Когда по меньшей мере раз в месяц приходили штрафы за превышение скорости, он грозился забрать ключи от машины. И даже забирал. Она же просто начинала насвистывать или напевать какую-то весёлую песенку, собирать разбросанные вещи по дому, пока он взывал к её совести.
Они опаздывали, опаздывали из-за неё. Везде. В доме его родителей гости по часу ждали их появления, чтобы сесть за стол. Мать шипела на него, она ведь всю жизнь проработала в школе и привыкла к дисциплине. А жена только и твердила: «Леди лучше опоздать, чем прийти раньше».
По той же причине не посмотрели ни одного фильма в кино с самого начала. При посадке в самолет весь зал международных вылетов слышал их фамилии, пока они вихрем неслись к своему выходу.
А ещё он ужасно ревновал. С той самой секунды, как понял в первую брачную ночь, что она не девственница. Он был уверен в обратном, судя по её реакции на его ласки во время осенней поездки в лес. Тогда ведь она помчалась от него, как заяц от волка.
Его мучила мысль, что она, возможно, любила сильнее кого-то до него. Вдруг её прежний мужчина был более искусным любовником? А если она не любит? Ведь она ни разу не сказала ему этих слов.
Из ревности же он уговаривал её оставить работу. Его молодая и хорошенькая куколка непременно там кому-то понравится. Денег вполне хватало на двоих. Конечно, не на все её капризы, ведь она была страшной мотовкой.
Но работа привлекала её не материальными благами. Ей нужна была публика, в которой она могла самовыражаться. И независимость, запасной выход, чтобы уйти, если потребуется.
Любые его строгие запреты приводили к сексуальной голодовке. А этого он никак не мог выдержать. Он даже однажды пнул со злости по дверце шкафа в спальне (и ходил потом с гипсом на большом пальце), но её это нисколечко не вывело из равновесия. Как бы он не пытался быть строгим мужем, ругать и отчитывать её, ничего не выходило, она вила из него верёвки.
Всё заканчивалось полной его капитуляцией, возвращением ей ключей от автомобиля, извинениями, цветами, ну и, конечно же, трепетом от переплетения рук, касания обнаженных бёдер, скольжения губ, словно всё снова в первый раз. Приходилось мириться с тем, чтобы втискиваться между её работой, хобби и друзьями.
1860 год
Звук гонга. Это мне знакомо – оповещение о завтраке или ужине.
Неужели я жива? Всё ещё жива.
Ощущение, что горло сковало, опухло. Наверное, Бенни меня душил.
Резко откидываю одеяло, чтобы осмотреть рану, из которой сочилась кровь перед моей отключкой.
Ох, ну и ну! Ничего! Даже шрама нет.
Что за чертовщина?
В комнате мрачно, сыро и холодно. Она небольшая, но есть всё, что нужно. За окном серость, дождь и густой туман, из которого видны лишь трубы, высоченные дымящие трубы.
Хотя… все-таки здесь не всё, что нужно. Нет зеркала.
На стуле висит клетчатое платье. Всё те же нижние юбки, кринолин и панталоны. Что-то остается всегда неизменным. Что ж, по крайней мере, судя по одежде, я не рабыня, не горничная и не в сумасшедшем доме, ведь дверь легко открывается.
Думай, думай. Как же всё это работает? Надо найти рычаг для выхода из игры, которая становится всё опаснее.
Какого поведения от меня ждут для завершения этих скитаний по чужим телам? Может быть, я каждый раз совершаю одну и ту же ошибку? Или это наказание за что-то, как у Данте. Интересно, изменилась ли я с того момента, как попала сюда? Стала ли лучше или хуже, смелее, добрее, чем была до потери памяти?
Что же общего было во всех этих непонятных перемещениях? Так… Ну, во-первых, мне приходилось кем-то притворяться, кем я не являюсь. Хотя… Я ведь не знаю, что я за человек на самом деле.
Что ещё? Страдания, приближающаяся смерть.
И… Майкл. В последний раз его звали иначе, но как-то ведь я с ним связана, раз он оказался рядом.
Всё равно ничего не приходит на ум.
