Она благодарила Фригг за спокойствие, пришедшее к ней вместе с Сигурдом. Она благодарила Фрейю за любовь, осветившую её жизнь, и море ласково касалось волнами её ног, отвечая на молитвы. Она благодарила Одина за месть Элле, и ей не было стыдно за такие мысли об отце: после его смерти она приобрела настоящую семью. Её отец избивал её и хотел выдать замуж за Осберта, такого же жестокого, как и он сам — и поделом ему. Пусть древние чудовища жрут его на части в Аду. Пусть Хель взглянет ему в лицо своим мертвым глазом.
Море согласно шумело.
— Любовь моя. — Сигурд легонько тряс её за плечо, и Блайя распахнула глаза. Шум волн исчез вдали. — Доброе утро, — он улыбнулся, заметив, что она проснулась. — Мы приехали.
И тогда Блайя поняла, почему ей снилось море.
Сигурд привез её на пляж у берегов озера Мичиган — небольшой и неприметный, явно не популярный у туристов, и поэтому пустынный даже вечером. Впрочем, ещё было не так жарко, чтобы жители города и приезжие ринулись охлаждаться в воду, и поэтому на берегу они были вдвоем. Блайя подумала, что майская погода имеет свою прелесть.
Сигурд набросил ей на плечи куртку, предусмотрительно прихваченную им из дома. Блайя просунула руки в рукава, ругая себя, что не додумалась взять с собой верхнюю одежду сама.
Он сидели на песке, жевали пиццу и разговаривали, наблюдая, как сумерки окутывают город, как воды Мичигана погружаются в темноту. Пицца остыла через двадцать минут, но все равно была похожа на пирог, пусть и холодный. Блайе было все равно. В ней медленно росло тихое счастье, и она бы не отказалась провести всю жизнь так. Рядом с Сигурдом. Где-то на природе, где не было бы людей, и в особенности — его сумасшедшей семейки, где у каждого в шкафу громыхали костями скелеты. Где каждый хранил страшную тайну.
Они вдвоем потянулись за последним куском пиццы, но Сигурд оказался проворнее, и, перехватив его прямо перед носом Блайи, показал ей язык.
— Отдай! — Она потянулась за пиццей, но Сигурд откусил сразу половину и состроил ей рожу:
— Завидуй молча! — Но, заметив её жалобное лицо, протянул ей остаток.
Потом они валялись на пледе, глазея на звезды — такие далекие и маленькие, чудом заметные в большом городе. Блайя думала, что, наверное, где-то в провинции, в маленьких городках, где каждый знает всех соседей вниз по улице, звезды гораздо больше и ярче. Сигурд обнимал её, притянув к груди, и тоже думал… о чем-то. Она не знала, о чем. Он что-то мурлыкал себе под нос, так тихо, что она не могла разобрать мелодию, и рассеянно водил ладонью по её спине.
Блайя подумала, что давно не слышала его голос. Без его пения у них все могло сложиться иначе. Подняв голову, она взглянула ему в лицо, безмятежное и задумчивое, и попросила:
— Спой мне?
— М? — Сигурд повернулся к ней, щелкнул её по носу. — Ты уверена?
Блайя кивнула.
На миг Сигурд задумался, видимо, подбирая мелодию, потом тихо запел ей на ухо, и его негромкий голос посылал волну мурашек вдоль её спины, от основания шеи до поясницы.
— I’ll be kind, if you’ll be faithful, you’ll be sweet and I’ll be grateful. Cover me with kisses dear, lighten up the atmosphere. Keep me warm inside our bed, I got dreams of you all through my head. Fortune teller said I’d be free and that’s the day you came to me…
Песня была старой, и Блайя слышала её как-то по радио, но сейчас казалось, что каждое слово в ней было пророчеством. Казалось, что Сигурд рассказывает их судьбу, и она потерлась щекой о его плечо, уткнулась носом в шею. Волны озера бились о берег, шумели, как настоящее море. Блайя думала, что если и есть её место в мире, то она его нашла.
Здесь. Сейчас. И жаль, что нельзя продлить это навечно.
Голос Сигурда немного усилился, и, лежа головой у него на груди, она могла слышать, как рождаются звуки, так её завораживающие. Блайя нашла его руку и переплела их пальцы, не осмеливаясь подпевать, хотя в горле щекотало от желания присоединиться.
— Come to me with secrets bare, I’ll love you more so don’t be scared. And when we’re old and near the end we’ll go home and start again. — Сигурд чуть приподнялся, заглядывая Блайе в лицо. — Могу я спросить, любовь моя?
