Я ведь и правда запала на него с первого взгляда. И “вы мне нравитесь” — это все-таки далеко не все, что я могу сказать Антону Викторовичу о своем к нему отношении.
Но это правда — он мне нравится.
Настолько, что я готова согласиться с ним даже на простой секс. Даже на ванильные отношения. Даже на троих, мать его, детей, если ему захочется…
Никогда не верила, что могу увлечься вот так, как кошка, от одного только взгляда в наглые глаза цвета мореного дуба — а тут получилось.
И не отпустило потом, ни на секунду не просветлело за эти два года.
Будь я романтична и верь во всякую чушь — я бы подумала, наверное: “А может, это любовь?” — вот только с этим точно не ко мне. Срок годности “любви” — пара лет. Потом остаются только руины, из которых тебе предстоит подняться. Можете сами не проверять, я говорю из очень богатого опыта. Пара лет — это еще максимум. А так… Месяц… Два. Полгода…
Нельзя сказать, что я не пыталась изжить влечение к Антону. Даже начала к нему приглядываться пристальнее, чтобы рассмотреть недостатки, причины, по которым не стоит даже обращать на него внимание. Не помогло. Недостатки нашлись, но они заводили только еще сильнее.
Он — такая сука, что наблюдать за его вывертами одно удовольствие. С ним мало кто дружит, его друзья — его партнеры, все остальные — только конкуренты, которых он еще не раздавил.
Три мелких фирмы поглощено только за полгода. Волнует ли этого поганца, сколько народу он вышвырнул на улицу, оставив безработными? Нет. Не волнует.
Хладнокровная жестокая гадина.
Которую мне так отчаянно хочется поставить на колени…
Жаль только, он никогда не узнает, что именно я захотела, только увидев его.
Я не скажу. Просто нет смысла.
Мальчик — конкретный альфа, бабы складываются к его ногам штабелями.
Нет, не похоже, что его вообще может возбудить мысль, что кому-то хочется его связать.
Сковать.
Растянуть на кровати струной.
Пройтись плетью по его роскошной заднице…
Оставить на ней шикарную алую полосу, услышать его глухой стон.
Он — наверняка мальчик гордый, будет долго молчать, долго терпеть, и его надо драть со вкусом, с толком, с расстановкой.
И первый вопль будет подобен лишению девственности.
Ох…
Представляю это, и в трусах уже мокро.
Да, да, если вы не поняли, то я представлюсь.
Ирина Александровна Хмельницкая. Доминатка, садистка, для большинства знакомых мне мужчин — Госпожа Ирия и никак иначе.
Да-а, я бы выдрала этого поганца.
За все его снисходительные взгляды в мою сторону.
За то, что его член побывал в столь многих вагинах сучек из нашей конторы, но еще не бывал в моей.
За потрясную задницу, которая так и просит ремня.
За то, что нельзя быть на свете красивым таким.
За все!
Но это все мечты.
Сегодня никаких порок. Сегодня — секс.
Как угодно. Если ему приспичит — дам ему и в миссионерской позе, хотя терпеть её не могу.
Черт возьми, как давно я не позволяла прикасаться к себе просто так.
Тем более — поганцу вроде Антона Верещагина.
Но я его хочу. Настолько, что готова прикинуться обычной.
В конце концов, сколько можно гоняться за его вниманием? Сколько можно дрючить бухгалтерию и персонал, лишь бы Антон Викторович заметил, насколько я высококлассный специалист и пригласил, ну, скажем, на ужин…
Я ведь понимала, что на стабильные отношения к нему через мини-юбки и декольте до лобка лучше не заходить.
И я готова была согласиться на простой секс, на простые отношения, “не тащить Тему в дом” и все такое.
Сама не знаю, зачем мне эта ваниль, но вот надо и все.
В конце концов — я же хотела завязать. Часики-то тикают, мать их раздери, и да, я хочу еще успеть и женщиной побыть, а не только Госпожой.
Ходили слухи, что наш кобелек однажды по пьяни откровенничал со своим замом, что он де натаскался по бабам и подумывает о том, чтобы жениться. И, мол, ему не нужны шалавы, нужна та, что готова стать матерью. Нет, не просто дырку подставить, а именно нацеленную на материнство.
Честно говоря, я не особо верила, ни в эти слухи, ни в то, что он может вдруг заинтересоваться мной — он обычно предпочитает ванильных девочек, но…
Когда он подошел ко мне — в груди что-то ёкнуло. Свело от макушки и до пальцев на ногах.