Дом слишком тихий. Небольшой. На втором этаже всего 3 двери. Не слышно ни шагов, ни голосов.
Лестница с единственным квадратным окном. Холл.
Из подвального помещения поднимается морщинистая женщина с крючковатым носом, как у канонических ведьм из сказок, да ещё и с волосатой родинкой возле того самого носа. Она в переднике, а из-под белого чепца торчат выбившиеся пряди бледно-мышиного цвета. В руках корзинка слоек. Проходит мимо окна и ворчит: «It's dead2 rainy». Она выговаривает слова как-то гнусаво, будто у неё сильный насморк.
Я переминалась с ноги на ногу в холле, кусая губы и рассматривая стены, пока не услышала мужской голос из столовой:
– Ну же, Амели, садитесь скорее. Пока пироги с дохлыми мухами3 ещё тёплые.
Ох, надеюсь, за столом сидит не какой-нибудь Франкенштейн или граф Дракула. Или здесь такой страшный голод, что приходится питаться насекомыми?
«Приключения начинаются. Опять», – подумала я и вошла в столовую.
Глава 2
Михаил заправлял и мыл автомобиль своей вечно витающей в облаках жены, ведь однажды она уже звонила ему поздним вечером, когда заглохла на магистрали с пустым бензобаком. Во время очередной рутинной уборки салона он обнаружил в бардачке сборник рассказов А.П.Чехова. Он только иронично улыбнулся и покачал головой – она неисправима, даже в машине книги.
Внутри стен из дорогой зеленой холщовой обложки и золотых обрезов страниц жили, любили, предавали и умирали герои прошлых веков. Необычайно красивая закладка с шёлковой кисточкой шептала открыть место, где она поселилась. И Михаил последовал зову. Перед глазами возник рассказ «Дама с собачкой».
Ему не был известен особый и тайный смысл этой находки. Пока не был известен.
На форзаце стояла подпись, неровные строки которой ползли вверх. Буквы были размашистыми и растрепанными:
«Маленькой мисс
от А.В.Б.»
1860 год
– О, а вот и Вы. Доброе утро, – ряд ровных некрупных зубов и два заостренных аккуратных клыка встречали меня знакомой улыбкой.
Нет, это был не Дракула, а Майкл, хотя клыки у него, что надо. Какое облегчение.
Хотела поприветствовать в ответ, но ничего не вышло: в горле стоял такой ком, что ни один звук не мог вырваться, да и язык почему-то меня не слушался. В голове слова складывались отлично, но дальше неё они никуда не хотели уходить.
Губы шевелились, как у задыхающейся пойманной рыбы.
– Амели, не утруждайте голосовые связки. Вижу, что Вы не выздоровели. Мой дядюшка и не обещал скорой поправки.
Большая удача, что мне не нужно ничего говорить. В голове пронеслись чьи-то слова (чьи же?): «Молчать хорошо, безопасно и красиво». Вот уж не поспоришь.
Здесь, к счастью, не было никаких прислуживающих лакеев. Майкл был так великодушен в моих прошлых приключениях. А булочки вполне можно есть руками без мудрёных столовых приборов. Неплохое начало. Хотя бы этому можно уже порадоваться.
Майкл улыбался, и я улыбалась ему в ответ, как собака, которая всё понимает, но ничего не говорит.
Он увёз меня к себе домой? Неужели я столько пролежала без сознания, что совершенно не осталось следов после пыток Бенни? Но почему тогда Майкл называет меня Амели? И какой-то ведь шрам от пореза должен был остаться. Нет, это явно какая-то новая история.
Может быть, мы женаты, и это наш дом? Я осмотрела небольшую уютную столовую. Вот было бы здорово наконец-то не притворяться. А что если во всех моих путешествиях не Майкл следует за мной, а, наоборот, я по какой-то причине нахожусь поблизости ради него? Такая идея ещё не посещала меня раньше.
– В Cottonopolis4 приходит осень. Придется Вам теперь чаще сидеть за книгами да за рукоделием. Как всегда, пойдёте после завтрака в библиотеку?
