— Джонни, — смеется Антон и, запрокинув голову, затылком упирается в вертикальную балку-опору на входе террасы. Мне кажется, окончанием его фразы должно быть что-то вроде: «Тебе не стыдно? О чем ты думаешь?». Но он молчит. Молчит и пытливо смотрит на меня.
Похоже, это все, что он желает сказать. Или…
Я отрываюсь от приковавшей мой взгляд улыбки и наконец-то обращаю внимание на его руки. Этот находчивый прохиндей давно подцепил пальцами краешек шорт и теперь тянет штанину вверх, медленно оголяя загорелую ляжку. И именно поэтому сейчас ухмыляется, а не потому, что я себе что-то навоображала.
— Хватит осквернять папину одежду! — нарочито строго фыркаю я, стараясь не выдать своей развеселой интонации. То, как он паясничает, действительно смешно, а не оскорбительно. И уж тем более не похабно.
— Тебе не нравятся мои лысые ноги? — приподнимает бровь он и встает с порога. Распрямляется, разворачивает плечи, встряхивает волосами и, закатав шорты по самое «не хочу», делает несколько шагов вдоль балюстрады.
В этих новомодных кроссовках и старперских укороченных шароварах из плотного хлопка Антон смотрится, мягко говоря, забавно. Он комично виляет бедрами, и от его нелепого вида мне хочется расхохотаться.
Но я держусь. Держусь из последних сил.
— Ты делаешь эпиляцию?
— Я сделал ее однажды, — он снова демонстрирует мне свою идеально гладкую ляжку. И поясняет: — Метко упав в костер. — А потом, улыбнувшись от уха до уха, добавляет: — Так что теперь могу похвастаться ножкой младенца. И задом тоже.
— Нет, задом не надо! — смеюсь я и поспешно отворачиваюсь, опасаясь, что беззастенчивый наглец захочет предоставить мне доказательства. А я пока к этому точно не готова!
К тому же…
— О, у нас гости? К нам приехал «Модный приговор»? — неожиданно возле гаража появляется папа, и я на секунду теряюсь от неловкости ситуации.
Надеюсь, он не слышал наш диалог? И хотя папочка у меня самый лучший в мире, он такой понимающий и деликатный, но… В моей голове всегда найдется тысяча «но»!
Да и мама так кстати объявляется в дверях на террасе. В ее руках блюдо с печеньем и пышущий жаром чайник.
— Будем пить чай, — хмуро заключает она, окинув всех собравшихся холодным прицельным взглядом, будто предупреждает о неизбежности ситуации. И, обращаясь к папе, заполняет неловко возникшую паузу: — А это тот самый парень нашей дочери…
— Антон! — свободно улыбается «виновник торжества» и первым подает папе руку. Его нисколько не смущает компания взрослых людей и собственный вид.
Впрочем, папу все это тоже мало смущает.
— Приятно познакомиться! — добродушно кивает он и незамедлительно отвечает на жест. После чего поднимается на террасу и, легонького отодвигая меня с прохода, шепчет: — Вы опять испытывали поливалки?
— Эм… — я опускаю глаза и, мысленно смеясь, закусываю губу, — почти.
А сама судорожно соображаю: выходит, они не знакомы? Антон не разговаривал с папой, не стукачил ему на меня, не просил оставить дома?
И пока не возникло других домыслов и вопросов, решаю юркнуть вслед за мамой в дом, чтобы сбежать хотя бы на время, а заодно помочь ей с чашками и прочими принадлежностями. А когда мы, нагруженные донельзя, возвращаемся, эти двое уже сидят друг напротив друга за столом. Я слышу лишь обрывок их разговора, но уже по интонациям и выражениям лиц беседующих понимаю, что между ними завязался крепкий приятельский диалог.
— … и чем ты занимаешься?
Антон бесхитростно пожимает плечами:
— Работаю в шиномонтажке.
В шиномонтажке?
Ни за что не подумала бы! Ведь это физические нагрузки, грязная одежда и никаких причин для понтов… Признаться, я была уверена, что он лоботрясничает, как и вся стайка его дружков.
Я бросаю на Антона короткий взгляд и тут же получаю взаимный в ответ. Хм, мне нравится, что он говорит так, как есть, и не собирается приукрашивать факты с целью произвести впечатление.
Но мама, видимо, придерживается другого мнения.
