Ты моя.
И стараюсь поймать ее взгляд. Но он от меня ускользает.
— Отвали! Ты не понимаешь?! — громко фыркает она и, оттолкнув меня, вскакивает на ноги. Аккуратно скатывается вниз, к крыше пристройки, пробегает по ней и, пока я соображаю, что мне следовало бы помочь маленькой обманщице, которая так тщательно скрывает, что испытывает ко мне не меньшее, чем я к ней, оказывается на бочке, а следом и на земле.
16. Женя
Я влетаю в свою комнату, запираюсь и ничком падаю на кровать. Мое сердце бешено стучит, щеки пылают, и я не знаю, куда деть себя. Мне хочется выпрыгнуть из непослушного тела, спрятаться от него, сбежать. Удрать от осознания того, что происходит. Я не должна! Не хочу! Мне не следует! Он один из тех наглых, доминирующих самцов, которые мечтают осеменить добрую половину человечества, еще и не считается при этом с чужим мнением! Ему начхать, наплевать на всех и вся! Но стоит только вспомнить его скользящие прикосновения, пытливый взгляд, дразнящий шепот, нежность губ, как я снова проваливаюсь куда-то и утопаю, словно в мягкой перине, в собственных ощущениях. Мне стыдно. Стыдно и страшно оттого, что он все правильно понял.
Я переворачиваюсь на спину и, натянув до носа любимый плюшевый плед, скрываю улыбку, которая невольно расползается по лицу. Ведь мне до жути нравится его неотесанный юмор! Все эти слова и подколки, фразы, жесты, смешные подкаты… Я шарю рукой по стене в поисках выключателя, зажигаю настенную лампу и смотрю на букет, синими чернилами обозначенный чуть ниже большого пальца, с тыльной стороны кисти. Мне еще никто не дарил такие цветы — их не выкинуть в мусор и не поставить в вазу, — они как будто распустились во мне. И даже если их смоет вода, они останутся со мной, своими корнями они уже проникли глубоко под кожу.
Я не хочу раздеваться и идти в душ. Я прикрываю глаза и лежу неподвижно, подмяв под себя подушки и одеяло. Мне доставляет удовольствие копаться в своих чувствах, прислушиваться к себе и раз за разом, словно пробуя на вкус, прокручивать в голове одно простое имя.
Внезапно из теплоты подобных мыслей меня выхватывает короткий стук в окно. Негромкий, но уверенный. Настойчивый, как и сам тот, кто это делает. Я вскакиваю, в порыве паники гашу свет, до ушей закутываюсь в плед, спиной прилипаю к стене — меня нет. Но он-то знает, что я здесь. И мне так хочется выглянуть, а лучше выпрыгнуть прямо в окно, к нему, чтобы оказаться в его крепких, до одурения желанных объятиях.
Я осторожно отодвигаю краешек шторы и вижу его, этого прилипалу, упрямого барана Антона, повисшего на карнизе, такого хмурого и серьезного, впрочем, как всегда. Мышцы на его руках напряжены, подбородок приподнят, брови сдвинуты к переносице, взгляд сосредоточен… Но как только он замечает меня, суровое лицо сразу же проясняется. Он улыбается. Его улыбка врывается мне прямо в сердце. Пальцем он ведет по стеклу и произносит что-то. Размеренно, с четкой артикуляцией. «Спокойной ночи, Джонни» — без труда читаю я по губам и силюсь не задохнуться от переизбытка эмоций.
Должно быть, он видит это, он чувствует меня всю, от и до, поэтому прыгает вниз. Но отойдя на пару шагов назад, дважды стучит по груди, а после, раскрыв кулак, бросает мне свое незамысловатое признание. Я представляю, как ловлю его и бережно прячу под сердцем, но напоказ отклоняюсь в сторону с отвращением, будто уворачиваюсь от тухлого помидора, и нервно задергиваю штору.
Он и так знает обо мне слишком много правды! И сейчас пусть даже не думает, что я разомлела или растаяла. А сама, навзничь упав на кровать, еще долго смотрю в потолок. Кажется, его признание попало точно в цель…
Я прикрываю букетом глаза и, лелея в себе самые трепетные воспоминания, с улыбкой на губах погружаюсь сон.
А утром… Утром я просыпаюсь с совершенно новыми ощущениями. Мне кажется, что все — вот абсолютно все! весь этот мир! вся наша необъятная галактика! — знают о моем секрете, а если не знают, то как минимум подозревают меня черт знает в чем.
Да что мы такого делали?! Просто сидели на крыше и смотрели на лживые лампочки!
