И что мне делать, если все мои планы пошли под откос? Только валить домой и переваривать это откровение о своей главной бухгалтерше. И думать, что мне делать со своим возмездием, и не проще ли её уволить все-таки?
И мне очень интересно, почему я этого не делаю? Почему я остаюсь? Почем шагаю к бару, осторожно огибая остальных гостей. Хотя я и не замечаю, среди кого пробираюсь.
Я вообще ничего не вижу, кроме неё. У меня даже дышать не получается, только судорожно хватать ртом воздух — благо рот у моей маски все-таки открыт.
Не могу отвести от неё взгляд. И ловить каждое её движение глазами тоже не могу.
Почему она так на него смотрит? Будто уже кожу с него сняла и нету зрелища прекраснее. Будто он — самое необходимое для неё сейчас…
Что это за хрен вообще такой? С какой горы он взялся?
Чертов намордник. Я вижу только темную шевелюру, и профиль. Мне бы только морду лица его увидеть, а дальше… Дальше я его найду, и популярно объясню, куда ему следует исчезнуть.
Вопрос — почему меня бесит этот конкретный раб, ответа никакого не получает.
Разве что…
Потому что ни на кого она не должна смотреть вот так!
Хмельницкая чуть двигается, подцепляет носком туфли подбородок мужика, поднимая его лицо.
Почему это смотрится настолько эротично, что я все-таки тянусь к шее, распуская на ней галстук?
Надо бы докопаться, хоть до чего-нибудь, но мне, увы — не до чего. У мужика перед Хмельницкой шире плечи, шире и мощней спина. И я, еще утром предполагавший, что с фигурой у меня все хорошо, пережевываю мысль, что, возможно, количество тренажерки в моей жизни все-таки надо удвоить.
— Ты новенький? — кашляет над моим ухом бармен. Отвлекает!
— Да, — отрывисто бросаю я, лишь бы бармен отвязался, а сам не могу не смотреть, как мужик у ног Ирины прижимается щекой в наморднике к её голени и скользит выше.
А может, я и не стану ничего ему объяснять. Просто урою сразу же. Господи, ну какого хрена она его так глазами жрет? Кажется, еще пара минут — и трахнет прямо тут, уложив его прямо на этом паркете, и усевшись сверху.
— О, Ирия и Пэйн, — тянет над моим ухом бармен, — понимаю, на них невозможно не пялиться. Вот только сразу закатай губу. Она не берет нижних на постоянку. Порет только на заказ, по прайсу, и записываются к ней за полгода уже опытные. У неё только с Пэйном особые отношения.
Я откладываю в мыслях информацию про «порки на заказ». Кажется, теперь я знаю, как Ирина заработала на свой мерс. И… И нет, презирать её за это уже не получается. А вот думать о том, скольких же она порола… Душно! У них тут вообще есть кондиционеры?
— Особые отношения — это как? — спрашиваю, только чтобы отвлечься от этих наркоманских мыслей. В конце концов, какое мне дело?
А там, на кожаном диване, Хмельницкая прихватывает своего раба за волосы, оттягивает их назад, но и сама склоняется к мужскому лицу. Я вижу, как шевелятся её губы. Она что-то шипит, яростно кривя губы…
…и как много я бы отдал, чтобы услышать, что именно?…
— Особые отношения — заходящие за границы их контракта, — спокойно откликается бармен. — Она знает его в реале, она ездит к нему на сессии, когда ей это требуется, а не когда это нужно ему. Пэйн сначала просто ездил к ней на порки, она была только мастером, предоставлявшим ему услуги, а теперь, вон, погляди — она его вызвала сама. Ей стало плохо, ей потребовался саб. И она выбрала Пэйна. Не в первый раз, кстати.
Каждым словом этого монолога можно отравить три гектара земли. А достаются они все мне.
— А он? — не зная зачем, спрашиваю я. Какое мне дело, как этот урод относится к Ирине? Зачем мне это знать?
— А Пэйн будет служить ей, даже если ради этого потребуется сдохнуть, — откликается бармен.
Сука… Аж свело все внутри. Ну какого хрена со мной происходит, а?
Я бросаю взгляд на бармена. Он тоже смотрит на Хмельницкую и этого ублюдка, у её ног. Не как я — с интересом, будто наблюдает интересный спектакль.
