Худая спина под руками немного расслабляется. Саша выдыхает — кажется, это недоразумение поняло его правильно.
— Я тоже, — ещё тише бормочет Ярик и замолкает, обвив его всеми конечностями.
Саша остаётся думать, относилось ли это к «я слишком трезв» или к невысказанному. Жар от Ярика, как от полноценной грелки — простудился всё-таки, что ли? Ещё не хватало.
Вопреки ожиданиям, напряжение постепенно отпускает. Валерьянка определённо в проигрыше — она никогда особенно не работала, если честно, а вот тепло под боком…
— Саш…
Блять.
— Чего там ещё? Спи.
— Я зря, наверное, да? Всё это… не получится же ничего.
— А мы попробуем, — твёрдо, сам от себя того не ожидая, говорит Саша — и, кажется, в это верит. — Спи уже, чудовище.
Ярик кивает, будто этого ответа и ждал, и затихает окончательно. Саша закрывает глаза. На душе спокойно впервые за очень долгое время. Саша старше, Саша умнее, Саше тридцатник, Саша по уши влюблён и не собирается больше топтаться на месте, осторожничать и выжидать.
Попробовать им точно никто не помешает.
========== Слишком ==========
Комментарий к Слишком
Так привыкла к полумёртвым фэндомам, что смотрю на пятьдесят лайков и просто утираю счастливые слёзки. Спасибо!
Ну и да, ладно, эта часть не планировалась, но я всё-таки ещё не всё про них сказала, так что вот. К реальности отношения особенно не имеет, про повторный совместный концерт — просто запрос во вселенную (инфы никакой не было, но надеюсь и верю, что они его сделают… пожалуйста?..), а ещё я посмотрела видео с Пента-концерта от 18.05.2019 и чувствую очень много чувств по поводу обнимашек после «Спеша в тоннелях нашей жизни».
Приятного чтения!
Саша понемногу привыкает.
К чужим ночным кошмарам, которые ощущаются теперь как свои. К тактильности, которая переходит сейчас все границы (а он-то думал, что это раньше Ярика слишком много было!). К заглядыванию в глаза — «Саш, не злишься?» — и резко проявляющейся осторожности, когда Ярику кажется, что он ляпнул что-то не то или Сашино плохое настроение на него направлено. К постоянно генерируемым идеям для нового концерта. К эмоциям, бьющим всегда через край, когда до дрожи и слёз в глазах, до невозможности говорить, до заполошно колотящегося сердца, до истеричного смеха или рыданий — Саша честно до сих пор не знает, как реагировать на такое, Саши обычно хватает только на то, чтобы обнять и просто переждать бурю, боясь, что это чудовище у него в руках развалится.
Пока не разваливается.
Они так толком и не говорят о том, что было ночью после совместного концерта. Всё просто… случается, и они позволяют этому случаться.
Легко оправдываться фразой «я слишком трезв для такого разговора», когда оба толком не пьют.
Саша в какой-то момент решает, что разговор и не нужен. Что они там пели не так давно — «нужно больше, чем просто слова»? У них, в конце концов, всё, кроме слов, есть.
Ярику часто снятся кошмары — Саша и раньше это знал, но только теперь понял, насколько часто. Ярик каждый раз, его нечаянно разбудив и сам проснувшись, извиняется сдавленным шёпотом и с какой-то обречённостью, даже в темноте видной, закрывает глаза снова. Саша каждый раз на извинения ворчит, дует ему на лоб, гладит осторожно по лицу, стирая слёзы, ласково перебирает волосы — пока затравленно-жалобное выражение не пропадает и Ярик не бормочет, что всего этого не заслужил — Сашу не заслужил. У Саши на этот счёт мнение совсем другое.
Как-то он спрашивает, насколько такое вообще нормально — кошмары чуть ли не каждую ночь, — и Ярик, пожав плечами и неловко улыбаясь, говорит, что обычно их больше, за ночь по несколько раз, если он спит больше двух часов. Саша только головой качает.
Пока они вместе в Москве, Ярик постоянно очень близко. И на людях-то близко: на плечах виснет, в руку тыкает, по спине хлопает, садится вплотную — почти переходя дружеские границы, почти-слишком-близко, и Саше кажется, что всё это слишком очевидно, но знакомые, видимо, к тактильности-экстравагантности-эмоциональности Ярика привыкли и ничему не удивляются, а на мнение незнакомцев Саше давно плевать.