— А? — Она не сразу поняла, что с ней разговаривают, с трудом возвращаясь из Страны Чудес, в которую успела унестись, даже не имея домика на колесах. — О чем?
— Come to me with secrets bared, I love you more so don’t be scared, — шепнул ей Сигурд и вновь улегся на плед, обращая взгляд к темному небу. — Потому, что у меня они есть.
И что-то было в его голосе, что заставило Блайю перевернуться на живот и растянуться прямо на нем, заглядывая ему в глаза. Что-то, что заставило её взять его лицо в ладони и попытаться понять: зачем он задает такие вопросы? Зачем спрашивает?
У неё был секрет. И имя ему было Элла.
— Мой отец избивал меня с тех пор, как мне было семь. — Блайя зажмурилась, чтобы не видеть лицо Сигурда, и сердце у неё в груди билось сильнее, чем даже в миг, когда он впервые поцеловал её. Вспоминать было больно: казалось, прошлое окончательно её отпустило, но достаточно было небольшого шага назад, и тень Эллы поджидала за углом.
Сыновья Рагнара Лодброка могли убить его, но они не смогли бы убить воспоминания, таящиеся в самых темных уголках её души.
Если бы Сигурд сказал что-нибудь, Блайя бы, наверное, ушла. Ей было холодно даже в куртке, и она скатилась с Сигурда, прижалась к его боку, закусив губу.
Нет, она не винила его в болезненных воспоминаниях, вернувшихся к ней. Возможно, ей было нужно от них избавиться. Именно сейчас и здесь, когда волны Мичигана шумели так близко, а звезды светили им обоим, как умели.
— Он никогда не делал этого так, чтобы кто-нибудь мог заметить синяки. Никогда не бил по лицу. И я была рада, что уезжала в школу: даже самые строгие школьные правила казались ерундой рядом с тем, что отец мог ударить меня… — Она сглотнула. — Просто так. Ни за что. Я училась, Сигурд. Я научилась притворяться хорошей дочерью. — Блайя чувствовала, что слезы закипают в уголках её глаз, и она поморгала, глядя в темное небо. — Я научилась делать вид, что слушаюсь его во всем, но я его ненавидела. Он заставлял меня… — Даже сейчас она ощущала, как заливаются краской стыда её щеки, и слезы все-таки потекли по лицу, но не по щекам, а куда-то к ушам. Противно и мокро. — Он заставлял меня…
— Блайя… — Сигурд вытирал ей слезы пальцами, и она могла видеть, как ему стыдно и больно за этот вопрос. — Не надо.
Она помотала головой. Ей было нужно освободиться, и она могла чувствовать, как с каждым словом, именно здесь и сейчас, тень Эллы уходит во тьму, туда, где ей и положено оставаться.
— Он заставлял меня регулярно проверяться у гинеколога, — выдохнула Блайя, и её отпустило. Совсем. Горький комок, застревавший в горле каждый раз, когда она вспоминала отца, растворился, ушел. И, наверное, Элла больше никогда не побеспокоит её сны. Ему незачем приходить. — Знаешь, когда вы его убили… Я, наверное, должна жалеть была, да?
— Нет.
— Да, должна. Но я не жалела. И всё это время Элла снился мне. Первое время — очень часто, потом — реже. Я видела его таким, каким вы его оставили — вскрытым, изуродованным, и я думала, что он знал, что я была рада его смерти, и в моих снах он полз ко мне, оставляя на полу кровавые следы… — Она сглотнула. — Но больше он не придет. Я это знаю.
Сигурд привлек её к себе, и несколько минут они просто лежали молча, глядя друг другу в глаза. Ощущая, как падает ещё одна стена между ними. Не последняя, но одна из многих. Блайя знала: люди всегда строят стены вместо мостов, и каждая тайна, каждый невысказанный секрет, скрываемый от самых близких — это ещё один кирпичик в стену, преодолеть которую однажды может стать невозможно. Если не постараться однажды её разрушить.
— Когда мне было семь, я видел, как утонула моя племянница.
Сигурд прикусил губу, подбирая слова. Блайя положила руку ему на грудь, ощущая, как тяжело и нервно он дышит. Ей хотелось остановить его (зачем, зачем он это рассказывает?), но она знала, что он не позволит ей. У него были свои собственные демоны, и прямо сейчас он сражался с ними, как умел. И всё, что она могла — не мешать ему. Помогать ему. Быть рядом с ним.