Я лишь кивнула. Как всегда, значит, как всегда. Майклу-то виднее. Но опять этот хлопок. Неужели целый город назвали в честь растения?
– Да, после ремонта там стало здорово. Сколько бы я не противился внезапному порыву Аны сменить обои и портьеры, а зеленый цвет действительно влияет благотворно на настроение, особенно в дождливые деньки. Я и сам стал просиживать там за чертежами и газетами дольше обычного по вечерам, – брюнет говорил со своим привычным акцентом, и этим милым, но неверным звуком «Р».
Когда завтрак закончился, Майкл (или кем бы он ни был теперь) пожелал мне хорошего дня, но и расстроил:
– Боюсь, сегодня Вы заскучаете. В дождь Ана всегда спит до полудня, а вчера после ужина выпила две чашки кофе и, наверное, прескверно спала ночью.
Кто же эта Ана? Может быть, она его сестра, или какая-нибудь подопечная, и я рано начала паниковать? Но кто тогда я? Гувернантка?
Судя по официально-учтивому тону беседы уж точно не супруга Майкла.
2013 год
Артём
Осень в театре всегда означала новый сезон, начало репетиций к новогодним спектаклям, премьеры. Актёры после творческих отпусков (а он длится целых пятьдесят шесть дней) полны сил и весёлые. Иногда вливается новая кровь на смену тех, чей контракт закончился в прошлом сезоне.
На одну зарплату в театре особо не разгуляешься, а Артём любил жить на широкую ногу, поэтому в свободное время не брезговал съемкой в рекламных роликах, работой на корпоративах бизнесменов и даже бандитов (правда, о криминальной деятельности своих нанимателей он узнал постфактум, а платили они очень и очень хорошо).
Актёр мог бы пойти в антрепризу, где восемьдесят процентов труппы – звёзды театра и кино, баснословные вознаграждения, а билеты на такие спектакли неоправданно дорогие. Он мог получать десять тысяч рублей за одно выступление. Но сумасшедший график гастролей по провинциальным (иногда убитым) городам, пошленький юмор пьес и бездушные, вульгарные герои вызывали в нём гадливость. Если нормальный спектакль репетируют по несколько месяцев, а то и целый год, то для проработки антрепризы в полном составе актёры собираются два или три раза. Качество такого спектакля соответствующее. Стыд и срам, а зритель выкладывает свои кровные деньги за пустышку. Такое отношение расхолаживает, актер теряет ценность.
Артём любил свою работу. Он частенько шутил, что не женится, потому что уже женат на театре, а в этом смысле он однолюб. Последнее слово неизменно вызывало смешок у всех, кто был хоть чуть-чуть знаком с актёром.
Иногда работа приносила довольно приятные привилегии – актёры были желанными гостями на любой богемной тусовке. Так и в один сентябрьский понедельник его пригласили на юбилей гламурного журнала в новый ночной клуб. Такие приглашения получал не каждый актёр их театра.
В заведении «Последний ряд» на первом этаже был огромный бар, выложенный черно-белой плиткой, белое полотно, как в кинотеатре, зеркала в туалетах, как в гримерках, с кучей лампочек и автоматы с презервативами при входе в уборную.
Кирпичные стены тут и там светили неоновыми слоганами популярных фильмов: «Изменишь одно, изменится все», «Чем вы ближе, тем меньше вы видите», «Всё возможно, пока не сделан выбор», «Твой разум – место преступления», «В её жизни было трое мужчин. Один, чтобы взять её… один, чтобы любить её… и один, чтобы убить её».
На втором этаже клуба ждали танцпол и лучшие диджеи города.
Артем не собирался проводить вечер своего выходного дня здесь, но приехал давний друг, а сидеть с ним к четырех стенах было бы невежливо и скучно.
И вот актер потягивал виски на баре. Танцевал он отлично, как и все выпускники театралки, где от умения двигаться под музыку зависели экзаменационные оценки по спецкурсу. Но сегодня не хотелось, чтобы «газели» и «антилопы» в набедренных повязках и на высоченных каблуках вешались на шею.
Как он удивился, когда показалось, что через толпу к бару пробирается их костюмерша.