— М-м, — скептически хмыкает она. — А работаешь-то где?
И мне впервые в жизни хочется заступиться за этого приставалу!
Да что такого ужасного в шиномонтажке?! Чем не работа?
— Ха! — улавливая мое настроение, распрямляется папа. — Будто в их годы можно в нормальное место пристроиться! Ты лучше вспомни, как мы с Тараканом лобовые стекла на парковках мазали, а потом за деньги прямо на месте предлагали хозяину автомобиля все отмыть…
Я зависаю с горячим чайником:
— Вот как, — смеюсь и удивляюсь проделкам папы. — А почему ты раньше о своей сомнительной карьере не рассказывал?
— Не было повода, — улыбается он. — А мама, между прочим, со своей подружкой Жанкой…
— Ой, не выдумывай! — отбрыкивается мама, не дав ему договорить.
— Ладно, ладно, — весело соглашается папа и, ловко избежав конфликтной ситуации, переводит стрелки на нас. — Расскажите лучше, как вы познакомились?
— Банально, — довольно безразлично сообщает Антон и как ни в чем ни бывало тянется за печеньем. — Это был спор.
Он намеренно выжидает пару секунд, чтобы пощекотать мои нервишки и дать мне время сложить в голове пазл к пазлу. Я сажусь с краю, выходит, что рядом с ним, и невольно напрягаюсь: этот прилипала с кем-то поспорил на меня? Ну, конечно… А с чего бы вдруг…
Вот гад!
— Ваша дочь заключила пари со своей подружкой на то, что непременно влюбит меня в себя, — нахально улыбается он и не спускает с меня глаз.
— Что-о? — фыркаю я и пинаю его под столом.
— Ну а как это называется? — мягко смеется он и продолжает смотреть на меня со всей своей нежностью, искренней и неподдельной. — Сначала ты дразнила меня, потом угощала мороженым, несколько раз просила довести тебя из клуба домой, нарочно швыряла в меня бутылками, искала везде и обязательно находила, даже звала к себе в гости на чай… — он приподнимает бровь, явно намекая на что-то большее. — Кстати, только после этого мы наконец-то познакомились. Вот здесь, на этом самом месте, на газончике.
Я не выдерживаю: хватаю с блюда печеньку и запускаю в него.
Антон снова смеется:
— Тих-тих-тих-тихо! Иначе… — он кладет на ладонь бутерброд с маслом и отводит руку назад, предупреждая меня о своих намерениях.
Я инстинктивно пригибаюсь:
— Ты этого не сделаешь!
— Кажется, сегодня нечто подобное ты уже говорила, — с теплотой в голосе ухмыляется он. — Напомнить, чем все это закончилось?
— Но ты же не собираешься… прямо здесь, за столом…
— Собираюсь! — тихонько смеется он. И я успеваю представить глаза своих родителей, если булка, жирно намазанная маслом, по его милости окажется у меня на лице.
Но этого не происходит.
Свободной рукой Антон притягивает меня за талию, легким нажимом разворачивает к себе. И целует. Целует осторожно и неторопливо, мягко и чувственно, как будто кроме меня во всем мире для него больше нет никого. И я поддаюсь. Утопаю в этих мыслях и ощущениях, я вся до остатка растворяюсь на его губах.
— Да-а, ребята, — папин голос врывается в мое затуманенное сознание. — Похоже, это любовь.
19. Антон
— Так, ладно. Спасибо за гостеприимство, — оказавшись наконец-то в своих, еще слегка сырых джинсах, я подхожу к Джонни, которая, как не своя, топчется у порога, и беру ее за руку, — нам пора. До свидания, — прощаюсь с ее родителями.
— В смысле, «нам пора»? — сопротивляется рыжая бестия.
— Ты забыла? — игриво веду бровью. — Еще на прошлой неделе я пообещал тебе исполнить одно из твоих тайных желаний. Думаю, стоит начать с самого жар…
Но чертовка не дает мне договорить. Она в буквальном смысле набрасывается на меня и заставляет замолчать тем самым… самым действенным способом.
Горячая маленькая штучка! Я не ожидал от нее такой прыти!
— Ого, — отстранившись на мгновение, шепчу ей я. А сам продолжаю сходить с ума по ее жарким губам. — Может, хотя бы не здесь, не на виду?