Наедине он не отлипает вообще. Устраивается под боком, обнимается, цепляется за руку, ложится на колени головой, прижимается так, будто Саша — его единственное спасение от холода на каком-нибудь крайнем севере и от этого их жизни зависят; Саша шутит, что, кажется, ещё немного — и Ярик просто повиснет у него на спине, как коала, и слезать откажется, так и будет кататься. Ярик после подобных шуток начинает глаза прятать и неловко улыбаться, нервно ногой дёргая; Саша, смеясь, притягивает его к себе, губами скользит по лбу, вискам, векам, губам — «я разве сказал, что я против?». Саша, чего греха таить, влюблён, как школьник; Яр выглядит непривычно счастливым, Саша раньше был уверен, что он так только на сцене улыбаться умеет, реализовав очередную бессовестно-волшебную идею.
Саша и сам охотно головой на его коленях валяется — как там было, «никакая скрипка не может быть нежнее руки в волосах»? Он определённо согласен в этом с Моцартом — и не то мурлыкать готов, не то петь. Они, собственно, и поют иногда — теперь дуэты ощущаются правильно, теперь Саша не боится в глаза смотреть, каждый раз натыкаясь на слишком пристальный взгляд — раньше он просто его не выдерживал, боясь выдать на каком-нибудь «Vivre à en crever», что его Сальери по уши влюблён. Сейчас Саша смотрит спокойно — прямо, открыто и тепло, — и вот так, без музыкального сопровождения и с путающимися иногда словами, на старом диване вместо сцены, всё звучит как-то лучше.
Ну, или он просто сентиментальный идиот — Саша не собирается притворяться перед собой, что он серьёзнее и рациональнее, чем есть на самом деле. Эту стадию он давно проскочил.
Саша таким постоянным контактом огорошен совсем немного — иногда ему просто нужно немного дистанции, — но графики обоих эту проблему решают раньше, чем Саша о ней задумывается. Ярик уезжает в свой Питер. Саша остаётся.
Ярика всегда слишком. Слишком мало или слишком много — Саша быстро понимает, что второе нравится ему больше. В первый день его отсутствия он всё-таки вздыхает с невольным облегчением — на плечах не виснет никто. На второй день перестаёт находить себе место. Ещё через несколько — чувствует себя забытым на даче псом.
Ярик, зараза, привыкание вызывает, Саша давно в этом убедился.
В конце концов он сдаётся и, выкроив в расписании время, берёт билет на поезд.
«Буду в Питере через три дня», — пишет он сообщение.
«Ой, супер, — сразу отзывается Яр, будто сидел и караулил у телефона. — У тебя разве концерт какой-то?»
«Цирк у меня, — думает Саша, — с конями».
«К тебе, балда», — пишет он.
На этот раз ответ приходит с запозданием минуты в две.
«Правда?»
Саша закатывает глаза и пару секунд колеблется между «нет, к Гордееву, “Нежную скрипку” петь» и «да, я соскучился по совместным стримам, ты мне аудиторию поднимаешь». Ограничивается лаконичным «правда».
Аллергия на поезд переносится в этот раз как-то легче.
Саша видит его на вокзале первым — Ярик стоит спиной, высматривая Сашу в толпе вообще не в той стороне, с которой Саша подошёл.
Первая мысль — незаметно подойти и то ли в шутку напугать, то ли просто обнять; Саша не определился, ребячество борется с радостью встречи. Саша даже несколько шагов делает — а потом накрывает такое дежавю, что он останавливается.
Чёрт, кажется, поцелуи в щёку и объятия со спины только с Иудой теперь и будут у него ассоциироваться.
Пока Саша это про себя выясняет, Ярик оборачивается. Вот у него никакого ступора; он летит навстречу и виснет на шее, Саша едва успевает сумку из рук выпустить и подхватить лёгкое тело.
— Не реви, — хмыкает он, прекрасно зная, как Ярик обычно (не) справляется с эмоциями.
Тот мотает головой и шмыгает носом.
— Сам-то, — голос прыгает. Саша хлопает его по спине. — Я видел, у тебя глаза красные.
— У меня аллергия, мне можно. Дыши давай.
