браке? Три года? Пашенька за три года набрал двенадцать килограммов и даже это не мешало ему наставлять мне рога. А этот… Поджарый, юный, красивый. Паразит, блин.
Машину Давид действительно расчленяет. Можно стрим снимать по тому, как разбираются посудомойки, причем я начинаю ощущать, что все-таки зря подозревала, что он лоханется, разбирает машину он довольно уверенно.
Нет, обычные вопросы я могу решить сама. Если надо подвинтить дверцу у шкафа, к примеру. Но в вопросах, когда в руки надо взять что-то тяжелее отвертки, я обычно пасую и просто вызываю мастера. “Мужа на час”, как они лестно о себе отзываются.
— А вы таблетками пользовались? — уточняет Давид, заглядывая внутрь посудомойки.
— Нет, только гелем, — этот ответ нашего Самоделкина устраивает, он кивает и снова замолкает.
Мы с мамой пьем кофе и переговариваемся на вполне нейтральные темы — например, почему она сегодня вернулась раньше.
И все-таки работающий мужчина — это прекрасно. Вот как хотите. Даже если ты до конца не веришь, что работает мужик по делу — но ты же посмотри, как он старается!
Честно говоря, хотела бы сказать, что подотвыкла от такой мужской черты характера, как стремление что-то починить, но я и не привыкала никогда. Паша в принципе что-то мог, но делал это редко, вечно откладывал на потом. И мастера не давал вызвать, типа "дома я мужик, нефиг тут другим шастать". А Саша… Ну, Саша это Саша. Он был птица высокого полета, дрель была для него варварским инструментом.
Впрочем, я расслабляюсь совершенно зря. Если Давид тут хирург, вскрывший мою несчастную посудомойку, то я медсестра, только я не скальпели подаю, а промываю под краном какие-то детальки. А потом подаю чистые сухие губки и полотенце, чтобы мой герой протер камеру изнутри.
Когда через сорок минут Давид с деловым видом вытаскивает свою голову из пасти посудомойки и смотрит на меня, я понимаю, что уже даже успела соскучиться по его дивным глазам.
— Принимай, — ухмыляется он, а сам идет в ванную мыть руки.
Принимаю я осторожно, если честно. Честно говоря, мне не верится, что все так просто взяло и разрешилось. Сколько она у нас стояла? Месяц? И мастер сказал, что там что-то важное сломалось.
И тем не менее… Посудомойка призывно мигает мне глазиком дисплея. И на цикл я её загружаю без особого рвения, все никак не могу поверить, что да, оно работает — а оно работает. Шумит. Ладно, подождем конца цикла и посмотрим, что там со сливом пены.