— Заткнись, — цедит сквозь зубы она, и я целую ее. Жадно, страстно, ненасытно, до изнеможения, до звездочек в глазах и в голове. Наш продолжительный поцелуй грозится перерасти в неприличный, и лучше бы, конечно, это случилось не при свидетелях… А хотя… плевать на всех и вся! Но Джонни отрывается и сама тянет меня за руку. — Пошли!
— Счастливого вечера! — кидает нам в след невозмутимый «папа».
Из вежливости я оборачиваюсь:
— И вам!
Но как только мы оказываемся за пределами видимости, у гаража, где теперь стоит мой мотоцикл — ее мать, еще до чая, попросила убрать его с дороги, — рыжая стервочка толкает меня. Толкает со всей своей девичьей силы! И злится всерьез:
— Как ты вообще ведешь себя?! Как ты со мной разговариваешь?!
— Как? — улыбаюсь ей я и вновь привлекаю Джонни к себе.
Но она отбивается:
— Как самонадеянный кобель! Как развязное животное! Что они о нас подумали?
— Ты разве не слышала? Твой папа сказал, что между нами любовь.
— Любовь? — сердито фыркает она, и ее милое личико забавно морщится. — А по-моему, между нами какая-то фигня!
— А не все ли равно, как это называется?
— Нет!
— М-м, — хохотнув, я притягиваю ее к себе, — значит, ты мечтаешь о любви?
Но она кривляется в моих объятиях:
— Да при чем тут любовь? Ты не понимаешь? Дело в тебе! Ты ведешь себя, как баран! Как последний козел! Чего ты добиваешься?
— Я? А не ты ли сама, всего лишь пару минут назад, похотливо набросилась на меня?
— Ты не оставил мне выбора! Твой поганый язык надо было прикусить! — кипятится чертовка. — Кем бы ты выставил меня перед моими родителями?
— У тебя отличные родители, — спешу заверить ее я. — Они все поняли. Иначе не пожелали бы нам удачи на дорогу.
— Что? На дорогу? Ты всерьез решил, что я с тобой куда-то поеду? — с сарказмом хмыкает она. — Даже не думай об этом, даже не мечтай! Пока не научишься нормально себя вести!
— А «нормально» — это как?
— А «нормально» — это по-другому!
— По-другому?
— Да, по-другому!
Я ухмыляюсь и сразу же расцепляю пальцы, чтобы она смогла высвободиться:
— Ну тогда пока.
И даже не жду, когда она отойдет от меня, а просто разворачиваюсь, завожу мотоцикл и медленно выкатываюсь из калитки по направлению к соседским воротам. И если Джонни думает, что моя стратегия по ее завоеванию слишком предсказуема, что я возьму ее силой или вновь стану играть в поддавки, то она ошибается. Пусть помучается! А уж потом я поддамся и «перевоспитаюсь».
Я уезжаю, почти бросая ее, растерявшуюся, возле гаража, и сходу вливаюсь в оживленную тусовку за забором. Сейчас мне очень даже важно пошуметь и подурачиться — пусть знает, что я здесь, я рядом.
Я твой. Ты моя.
— О! — набрасывается на меня Артурчик и лезет обниматься, будто мы с ним закадычные друзья и не виделись лет десять, точно. — Тони, а ты вечно вовремя!
— Вовремя? Да у вас развлекательная программа в режиме нон-стоп! Еще бы не вовремя! — посмеиваюсь я и кошусь на визжащих полуголых матрешек, которые бегают вокруг бассейна за Диманом. Кажется, толстяк завладел их лифчиками. — В какое время не зайди, всегда будешь в теме.
— А то! — довольно лыбится Артур. И зацепив меня локтем за шею, уводит куда-то в сторону. — Мы тут баньку решили организовать. Мясо маринуем…
— Ты про Димана?
Артурчик срывается на истерический гогот:
— Не, Димана нельзя! Смотри, как он девчонок подогревает! — И тянет довольно: — Жара-а! Пока еще нет, но к полуночи точно будет.
Из-за поворота вырисовывается Гарик в обнимку с какой-то гигантской сарделиной и, заметив меня, горланит на всю округу:
— Ох, ты! Тони! Ты где пропадал-то?
— Кстати, да. Мы уж думали, тебя Джон сожрал. Ты че пристраиваешь свой байк, где попало?
— Почему, где попало? — как можно небрежнее отмахиваюсь я. — У нас с ней любовь.