Ярик снова мотает головой. Сквозь питерские тучи проглядывает солнце.
Через пару дней Саше снова в Москву; через неделю Ярик приезжает сам. Обоим не впервой между двумя столицами мотаться, просто теперь это происходит не только ради ролей; Саша привыкает к тому, что телефонные звонки в большинстве случаев оказываются не по работе. Ярик, и раньше не обременявший себя общепринятыми рамками приемлемого для звонков времени, окончательно на них забивает и звонит преимущественно поздним вечером или ночью. Саша отвечает неизменно. Два типа звонков ему, правда, совершенно не нравятся: когда по голосу на том конце провода слышно, что человек только что проснулся от кошмара, и когда по тому же голосу слышно, что он попал в какую-то неприятность.
Ноябрьским вечером Саша видит входящий вызов явно второго типа и, ткнув на «принять», машинально подходит к окну. Ярик в Москве, Ярик вроде как должен ехать с «Караоке Камикадзе» и вообще-то, по всем прикидкам, быть уже дома; Саша просто надеется, что неприятность не очень серьёзная. Двор за окном пуст, только под фонарём обнимается со столбом какая-то фигура. Саша, закатив глаза, мельком думает про соседа-алкоголика и надеется не обнаружить его наутро под своей дверью.
— Саш, — голос в трубке совсем тихий, — я тут немножечко застрял…
— Где застрял? — переспрашивает Саша с нехорошим предчувствием.
— У меня голова слегка закружилась… выгляни в окошко?
Предчувствие становится совершенно отвратительным. Саша щурится на фигуру у столба. Фигура окончательно перестаёт быть похожей на соседа.
— Блять, только не говори, что это ты там стоишь.
В трубке виновато кашляют.
— Я сейчас.
— Да просто водой в меня кинь, — как-то совсем вяло бормочет Ярик. — Можно прям из окна. Можно в голову.
Саша натягивает куртку, прижимая телефон ухом.
— Тебе совсем хреново? Может, сразу в «Скорую» звонить?
— Да норм, — Ярик снова кашляет. — Просто немного дымом надышался… и последняя пара песен была лишней. И двойные наушники… Голова закружилась.
Саша выскакивает на улицу, больно долбанувшись о дверь плечом. Яр в свете фонаря совсем бледный и будто на грани обморока.
— Не делай такое лицо, а, — вздыхает он, виновато отводя взгляд.
Саша предпочитает происходящее просто не комментировать и молча протягивает бутылку воды. Ярик долго пьёт, потом благодарно тыкается лбом Саше в плечо.
— Что бы я без тебя делал. Слушай, Сашк, а если бы я и Кроль тебе одновременно написали с просьбой срочно перезвонить, ты бы кому первому перезвонил?
— Кролю, конечно, — в сердцах ляпает Саша. — Он хотя бы…
У Ярика как-то опускаются плечи.
— Шутка, — поправляется Саша. — Неудачная. Тебе бы перезвонил, у тебя вечно катастрофы какие-то, надо же кому-то тебя вытаскивать?
Ярик благодарно кивает и снова начинает кашлять. Саша спохватывается и тащит его в сторону подъезда.
— Как ты вообще умудрился так надышаться? — ворчит он.
— Кристин пел, — бормочет Ярик. — Интересно, много Кристин вот так задохнулось? Мне кажется, много. Я задохнулся. А вот если бы Кристин правда совсем задохнулась и пришлось бы вводить дублёршу, такая бы зеркалочка на сюжет самого «Призрака» получилась… Идея для перфоманса, не думаешь?
Саша предпочитает не уточнять. Звучит это всё не совсем адекватно; с другой стороны, после «Караоке» это неудивительно. Возможно, ударили по больной головушке двойные наушники — Ярик часа полтора назад прислал ему длинное голосовое сообщение с жалобами на этот вид издевательства над его, Баярунаса, личностью.
Жалобы, кстати, уже не особенно бодро звучали, если вдуматься задним числом.
— А вот Кроль меня сегодня на руках носил, — продолжает Ярик почти неразборчиво, — а ты вот не носишь, безобразие получается.
Саша делает скептическое лицо, возводит глаза к небу и, пользуясь тем, что Ярик и так почти висит у него на плече, подхватывает его под колени. Тот издаёт странноватый не то писк, не то вскрик и цепляется за плечи неожиданно крепко для полуобморочного.