Мой внезапный собеседник — совсем молодой парнишка, дай бог, чуть старше двадцати. И у него очень знакомое лицо. Я вряд ли видел именно этого пацана, но его отца знаю точно. Осталось только вспомнить конкретное имя. Не могу. Меня сбивает черная клепаная кожаная полоса на горле парня. Под кадыком поблескивает серебристая пластинка. Кажется, с гравировкой. Я чуть щурюсь, чтобы разглядеть надпись.
Собственность хозяйки клуба.
Интересно, что сегодня останется от моего шаблона? Пыль? О, да! Кровавая пыль.
— О, ошейник, — улыбается бармен, чуть подаваясь вперед, и прям-таки вынуждая меня снова вернуться взглядом к парочке в углу бара, — знаешь, тыщу раз это уже видел, а все равно — люблю смотреть снова и снова… Это всегда красиво.
А вот я бы выжег себе глаза. С удовольствием. Закрыл, зажмурился, отвернулся — лишь бы не видеть, как Ирина делает это… Своими собственными пальцами стягивает на горле этого своего Пэйна черную кожаную петлю. Смотрит на него, глаза в глаза, и между их лицами пара дюймов, не больше.
Такое ощущение, будто при мне она залезла этому своему Пэйну в штаны и страстно ему дрочит, не меньше — а я почему-то вынужден быть обычным зрителем.
— Нет, все-таки насколько же они космические… — тянет бармен, — прямо очень друг другу подходят…
Сука…
Опять, да! Ну, а что поделать, если больше никаких междометий у меня не находится?
Нет, так дальше продолжаться просто не может.
Я должен что-то сделать. А что я могу? И сколько у меня времени?
— Слушай, а что ты там говорил про их контракт? — я поворачиваюсь к бармену. — Что это вообще такое?
Тайна явно не коммерческая, потому что треплется бармен Сережа с охоткой, так, будто из его рта только что кляп вытащили. Но информативно.
— И в каких случаях контракты расторгаются?
Объясняет пацан путано, приходится фильтровать, впрочем это для меня дело привычное. Фильтровать и вычленять из кипы слов или завала цифр нужную мне информацию я умею прекрасно.
Нет, все, что мне объясняет бармен — муть страшная, ей богу. Никакой юридической силы у местных контрактов нет, все держится на честном слове, но… Видимо, поэтому Геныч обещал меня урыть. Здесь если испортишь репутацию, то все — эхо от твоих подвигов разлетится во все стороны, и в приличной тусовке тебя уже и не примут.
Это мне и нужно.
А что самое важное — Сережа укладывается в семь минут. Почему я знаю? Потому что на восьмой Хмельницкая поднимается с дивана, разматывая поводок, намотанный на запястье.
Она меня не видит. Кажется, даже маску я мог не покупать — все равно без толку. Она вообще никого не видит, для неё есть только Пэйн и никого больше.
Уходят. Мое время вышло — они уходят. Нет, не в сторону выхода, в другую дверь неподалеку от их дивана.
Я соскакиваю с барного табурета и шагаю следом. Правда, когда я оказываюсь за дверью — Ирина уже шагает вдаль по коридору, ведет своего саба на поводке. Коридор темный, тоже освещается только алой подсветкой и яркими подсвеченными цифрами на дверях.
Коридор же перегораживает вертушка, а рядом за конторкой подпиливает ногти девица с ярко-красными волосами.
— В игровую зону вход только вместе с госпожой, — меланхолично замечает она, когда я замираю у перегораживающей проход вертушки, — выбери себе хозяйку и приходи. Мы пропустим. Не стоит беспокоить тех, кто свой выбор уже сделал.
Черт!
Нет, можно было бы проскочить, и рвануть следом — но рядом с этой вот администраторшей стоит бугай, один удар которого гарантирует мне крепкий нокаут. Нет, пожалуй, я не готов к такому быстрому завершению этого вечера.
И все же, еще минуту я стою, провожаю взглядом парочку. Ровно до той поры, когда Хмельницкая затаскивает этого своего Пэйна в дверь с пылающим алым цифрой «5». Ну, хорошо хоть их номер не за поворотом коридора оказался…
Мне нужно поторопиться.
Я возвращаюсь в барный зал, оглядываюсь. Я совершенно точно замечаю несколько женщин, поглядывающих на меня с интересом.
Что там говорила сделать хозяйка клуба? Снять рубашку и пиджак? Это поможет?