А она-то как сюда попала? Здесь были только самые-самые или «+1» VIP-гостей.
Он даже проморгался. Нет, ошибки не может быть. И Артём махнул ей рукой, подзывая к себе.
Ася подошла к актеру, поцеловала его легонько, словно бабочка взмахнула крылышком, в одну, потом другую щеку. Запах сирени, смешанный с алкоголем, моментально пощекотал нос.
Артём вопросительно взглянул на Асю, на что она непринужденно ответила, грассируя:
– Des bisous – sont français «bonjour»5.
Вот же чаровница, решила разыграть из себя француженку. Артём ухмыльнулся.
– Надо же, у кого-то есть нормальная одежда, не из бабушкиного сундука. – Он рассмотрел её медленным, скользящим взглядом с ног до головы. – Египетская сила, ты умопомрачительная Rockstar-baby. Ну-ка покрутись.
И Ася выполнила его просьбу, чуть покачивая бедрами под музыку в своих облегающих кожаных штанах и черных ботинках-казачках.
– И что тут делает такая рафинированная барышня? Я думал тебе по вкусу только вальс и кадриль.
Артём уступил ей свой барный стул и заказал девушке коктейль «Беллини». Его выбор был предсказуем, ведь в высоком стакане персиковый ликёр (а он любил персики) медленно растворялся в пузырьках шампанского (которое любила она). К тому же он так делал со всеми дамами.
И как же Ася здесь оказалась всё-таки? Спросить напрямую было бы бестактно.
– С кем ты здесь, маленькая мисс?
– Avec mes amis6, – потягивая коктейль, ответила Ася, умалчивая о том, что её родственница работает в журнале-виновнике вечеринки.
Он смотрел на неё, прислонившись рядом к барной стойке, но будто совсем не узнавал. Честно говоря, у него мелькали мысли, что у Аси кривые ноги, которые она прячет под своими длинными юбками. Но сейчас Артёму стало совершенно ясно, насколько он заблуждался.
– Я тебя боюсь в этих кожаных штанах, – правый уголок его рта пополз наверх, создавая рядом привлекательную морщинку. И он об этом прекрасно знал. – И за тебя, кстати, тоже боюсь. Не захмелей сильно, ладно? – вдруг он вспомнил, что это её не первый прием алкоголя за вечер.
– D'accord, Monsieur! Bonne nuit7, – она по-детски похлопала ресницами, потом помахала рукой на прощание, и пританцовывая, пошла прочь. Коктейль не допила. «Неужели, не понравился?» – подумал актёр, ведь обычно девушки были в восторге от его изысканного выбора.
– Оксид твою медь, – в какой-то задумчивости произнес Артём, всё ещё глядя вслед Асе и покачивая головой.
– Кто эта крошка? – спросил приезжий друг. – И почему не познакомил?
– Спокойно, мальчик, этот экземпляр тебе не получить.
Артём ещё не видел костюмершу такой… такой… Дерзкой? Нет, дерзкая она всегда. Игривой? Может быть.
Раскованной. Вот подходящее слово.
1860 год
Я наугад нашла библиотеку. Здесь, видимо, были помешаны на зелёном цвете, судя по тому, что я увидела перед собой. Растительный зелёный орнамент обоев на стенах, бархатные изумрудные портьеры и травянистого цвета ковёр.
До сих пор не привыкнув к габаритам пышных платьев, на ходу уронила статуэтку.
Почему я такая растяпа. Всё так хорошо начиналось, а теперь… мне конец. Опять. Вдруг это очень дорогая вещица?
Святые угодники, и что теперь делать?
Собрать и выбросить за окно?
Нет, могут заметить.
Интересно, а фарфор горит в огне?
И ведь, как назло, в платье нет даже карманов.
Здесь повсюду книги, книги, и только стол, стул, два глубоких кресла и пуфик для ног. А что если отодвинуть фолианты на верхней полке и спрятать за ними осколки? Вряд ли хозяева дома такие уж большие книголюбы, чтобы лезть на эту верхотуру, да и фамилии авторов какие-то все незнакомые.