Если он подошел ко мне — это ведь что-то да значит? Ведь подошел-то он ко мне, а не к той же Марго с её проститутским платьем.
Тем более я нарочно одеваюсь так, что про меня точно не скажешь, что я сама сиськами торговала. Ничего обтягивающего, ничего короткого, я не готова так доверяться первому встречному, чтобы рассказывать, что у меня вообще-то все хорошо с фигурой и задница красивая.
Хотя эта задница, конечно, мне стоит не одного часа шейпинга на неделе.
И все-таки Антон настолько хорош, что я делала то, чего мне не хотелось.
Танцевала, например.
Это ведь далеко не моя сильная сторона, ненавижу танцы, потому что приходится давать мужчине вести.
Нет, я могла бы прихватить этого щенка за его ягодицу, перехватить его руку так, как удобно мне, и повести самостоятельно — но не уверена, что он бы это понял.
Нет уж, Ирочка, хочешь этого мальчика? Мокнешь трусами от него, а не от админа Васи? Изволь терпеть и уступать вожжи боссу.
Но как он сказал…
Госпожа главный бухгалтер.
Госпожа… И из его уст.
В какую-то секунду — из меня даже прорвалось, я с трудом удержалась от того, чтобы не скользнуть ладонью по его бедру и не прихватить его за причиндалы, а потом шепнуть в приоткрывшийся от изумления рот:
— Повтори.
Удержалась.
Чудом вспомнила, что я вообще-то извращенка, и обычные мужики вот на это не заводятся. И даже наоборот. Они вообще не любят, когда бабы пытаются над ними доминировать.
Складываю брюки и блузку на диванчик. Кроме белья и туфель на мне — только кулон, на длинной цепочке, но вот его я как раз не сниму ни за что на свете. Даже ради Антона. Это вроде как зарубка на дереве — и пока я жива, я с этой вещью не расстанусь.
Пробегаюсь пальцами по резинкам чулок. Черные, кружевные. И белье — из белого и черного кружева. Расцветочка “пошлая горничная”, только фартучка не хватает и метелки для пыли.
Чувствую себя школьницей, хорошо выучившей урок. Наверняка же Антон от меня этого не ожидает. Сюрприз, да. Люблю награждать тех, кто меня радует.
Он — порадовал.
В дверь вип-зала стучат.
Надо же, какой воспитанный мальчик. Пятерка за хорошее поведение. Сегодня ты, так и быть, можешь встать с колен.
Ох-х, Ира, прекрати, ты не будешь так думать. Не дай бог — вырвется, и плакало твое облегчение от этой помешанности, кровавыми слезками и навзрыд.
— Заходи, я готова, — восклицаю я, устраиваясь на столе и закидывая ногу на ногу. С учетом туфель на моих ногах — должна выглядеть сексапильно.
Подарочек готов и распакован, Антон Викторович, можете приступать к использованию.
Черт, как же я хочу, чтобы с ним все вышло… Аж пальцы крестиком переплести хочется.
— Ну, заходи же, — кричу громче, только удивляясь его задержке, — я уже замерзла.
Дверь наконец-то открывается.
И в вип-зал вваливается человек девять пьяных парней из нашей конторы.
Андрей — из охраны. Виталик — курьер. Игнат — зам генерального. И еще какие-то лица, которые я плохо разбираю, потому что меня ослепляет вспышка камеры на чьем-то телефоне.
— Вы посмотрите, а у нашей Мадамы сиськи есть, — бесстыже ржет какой-то мудак.
Мадама — это я. Моя кличка в нашей долбанутой конторе. Наверное, если бы меньше дрочила этих ленивых ублюдков — была бы кличка повежливее. Вот только меньше всего меня волнует чья-то там обиженная душонка.
— Ирина Александровна, улыбнитесь, будете звездой ютуба, — нагло орет мудак №2.
— Ну, же, Петр, зачем так орать, — подает голос замгенерального, наш драгоценный Игнат Николаевич, а затем, добавив в голос эротичности добавляет: — Ирочка, вы тут не замерзли? Антон Викторович сказал, что вы тут скучаете в одиночестве. Просил его для вас скрасить. Не позволите?
И только сейчас до меня доходит, что это все происходит на самом деле.
И я сижу перед толпой пьяных мужиков.
Почти голая.