Пальцы, расстегивающие пуговицы на груди, немного ватные.
Что я делаю вообще?
И все-таки — только подумаю о том, как далеко Ирина может зайти с этим своим Пэйном — движения становятся все более резкими.
Он не будет прикасаться к ней. И она — она не будет смотреть на него, как на единственного мужчину на планете.
Моя! Эта чертова дрянь — моя, будь она не ладна! И я сделаю все, чтобы этого ушлепка рядом с ней не было.
В голове такой сумбур, что даже анализировать это все не хочется. Рубашку и пиджак я таки складываю стопочкой и оставляю на кожаном диване. Искренне сомневаюсь, что кому-то надо их спереть.
Возвращаюсь к барной стойке, снова усаживаюсь на барный табурет. Кстати, бар — самое освещенное место в зале, поэтому сейчас сложно не ощущать себя товаром на витрине.
— Руки на колени положи, — советует бармен, — и глаза опусти, они это любят. Когда демонстрируют готовность покоряться.
Гениальные советы от явного раба.
Хотя… Кажется, в ином свете меня здесь и не рассматривали. И эта мысль на самом деле меня парализует, как только осенила. И… Нет, я же не такой. Не Нижний.
И самолюбие вдумчиво замечает: «Ты в этом уверен, Антоша? Что ж тебя так от Хмельницкой-то повело, после ресторана?»
Бля, еще никогда я настолько не ощущал себя сумасшедшим. Это какое-то раздвоение личности, не иначе. Но нет. Я совершенно точно уверен, что нет. Я не Нижний. Не раб!
Я сижу боком к барной стойке, поэтому ничего удивительного не случается, когда моей спины касаются чьи-то острые ногти. Тем не менее, я вздрагиваю.
Недолго я ждал, однако. Видимо, прав был бармен Сережа, видимо, ходить вокруг да около неделями тут не принято.
— Не оборачивайся, — у девушки за моей спиной тон вкрадчивый, шелковистый, многообещающий, — поговорим так. Ты свободен, малыш?
Сказать бы «нет», но мне нужно попасть в игровую зону.
— Свободен? Без… хозяйки, да, — от когтей, скользящих по моей спине, хочется вытянуться в струнку. И отодвинуться. Но, необходимость… Буду выпендриваться и откажусь от этой «хозяйки» — Хмельницкая там реально об своего Пэйна трахнется. А вот этого я допускать никак не хочу.
Давно я так не выходил из зоны комфорта, ничего не скажешь.
— Как давно на коленях? — мурлычет моя собеседница.
— Первый… день, — такое ощущение, что признаюсь в девственности. И это — в мои годы.
— М-м-м, — девушка за моей спиной тянет это с предвкушением, — совсем-совсем не тронут? Какая прелесть.
Кстати, швыряние на колени в публичном месте за опыт не считается? В любом случае, наверное, уже поздно это добавлять.
— Повернись, — разрешает собеседница.
Вообще-то она симпатичная. Волосы — темные, русые, волнами рассыпаются по плечам. Худовата, но латексный комбинезон на её фигурке смотрится превосходно. Декольте — шикарное, вырезы по бокам — вообще огонь, вот только…
Смотрю я на это все великолепие и думаю не про то, как побыстрей бы эту красотку в постель завалить, а как, блин, побыстрей в игровую зону проникнуть».
Ну не то, совсем не то, что я могу сделать?.
А девушка хлопает ладонью по бедру, выжидающе на меня глядя.
Так, а словами можно?
— На колени встань, — советуют мне суфлерским шепотом из-за барной стойки. Помощь зала подъехала. Боже, как не ржать в этой ситуации?
— Если, конечно, хочешь, — тут же добавляет девушка, бросая на бармена косой недовольный взгляд.
Не хочу. Но в моем положении иные маневры не предусмотрены. Я опускаюсь коленями на пол, выжидающе смотрю на свою собеседницу.
А где-то на заднем плане сознания шевелится какое-то странное чувство вины. Будто я изменяю…
Господи, ну какого хрена меня так заклинило-то на этой блондинистой дряни, что сейчас нахлобучивает своего Пэйна?
— Сырой совсем, — девушка вздыхает, разглядывая меня, а потом подцепляет своими коготками мой подбородок, — но фактурный, поганец. Не отнять.