— Куда ты вчера пропала? — с подчеркнутым равнодушием спрашивает мама, столкнувшись со мной в коридоре. Она несет несколько банок в летнюю кухню, наверно, чтобы простерилизовать их. — Бросила на террасе ноутбук и сама как сквозь землю провалилась.
И я ей улыбаюсь. Точнее, не ей, а лживым лампочкам, ночному стуку в окно, признанию, двум выдуманным прозвищам «Тони» и «Джонни», букету, который я прячу у себя за спиной…
Так, стоп. Значит, то была мама. Это она скрипнула дверью, это она могла догадаться, что я не одна.
Я неопределенно пожимаю плечами:
— Никуда я не пропадала.
— Папа сказал, что тебя нигде нет, — остановившись на выходе, она сканирует меня коротким, но недоверчивым взглядом.
Так все-таки папа… Фух!
Спасибо, папа, что не выдал меня.
— Я гуляла недалеко от дома.
Приблизительно где-то сверху.
— С тем парнем?
Или все-таки выдал?
Но, к счастью, папа сам появляется у меня за спиной:
— Чего ты к ней с утра прицепилась? Она проскочила в свою комнату ровно через пять минут, после того, как я занес ее ноутбук.
На что мама лишь апатично хмыкает и в обнимку с банками выходит на улицу.
Тогда я оборачиваюсь и с благодарностью улыбаюсь папе:
— Доброе утро, пап!
— Доброе утро, детка! — мягко смеется он. — У тебя все в порядке?
И я принимаюсь ворошить память, чтобы понять, какие обрывки нашей вчерашней перебранки он мог расслышать. Вроде после того, как дверь скрипнула, мы ни о чем таком не разговаривали, что могло бы скомпрометировать меня или его. Кроме того, что Антон совершенно не старался говорить хотя бы чуточку тише, а нарочно подначивал меня во весь голос. Единственное, за что мне могло бы быть стыдно, так это за фразу: «Отвали! Ты не понимаешь?», как будто он приставал ко мне со всей серьезностью…
Наверно, именно поэтому папа и спрашивает, все ли у меня в порядке.
— Да, все хорошо, — как можно беспечнее отвечаю я.
Ведь все на самом деле хорошо. Очень даже хорошо, папочка!
Но уже буквально на следующий день мне видится все иначе.
Все плохо! Плохо! Плохо!
— Здорово, Джон! — у забора на пастбище появляется толстое тело, и я поджимаю губу, готовясь отбиваться от фронтальной атаки. Но то, что он спрашивает, сходу ставит меня в тупик: — А ты Тони не видела?
Почему он интересуется про своего приятеля у меня?
— Какого еще Тони? — зло ухмыляюсь я, делая вид, что мне безразлична тема этого разговора.
— Да ладно, не отмазывайся, мы все видели! Говори, куда Тони дела? В трусы спрятала?
Нет, его похабные шуточки как раз таки меня не тревожат, я к ним давно привыкла. Но что этот кабан может знать о нас?
— Захлопнись! — фыркаю я и яростно утыкаюсь в книгу, размышляя, могли ли эти придурки видеть нас вместе вчера. На крыше мы сидели с противоположной им стороны и совершенно точно были незаметны, да и в соседском дворе все было гладко да тихо. Но…
Тысячу «но» проносятся в голове.
— Странные вещи творятся, — противно хмыкает сальная морда, — сначала мотоцикл украла, потом Тони похитила… — ржет он. — Джон, признайся, ты его сожрала?
Вот дебил!
— Сожрала! И тебя сожру! Ты, вон, какой аппетитный, килограмм на сто пятьдесят! С тебя одного только холодца с ведро получится!
— Ну, а если серьезно, — смеясь, похрюкивает он, — Джонни, где наш Антошка?
Я вскакиваю — меня бесят эти расспросы! — и временно ухожу во двор, кинув толстому на прощанье:
— Пошел копать картошку!
А сама теряю последнюю надежду увидеть Антона сегодня.
Дни тянутся бесконечной вереницей: каждое утро я считаю минуты до наступления вечера, а вечером — утра и подгоняю ход медлительных часов, но те, как нарочно, надо мной издеваются. Я понимаю, что до пятницы Антона даже не стоит и не ждать, да и выходные оказываются под вопросом. Я не могу для себя решить: разумно ли ехать назло ему в клуб или лучше остаться дома? Если Антону не нравятся мои «покатушки», значит, он снова примчит меня встречать. Но вдруг у него не будет возможности забрать меня и отвезти домой, вот поэтому-то он и настаивал, чтобы в пятницу я там не появлялась. Черт! А я хочу его увидеть, очень хочу, вопреки всему здравому смыслу!