— А-а, — ржет, как укурыш, Артур, — у тебя сегодня, я вижу, все в порядке с настроением. — И хрюкает: — В баню пойдем?
— Пойдем.
— А потом в бас нагишом!
— Можно и в бас.
— Во-о-о! — хлопает меня ладонью в грудак. — Это по-нашему!
И уже через несколько часов мы, распаренные и разгоряченные, с дикими воплями испытываем на вместимость бассейн. А когда самым последним на нас с разбега летит Диман и сверхмощной бомбой падает на головы, я намеренно ору как можно громче, чтобы меня было слышно по ту сторону забора.
Я лежу в шезлонге в относительной тишине двора, в самой отдаленной части, пока Артур и его команда в фанатичном исступлении чебурашатся перед домом, в беседке, и смотрю на эти лживые лампочки, которые напоминают мне о ней, о рыжей бестии с шоколадными глазками и ванильными губками. Сейчас как никогда мне хочется словить свой лакомый кусочек и быть рядом с ней, с этой непокорной и такой желанной девчонкой, но раз я решил ее приручить, буду идти до конца.
Я не знаю, что она там, за забором, делает — может, мучается в сомнениях, снова шпионит за мной или любым способом старается отвлечься, — но мне нравится развивать эту тему и строить любые догадки.
Я запрокидываю голову в небо и, полагаясь только на интуицию, ищу на темном куполе ее Кассиопею.
Внезапно телефон, о котором я давно успел позабыть, издает короткий сигнал, возвещающий меня о входящем сообщении, и мне сначала даже лень на него реагировать — ну что там может быть, очередной спам? Но помедлив немного, как бы плавно и неторопливо высвобождаясь от приятного плена размышлений, я снимаю блокировку с экрана и…
Вот ведь рыжая бестия!
Чертовка как-то узнала мой номер телефона и прислала свою интригующую фотку, на которой она в неприлично короткой клетчатой юбке отрывается на танцполе.
«Привет из клуба!»
«И что ты там делаешь?» — поспешно набираю ей я.
«Танцую» — прилетает в ответ.
Меня скручивает в узел, и я, одержимый жгучей, мучительной ревностью, подрываюсь с шезлонга, на ходу натягиваю майку, прыгаю на мотоцикл, как ужаленный, срываюсь с места и вмиг покидаю Озерки.
Я несусь по шоссе, ощущая, как встречный ветер отвешивает мне пощечину за пощечиной, злюсь и тут же одобрительно ухмыляюсь: переиграла, провела! Маленькая стервочка! Смеюсь и предвкушаю нашу скорую встречу. Ведь Джонни именно этого добивается: ей снова не терпится оказаться в моих руках?
Как безумец я влетаю по порожкам клуба, сталкиваюсь на входе с фейсконтролем, меж нами с первого слова возникают некие разногласия, и если бы не Руслан, боюсь, для меня все быстро бы закончилось. А так, слегка подостыв с ним на улице, я, в конце концов, все-таки попадаю на танцпол, но в какой его угол не заверну, как не перережу его вдоль и поперек, мне не удается отыскать рыжую бестию.
Я даже поднимаюсь на балкон, чтобы сверху просканировать хаотично двигающуюся толпу и высмотреть одну вертлявую, соблазнительную попку, но все мои попытки и надежды с каждым следующим треком рассыпаются в пыль. Тогда я, спустившись в относительно тихий бар, набираю ее номер.
Джонни отвечает не сразу. Ей удается изрядно меня извести, прежде чем я с мыслями о том, что с ней все хорошо, измученно выдыхаю:
— Ну и где ты есть?
— А ты где? — игриво отзывается она.
И я, услышав вожделенный голос в трубке, бессознательно улыбаюсь:
— В клубе. А ты?
— М-м, — мурлычет кошкой она. — А я дома.
— В смысле, «дома»?!
На что она кокетливо усмехается:
— Ну а где мне еще быть? Ты же не разрешаешь мне…
— А фото? — нетерпеливо перебиваю ее я.
— Вижу, понравилось? — хихикает стервочка.
Коварная обманщица! Авантюристка! Чертовка!
И я, ухмыляясь сам себе, медленно направляюсь к выходу.
— Ладно, — соглашаюсь я, — ты меня уделала, Джонни. Тебе удалось обвести меня вокруг пальца. Но я уже еду, еду к тебе! Ты слышишь?