Скрасить мое одиночество попросил, значит? Надо же, какой заботливый у меня босс!
Глава 3. Антон
Чтобы не упустить ни секунды спектакля, мне приходится переехать к барной стойке. И тут, с еще одной порцией виски, насладиться зрелищем.
Ну, а что, я, в конце концов, заслужил это веселье.
Парни, столпившиеся у дверей вип-кабинета, гогочут, посвистывают.
Госпожа синий чулок явно пришлась им по вкусу. Какой непривередливый у них однако вкус. Я не завидую — делать мне больше нехер.
Стыдно ли мне? Нет, мне не стыдно. Пусть это будет ей уроком. Пусть сейчас она напугается и прикусит свой наглый язычок, спрячет голову в трусы и больше никогда не будет смотреть в сторону тех мужчин, которые ей не по зубам.
Ничего серьезного ей парни все равно не сделают, вряд ли хоть кто-то из них хочет сесть, а сейчас в ресторане много свидетелей. Да и сомневаюсь я, что кто-то заинтересуется сиськами Хмельницкой на серьезных щщах.
Правда, я отдаю отчет — вероятнее всего, в понедельник я буду подписывать её заявление об уходе. Ну и черт с ней, рынок труда полон безработных главных бухгалтеров. У меня даже есть на примете пара знакомых, с отличными рекомендациями.
Ну и хрен бы с ней, я её держать не буду. Уволю, в понедельник же и уволю, и пусть катится куда-нибудь к боссу своего унылого уровня. А если она попросит прощения за свою наглость — я даже не заставлю её отрабатывать две недели позора. Может быть. Интересно, много ли фоток парни сделают? И как долго оно будет летать по рабочим чатам в качестве страшилки?
А если будешь плохо работать, придет госпожа главный бухгалтер и тебя трахнет. Смотри, какая у неё унылая задница!
Ребята у вип-кабинета оживляются, там явно происходит какая-то движуха.
Кажется, Хмельницкая прорывается с боем. В чем мать родила, точнее в чем ожидала меня. То есть в одном белье. Пока его мне не очень видно. Хотя, не очень-то и хотелось.
Ирину зажимают в дверях курьер и Игнат. Мой зам прихватывает госпожу главную бухгалтершу за задницу. Виталик — за грудь, кажется, даже зажимает между пальцами соски. Виталик, окстись, за что ты лапаешь? И как только рука поднимается? Или что, думаешь, она тебе премию за такое лишнюю выпишет? Ну-ну. Ты посмотри, на какие подвиги некоторые ради денег идут.
Я вот не знаю, сколько мне нужно приплатить, чтобы я даже на аналогичный подвиг пошел.
Охает и сгибается пополам Игнат — ему мегера всаживает кулаком в живот. С размаху. Ну, что ж, это ему наказание за тот фант, пожалуй. Гена валит все на него. Так что так ему и надо.
Вскрикивает и Виталик — курьеру настолько глубоко вгоняют каблук в ногу, что мне аж дистанционно больно. Ну, хоть не в пах, скажи спасибо, Виталик.
— Ну, и кто следующий хочет сесть за домогательство? — Ирина рычит, яростно, и от этого её рыка даже мужики шарахаются. Ну вот. И как хотеть вот такое? У меня вот лично бы уже от этого упал бы. Терпеть не могу скандальных баб.
— Дебилов нет? Ну надо же, вот это действительно откровение! — ядовито сплевывает Ирина, и уже без препятствий шагает в зал. Кажется, даже не замечая, что на ней из одежды только трусы и чулки, а лифчик после пальцев Виталика — немного сбился, и из-под кружева выглядывает розовый сосок.
Сосок. Сквозь кружево. Я почти ослеп.
Ирина подходит ко мне, замирает в двух шагах, даже не обращая внимания на то, что на неё, почти голую, оборачиваются её же коллеги. Судя по её лицу — она и без трусов могла бы пройтись.
А я — пытаюсь наладить собственное дыхание, потому что виски у меня совершенно не тем горлом пошло.
Ох…
Оказывается, под скафандром главной бухгалтерши скрывалась очень-очень горячая девочка…
Фееричнее открытия эта ночь для меня не могла приготовить. Никогда не верил дебильным киношкам, в которым одним переодеванием делали из чучела секс-бомбу.
В этом конкретном случае обошлось одним раздеванием.