— Спасибо, — выдаю я, умом прикинув, что это, скорей всего, комплимент.
— Спасибо, госпожа Эва, — поправляет меня девушка терпеливо. Ну, вот и познакомились.
Я повторяю за ней.
— Итак, дорогой, я спрошу вслух, так требуют правила, — Эва постукивает пальцами по закрепленной на её бедре, скрученной в кольцо плети, — ты хочешь попробовать Игру со мной?
«Нет» — откликается сознание.
— Да, — выговариваю я ртом, — только… Может быть, не здесь… Госпожа?
— Да, не здесь, — Эва задумчиво кивает, — ты слишком зажат для публичных игр, пока ограничимся приватом.
Я? Зажат? Ну, здрасьте, приехали, никогда бы про себя такое не сказал.
Но, какие споры? Если уже через две минуты я оказываюсь в привате, шагая своими ногами по коридору за вертушкой. Черт. Это оказалось проще, чем я думал.
Номер Эвы — дальше, именно за поворотом. Двадцать первый. И она отпирает передо мной дверь, пропуская внутрь, но я замираю в дверях.
— Я забыл одежду в баре. Можно я схожу её забрать?
Ну, как забыл. Специально оставил, чтобы иметь повод отвязаться от Эвы. Но отыграть рассеянного расхлебая у меня получается прекрасно.
Эва раздосадовано поджимает губы, но пожимает плечами.
— Живее. Не заставляй меня сердиться очень сильно, — бросает она, а затем шагает в номер. Все сработало как надо.
Ликование кипит в крови. Впрочем, если у меня не получится — даже не знаю, как мне выворачиваться из этой ситуации. Сказать Эве, что я передумал играть с ней? Ну, они же вроде должны слышать “нет”, так?
Праздновать удачное исполнение плана мне приходится недолго. Я возвращаюсь к пятому номеру, в котором, точно знаю, — развлекается с Пэйном Хмельницкая, дергаю за ручку.
Заперто.
Бля!
И что теперь? Нет, нужно было предположить, что так и будет, вопрос только в том, на что я рассчитывал? Что она сама выйдет в коридорчик, увидит меня и предложит мне этот свой контракт вместо своего Пэйна?
А если предложит, что я скажу?
И стою я у этой чертовой двери минуту, отчаянно вслушиваясь в звуки за ней. Господи, вот где хреновая звукоизоляция, когда она так нужна? Или принципиально важно было заизолировать абсолютно все?
Что они там делают? Что она с ним делает? Порет? Раздевает? Или уже села на его член и трахает? Господи, как же бесит.
Ключ в замочной скважине поворачивается настолько неожиданно, что я аж отскакиваю на несколько шагов.
Что за?
— Три минуты, — это говорит мужик, — три минуты, и я у твоих ног. Простишь? Позволишь?
Меня бесит его подобострастный тон. Меня вообще в нем все бесит, особенно четыре алые полосы на его спине. Все-таки она его порола… Уже от этого мир сводит приступом черного ревнивого удушья.
Пэйн стоит, замерев в приоткрытой двери номера, и в руке у него надрывается вибрацией телефон.
Он без намордника.
Этот урод выходит без намордника. Все даже лучше, чем мне мечталось. Раскрытие личности является поводом для расторжения контракта. А если еще и намекнуть, что охотился я именно за Хмельницкой — то её репутация Доминантки будет очень сильно подмочена, и всякое отребье перестанет перед ней волочиться. Освободит место для меня!
Ну, же, Гюльчатай, повернись, покажи мне свое личико!
Только бы узнать… Ну, или хотя бы запомнить, чтоб потом отследить с номерами той тачки, что забирала Ирину.
Я слышу голос Хмельницкой, но не слышу, что именно она говорит. Слышу — она точно там.
— Да хоть один удар за пять секунд отсутствия, — откликается Пэйн, все так же глядя в глубь номера, — я приму все, что ты мне дашь, госпожа. Ты знаешь.
И говорит еще так, будто уже эту порку предвкушает. Сука… Просто! Как я ему одним взглядом в затылок мозги не вышиб — ума не приложу.
А потом — он поворачивается, прикрывая за собой дверь, шагает к тому повороту, за которым прячется номер Эвы, откуда пришел я. Мимо меня. А я — с дельным видом шагаю мимо него.
Я вижу его лицо. Все-таки вижу!