— Эй, я пошутил же!
— Шутка не удалась, — почти скорбно вздыхает Саша. — Всё твоё чувство юмора на Кроля ушло, мне ничего не осталось… Да ладно, ты лёгкий, виси уже.
Ярик, собственно, и не дёргается — только устраивается поудобнее, головой на плечо приткнувшись.
— А уютно, — почти с удивлением констатирует он.
— Только не засни, — ворчит Саша, радуясь, что горящие от смущения уши в сумерках не видно.
Раньше про «носить на руках» они только шутили. Дошутились, видимо.
Саша как-то и не против.
Дома Ярик снова пьёт воду стаканами и сворачивается клубком у Саши под боком, проворчав что-то про глухоту, птеродактилей и «всё бы вам, Александр, меня в койку затащить». Вырубается опять на полуфразе — Сашу эта манера несколько напрягает, у человека будто батарейки резко садятся или выключатель щёлкает; Саша вообще не всегда уверен, что это человек.
Саша, впрочем, уверен, что он всё ещё в это странное существо влюблён и рад возможности бессовестно пялиться на тонкий профиль на собственной подушке.
— Сашка, вот уютный ты всё-таки человек, — снова вдруг включается существо, не открывая глаз. Саша чуть не подскакивает от неожиданности.
— Эм… ладно? С… пасибо? — неуверенно предполагает он, немного подождав и убедившись, что мысль, наверное, закончена.
— Это тебе спасибо, — безапелляционно заявляет существо, сдавленно кашляет и поудобнее в него утыкается. — Ты классный.
— Да и ты… тоже ничего, — Саша осторожно хлопает его по плечу. — Написать, что ли, кому-нибудь уточнить, что они в дым добавляли?
— Ой, да иди ты, — Ярик слегка тыкает его в бок, — я тут комплименты делать пытаюсь, а он…
Саша только улыбается, на него глядя. Голова от недоверчивого счастья кружится почти привычно.
— Надо ещё совместный концерт замутить, — говорит вдруг Ярик.
Саша открывает рот, чтобы сказать, что у них и так много проектов, а кое-кто и так три концерта планирует в недалёком будущем, и вообще-то иногда людям надо спать, для разнообразия хотя бы…
Вздыхает.
— Замутим.
Ярик улыбается с самым хитрым видом, снова кашляет и замолкает окончательно. Саша остаётся прикидывать, на что он в очередной раз подписался.
Есть у него предчувствие, что он не пожалеет.
***
— А ещё хочу туда «Спеша в тоннелях» запихнуть, — заявляет Ярик, когда они обсуждают сетлист.
— Нет, — обречённо закатывает глаза Саша.
— Да! — протестует Ярик.
— Гордееву на тебя наябедничаю, — вздыхает Саша, — ты его хоть слушаешь иногда.
Ярик демонстративно скрещивает руки на груди и отворачивается. Надолго его не хватает: минуты через две он уже, активно жестикулируя, вещает, как круто будет снова сделать кусок «Иисуса»… и пару анимешных опенингов… и вот этот симпатичный дуэт… и «Vivre à en crever» ещё, обязательно!
Гордеев, когда они с ним пересекаются на каком-то мероприятии и Саша всё-таки ябедничает, скептически смотрит на обоих и тянет:
— Да ладно, дети мои, не ругайтесь. Просто поставьте после неё что-нибудь такое, чтобы вы оба успели за кулисами друг в друга нарыдаться, как весной, и всё будет.
Саша возмущённо фыркает, Ярик отводит глаза. Крыть нечем.
Времени в какой-то момент перестаёт хватать вообще на что-либо. Оба разрываются между сотней проектов, Саше хочется побольше часов в сутках, Ярик, кажется, не спит вовсе (зато бесконечно меняет сетлист и вкидывает новые идеи); в один из дней, приехав на репетицию концерта, Саша ещё с порога слышит звуки слишком знакомой песни и в голос стонет.
— Только не говорите, что он всё-таки это добавил, — обращается он к потолку, пока снимает куртку.
Слишком знакомое «Когда ты юн, небеса чисты…» подтверждает, что добавил. Саша осторожно заглядывает в комнату. Ярик его не замечает, слишком погружённый в процесс самоистязания — по-другому назвать сложно.