— У Бьерна была девушка, Торунн. Я почти не помню её, был слишком маленьким. У них была дочка, Сигги. Знаешь, я её тоже почти не помню. Спроси, и я не вспомню, как она выглядела. Но я помню, что иногда, пока Торунн и Бьерна не было дома, моя мать следила за ней. — Он сжал зубы, лицо его скривилось на мгновение. — Я помню, ты спрашивала, почему я ненавижу свою мать?
Блайя помнила. И ненавидела себя за тот вопрос, видя сейчас, как ему больно и плохо, и как сбивается его голос.
— Сигурд…
— Всё нормально. — Он провел пальцем по её губам, мягко обводя их контур. — Я хочу, чтобы ты понимала.
Она понимала, о да. Она понимала, что он клещами вытаскивает из себя каждое слово, и ненавидела саму себя за то, что когда-то спросила. Она понимала, что есть тайны, которые Сигурд бы предпочел хранить в себе до гробовой доски. Но если она разрушила стену со своей стороны, ему пришлось разрушить её со своей.
— В тот день к Ивару пришел врач. Знаешь, она постоянно таскала к нему каких-то врачей, целителей, жрецов, надеялась, что он встанет на ноги. Этот врач ходил постоянно. Я даже имя его помню. — Сигурд прикрыл глаза на мгновение, потом глубоко вздохнул. — Харбард. Но это не важно. И она оставила Сигги в саду, у бассейна. Одну. Ребенка. Маленького. Двухлетнего… — Его голос сорвался, и Блайя обхватила рукой его затылок, прижимаясь лбом к его лбу. — Сигги упала в бассейн. Я видел в окно. Она упала и захлебнулась. Я бросился к матери, но её нигде не было, и я просто бегал по дому, искал её и ревел в голос, а потом она вышла из какой-то комнаты и спросила, почему я так ору…
Блайя не мешала ему говорить, но в ней росла молчаливая, тихая злость на Аслауг, оставившей ребенка одного в саду. На Аслауг, халатность которой лишила Сигги жизни, а Сигурда — покоя.
— Отца всё время не было дома, он строил империю, с которой мы сейчас имеем дело, и мать была для меня всем. — Сигурд говорил, и на его длинных ресницах тоже дрожали слезы, которые он запер в себе много лет назад. Запретил себе плакать, и всё эти годы справлялся со своей болью в полном одиночестве. — Когда я бросился к ней, рассказывая, что Сигги упала, и нужно посмотреть, что происходит, она ответила, что нужно накормить Ивара, а Сигги подождет. Я был ребенком. Я не знал, что такое смерть, но где-то внутри я понимал, что может быть поздно, и я ходил за ней хвостом, умоляя пойти со мной, я тянул её за руку, а она прикрикнула на меня… при Иваре. И сказала, что она не пойдет проверять, что случилось с Бьерновской соплячкой, потому что надо кормить Ивара, и она нужна ему больше. Я не знаю, должен ли винить Ивара за то, что он смеялся. Но я виню мать, потому что она не поняла, что я не вру.
Он говорил, что все нормально, но Блайя видела, что ничерта не было нормально. Сигурд плакал, так же, как она сама плакала, рассказывая об отце, но плечи его расслабились, и она чувствовала, что еще одна из его стен, состоящая из мрачных секретов, тоже начала рушиться, и каждое слово освобождало его душу ещё на чуть-чуть.
— Иногда я думаю, что я несправедлив к Аслауг. — Сигурд вновь перевернулся на спину и уставился в небо. Блайя прильнула к нему, обнимая его за пояс. — Свой ребенок всегда ей был ближе чужого. И, наверное, это нормально?
— Нет, — пробормотала она ему в футболку, сердясь на него за такие мысли. — Ты судишь о ней правильно. Я не знала твоей матери, и я почти не помню своей, но мне кажется… — Она запнулась, подбирая слова. — Мне кажется, что твоя мать…
— Ш-ш-ш… — Сигурд положил палец ей на губы. — Всё хорошо.
Блайя вовсе не была в этом уверена, однако поняла, что разговор для него закончен. Он сказал всё, что хотел, и тема для него теперь была закрыта. И ей очень хотелось верить, что навсегда, только вот она понимала: чтобы вытравить ненависть к Аслауг из его сердца, им придется вернуться в его воспоминания не раз и не два.
Он отошел через полчаса молчания: просто продолжил мурлыкать себе под нос очередную песню, будто ничего не случилось, и Блайя расслабилась, прижимаясь к его теплому боку.