Но это не значит, что при встрече я кинусь к нему на шею или поддамся его нахальным рукам. Я твердо знаю, что никогда ни при каких обстоятельствах не потеряю разум и не впаду в блаженное отупение!
Вот только бы увидеть его поскорее…
Я открываю мессенджер и поспешно набираю подруге:
«Юль, приветик! Ты в пятницу как? Из клуба вместе поедем?».
И жду. Жду так же мучительно долго, как жила всю неделю, чем дальше, тем больше сомневаясь: стоит ли мне идти наперекор. И только ближе к полуночи, когда я уже лежу в постели, от пропащей души приходит огромное сообщение, приправленное тонной смайликов:
«Привет! Извини, поставила на беззвучный и забыла. Мы с Олежкой в гипермаркет ездили, такие шторы классные купили. Зацени! И новый чайник. Старый сломался, а греть воду в кастрюльке совсем неудобно. Особенно по утрам. Олег в прошлое воскресенье меня у себя оставил, а потом все как-то завертелось… В общем, мы теперь вместе живем. Принимаю поздравления! Так что, Женьк, прости, возвращаться с тобой в пятницу не получится, я в городе укрепилась. Да и ну его, клуб. Ты лучше к нам приезжай!».
От такой информации я буквально выпрыгиваю из-под одеяла и сразу же набираю Юльке. Мне не терпится услышать ее вдохновенный щебет и все-все подробности. Я не знаю, можно ли назвать то, что сейчас у нее происходит, затяжным блаженным отупением, но… есть ли разница, как это все называется, если подруга совершенно счастлива!
— Ну а как у тебя? — посвятив во все свои волнительно-прекрасные переживания, внезапно для меня переключает разговор она. — По одной только прошлой выходке того прицельного парня можно понять, что все только начинается.
— Он слишком наглый! — отмахиваюсь я.
— А каким он должен быть? С тобой, подруга, по-другому каши не сваришь. Был бы он вежлив, мягок и податлив, обратила бы ты на него свое внимание?
Я улыбаюсь. И закрываю глаза. Его букет, давно исчезнувший с руки, благоухает во мне дивным ароматом.
— Нет, не обратила бы, — смиренно соглашаюсь я.
И Юлька хохочет:
— Так значит, все-таки он тебе понравился?
— Да ну тебя! — смеюсь в ответ. — Я такого не говорила.
— Зато подумала! Подумала-подумала, и не оправдывайся! Обещай, что все расскажешь мне завтра.
И я обещаю. И, охваченная каким-то сладким щемящим чувством, сползаю на подушку, зарываюсь в одеяле и до головокружения мечтаю, чтобы мне этой ночью приснился он.
Но как обычно снится всякая бредятина…
А на следующий день, уже вечером, когда я перед выходом кручусь перед зеркалом, ко мне подходит папа и легонько трогает за плечо:
— Детка, я тут подумал, может быть, тебе не стоит ездить по этим клубам? — тихо, но твердо произносит он.
И я оборачиваюсь:
— Что?
— Ничего хорошего ты там не найдешь. И мы с мамой каждый раз переживаем…
— Пап, ну ты чего? И с чего это вдруг, сейчас-то?
Но не могу сказать ему, что я не в клуб. При таких обстоятельствах правда из моих уст будет звучать обманом.
— Жень, ну что ты там не видела? — с заботой заглядывает он мне в глаза. — Неужели тебе так прям туда надо? В подобных местах происходит черт знает что! А я не хочу, чтобы ты попала в какие-нибудь неприятности. — И отходит к окну. И тяжко вздыхает: — Конечно, ты уже взрослая. И я не могу тебе взять и запретить. Тем более не желаю тебя обидеть. Но попробуй меня понять, как отца. А как отец, я очень не хочу, чтоб ты туда ездила.
Папочка! Милый мой папочка! Мне так приятна твоя забота!
Поразмыслив с секунду, я подхожу к нему и обнимаю со спины:
— Вообще-то я туда и не особенно-то хотела, — пожимаю плечами я.
Ведь я и в самом деле не хочу куда-либо уезжать! Мне важнее увидеть Антона. А если я буду гостить у Юльки, вряд ли представится случай с ним пересечься.
Так, стоп! А почему папа до этого молчал, а теперь, действительно, вдруг разволновался насчет клуба? Неужели этот упрямый баран все-таки…
Вот гад!