Я её жутко состарил, кстати, вот сейчас, без очков, с распущенными волосами и без мешка, скрывающего фигуру, становится очевидно, что она совсем молодая. Лет двадцать семь, не больше.
А грудь у неё весьма аппетитная, кстати… Оказывается, и двоечка может заставлять истекать слюной. Понятно, почему не смог удержаться Виталик. Не понятно, почему мне теперь хочется ему вырвать руки из плеч. С корнем.
Грудь грудью, но и все остальное у Ирины — очень даже… Можно захлебнуться слюной, нечаянно.
Подтянутая задница, длинные ноги в темных чулках.
Чулки!
Вот уж чего я точно не ожидал увидеть на нашей Мисс Просроченная Девственность, так это чулки.
Мне казалось, что Ирина под своими штанами носит одни только панталоны, бабушкины, по колено, в розовый цветочек. А вот надо же, какая красота, оказывается, у меня под носом бегала, прятала под штанами проститутку.
И вот от этого я отказался.
Знал бы — может, и подумал бы, стоит ли затевать всю эту хрень.
Но сейчас — не время для сожалений. Сейчас — время пожинать. И я в самом деле жду. Жду своей победы. Когда же наша Ирочка покраснеет, спохватится, что так опозорилась на всю фирму, расплачется и убежит.
А она же смотрит на меня с кипучей яростью и бесит меня тем, что не сдается.
Я ей насмешливо улыбаюсь, салютую стаканом с виски, глотаю его.
За твои сиськи, дорогая! И за то, что они у тебя есть, и за то, что такие красивые.
Она выдирает у меня стакан из пальцев и швыряет его об пол. И стакан разлетается вдребезги, привлекая к себе внимание уже всего зала. Хотя на нас и так уже почти вся фирма пялилась.
Ох, ни хрена себе, какие мы, оказывается, дерзкие. И это вдруг люто меня заводит, заставляет кровь в венах кипеть еще сильнее. Теперь я еще больше хочу её поражения.
— Ты ничего мне сказать не хочешь, Антон Викторович? — рычит госпожа главный бухгалтер. И где-то в глубине моей душонки, еще не совсем убитой безжалостными законами рыночной экономики, скребется совесть. Может, это я все-таки зря? Хотя нет.
Это стоило того.
Каждая секунда этой стычки.
— За бой посуды ты сама заплатишь, Ирина Александровна, — безмятежно откликаюсь я, опираясь на барную стойку обоими локтями.
Сложно ей не восхищаться. Десять из десяти мне знакомых женщин вот после этого — сбежали бы в слезах, а эта нет, стоит тут, напротив меня, скрестив руки на красивых сиськах. Будто и не в трусах стоит посреди ресторана, а в королевской мантии. Я даже не ожидал, что у неё на это хватит духу.
И я снова ощущаю это странное чувство, когда хочется только замереть и следить за каждым её движением. Как тогда, на танцполе, перед тем, как она ушла в вип-кабинет.
— То есть извинений я не дождусь, правильно? — яростно выдыхает Хмельницкая.
— Нет. Ну почему. Дождешься. Если произнесешь их сама, — я пожимаю плечами, — если хочешь, могу подсказать текст. Простите, Антон Викторович, что предложила вам свою унылую персону. Больше так не буду. Очень раскаиваюсь.
На бледных скулах Хмельницкой расцветают алые пятна. Дракониха, как она есть.
Ирина шагает ко мне. Сгребает меня за галстук, двумя резкими движениями наматывает его на свой кулак. Это настолько дико и неожиданно, что я чуть не давлюсь собственным языком, глядя в кошачьи яркие зрачки Хмельницкой.
— О да, Антон Викторович, — горячее дыхание госпожи главного бухгалтера проходит по моим губам, — я действительно чрезвычайно раскаиваюсь, что предложила себя такой твари, как ты. Мне действительно ужасно стыдно, что я опустилась настолько. Не бойся — больше не опущусь.
Все её слова — почти те же, что ей продиктовал я. Но она — переворачивает их с ног на голову, так, что уже в моей груди разливается яростный жар. Не бойся? Это она раскаивается в том, что запала именно на меня? Да что эта сучка о себе возомнила?
Я не знаю, что на меня находит — я подаюсь вперед, пытаясь накрыть своим ртом её наглые губы, которыми она так дерзко пытается меня ставить на место. И сам на себя матерюсь. Я что, реально хочу её целовать? С какого хрена?