Наверное, на идеальном свидании люди не рассказывают друг другу темных секретов, но и они не были идеальными, а всего лишь самими собой — двумя людьми, в жизни которых не было места ни для кого, кроме друг друга. Они жевали пиццу под звездами и смеялись над дурацкими шутками, и любили друг друга, и просто были.
Разве этого мало?
Она считала, что нет. В самый раз.
— Поцелуешь меня? — спросила Блайя.
Ей хотелось целоваться. И заниматься любовью. И чувствовать всем своим существом, как жизнь торжествует над смертью, а настоящее — над прошлым, как бы пафосно это ни звучало.
Будущего нет. Завтра становится сегодня.
Будущее — это всего лишь промежуток между сегодняшним днем и завтрашним, который тебе никогда не поймать.
— Спрашиваешь? — Сигурд приподнял бровь, а затем просто склонился к ней, увлекая в поцелуй. Забирая всё страхи и боль, и освобождая их обоих от прошлого, потому что любые темные тайны лишь заставляли их любить друг друга сильнее.
Блайя обхватила ладонью его затылок, зная, как любит он ощущение её рук в волосах, и в который раз ощутила: что бы их обоих не разделяло, они всегда будут лишь мужчиной и женщиной, безнадежно любящими друг друга.
Прохлада, которой веяло от озера, напомнила ей о благодарности Фрейе, и Блайе даже показалось, что богиня, прославляемая её новой семьей, услышала её слова. И, наверное, их не нужно было произносить вслух.
«Спасибо…».
Сигурд провел языком по её нижней губе, потянул её зубами, и Блайя застонала в неразорванный поцелуй. Язык Сигурда скользнул в её рот, изучая, лаская, напирая и снова лаская, и знакомое ощущение головокружения заставило Блайю вцепиться пальцами в ткань его футболки. Ей стало жарко, несмотря на вечернюю свежесть, и она выбралась из куртки, даже не чувствуя ветра, касающегося кожи.
Сигурд провел ладонью по её ноге, задирая подол платья наверх, всё выше и выше, и Блайя вспомнила, что всё-таки последовала совету Торви, сама не зная, почему. Возможно, ей хотелось ощутить себя немного другой, более смелой. Возможно, ей просто так захотелось.
Или ей было интересно, как отреагирует Сигурд. И, разумеется, ей довелось узнать его реакцию — как раз в момент, когда его рука переместилась на внутреннюю сторону её бедра.
Отстранившись, Сигурд взглянул на Блайю, распахнув глаза.
— Ты прикалываешься, — пробормотал он негромко и низко.
Вместо ответа Блайя ухватилась за подол, одним движением сняла платье через голову и успела заметить, как участилось дыхание Сигурда прежде, чем он потянул её на себя, и мир вокруг них просто исчез.
Потом они валялись в объятиях друг друга, глядя на небо, и весенний ветер осторожно касался разгоряченных тел.
— Тебе не холодно? — Шепотом спросил Сигурд, глядя на Блайю сверху вниз.
— Не-а. — Она помотала головой, вычерчивая пальцами узоры у него на животе. — Но зато в моей вагине, кажется, полно песка, спасибо Торви за совет, — шутливо добавила она, и Сигурд расхохотался. Блайя ткнула его локтем в бок: — Что ты смеешься? Тебе бы понравилось?
Не обращая внимания на её возмущение, Сигурд продолжал хохотать, закрыв лицо ладонью, разве что не икал, и Блайя не знала, обидеться на него или посмеяться вместе с ним. В итоге, она выбрала второе, и они смеялись, пока у обоих не заболели бока.
— Ну-у-у… — Немного успокоившись, Сигурд подмял Блайю под себя и легко поцеловал в шею. — По крайней мере, мы не в лесу. — Он продолжил целовать её, спускаясь на ключицы, и Блайя хихикнула, ощущая контраст его губ и щетины, легко царапающей кожу. — Иначе там было бы ещё и полно травы… И жучков!
— Фу, заткнись! Я тебя ненавижу!
*
Уезжать не хотелось обоим. Блайя нехотя натянула платье, отыскала балетки и долго вытряхивала из них песок, надеясь, что, если они задержатся ещё немного, необходимость возвращаться домой отпадет сама по себе. По дороге в коттеджный район Чикаго Блайя снова уснула, но ей не снилось ничего, и она была благодарна за это всем богам, существующим на этом свете. С тех пор, как она вошла в семью Лодброков и надела на шею серебряного змея, подаренного Сигурдом, ей снились сны, которые ей приходилось разгадывать.