Ну я ему устрою!
17. Антон
Всю неделю в шиномонтажке полный штиль. Нет, работа, конечно же, находится, но без особого напряга, а сегодня случился настоящий завал. Мало того, что по записи несколько автомобилей было, так еще и вип-клиент с «зубастыми» шинами заявился.
Выкраиваю минутку, чтобы позвонить Руслану, приятелю Вадима — он в том самом ночном клубе, куда рыжая бестия повадилась, в охране работает. Если б не Рус, я бы с ней, наверно, никогда и не встретился, ведь это он потянул меня туда развеяться, хотя обычно я по подобным заведениям не таскаюсь. А тут… то да се, после армии всех друзей растерял — ну как всех, двоих: Санек по контракту остался, а Чиж за это время жениться успел, еще и дитя родить, — вот и поехал потусить от нечего делать. Поэтому своим знакомством с Джонни, в какой-то степени, я обязан именно ему.
— Рус, здорово! Не помешал? Не открылись еще? Дело к тебе есть особой важности.
Тот одобрительно хмыкает в трубку:
— Давай, вываливай!
— Слушай, ты не мог бы за Женькой присмотреть?
— За каким Женькой?
— Да не, за девчонкой одной, рыженькой…
— Которую ты в прошлый раз нахрапом увозил?
Я улыбаюсь:
— Ну да.
— А сам че?
— А сам постараюсь к вашему закрытию приехать. Запара на работе. А она, оторвиголова, нарвется еще на кого-нибудь…
— Понял, если будет снова лезть в драку, мигом растащу.
— В смысле «снова»?
— А ты не в курсе, что ль? — смеется он. — Было дело…
И я вспоминаю при каких обстоятельствах в тот самый первый день повторно увидел Джонни — слегка потрепанную, с волной волос у лба, но до беспамятства сексуальную.
Дралась, значит? Н-ну, Ковбой!
Хохотнув, я отхожу в сторону, а то поблизости уже успели вырасти уши. И решаю пояснить Русу, в чем суть проблемы.
— Да не, Руслан, я не об этом. Если драка — само собой разумеется. А я прошу маякнуть мне, если кто-нибудь возле нее нарисуется. Ходить хвостом за ней не надо, просто поглядывай, с кем она там, и если вдруг что — сразу звони.
— Антох, ну ты и выдумал! Как ты себе это представляешь? Извини, но я при всем своем уважении к тебе держать твою кралю на курке не смогу. Да и если увижу, что кто-то возле нее отирается… Пока ты примчишь…
Ч-черт!
Меня просто разрывает на части от ревности!
— Ты прав, — закусываю губу, — извини за бредовую идею.
— Да ниче. Я тебя понимаю. Я в твои годы и не такое вытворял, а уж что в мыслях проворачивал… у-у-у!
— Ладно, спасибо за поддержку, увидимся!
— Вадиму привет передавай!
— Хорошо.
И с мыслями, как бы поскорее со всем этим разделаться, приступаю к своим прямым обязанностям. Мы переобули внедорожник для гряземеса, а у него датчики давления в шинах никак не хотят дружить с мозгами, приходится повозиться. Часа три-четыре для внешнего мира меня нет. Работа тяжелая, грязная, к тому ж еще и сезонная — то густо, то пусто. Ну а куда деваться? Сидеть на шее Вадима тоже не вариант. Я все подумываю снять себе однушку, чего я им глаза мозолю, пусть живут в родительской квартире хозяевами — семья все-таки, — а я уж где-нибудь приткнусь. Вот только бы получить полноценную зарплату… Жалко, конечно, из собственной комнаты съезжать. Но Вадим меня и так с одиннадцати лет тянет, он в восемнадцать «папашей» стал, для меня. А я, паразит, до сих пор на нем катаюсь, да и он меня за мелкого считает — все равно, что Степка. Только Степан генерал-лейтенат, а я так — «товалищ комадил».
Как только паджерик, осевший у нас чуть дольше, чем до полуночи, наконец-то покидает бокс, я, наспех переодевшись, выскакиваю из сервиса первым, запрыгиваю в «седло» и, навалив газу, с лязгом срываюсь с места. Сейчас меня волнует только одно: уехала ли Джонни домой, доехала ли Джонни домой и что она делает, эта Джонни. Что она со мной делает?
Я мчу по городской магистрали, обхожу редкие машины, креня мотоцикл то влево, то вправо, ловлю в зеркалах отблески проносящихся мимо фонарей, а вывернув к Площади, притормаживаю — за поворотом клуб.