Смальков вздрагивает — у него в кармане начинает вибрировать телефон. Он достает его из кармана, смотрит на дисплей, ухмыляется.
— Кажется, наш с вами босс не может простить мне ваше похищение, Ирина. Вы серьезно запали ему в душу.
Я молчу.
Если честно, у меня нет желания комментировать поведение Верещагина. Мне вообще плевать, что он там и кому не может простить. Кому-то явно алкогольные пары отшибли последние мозги.
В душу я ему запала…
В яйца, скорее, по которым я его метафорически двинула так, что они как колокола и зазвенели — на три улицы вокруг. И ничто его не интересует сейчас, кроме оскорбленного самолюбия. Вот только придется ему свои яйца оставить при себе. В этот раз — ни черта ему не светит. Он меня не напугал и не напугает.
Пальцем не шевельнут, чтобы его самолюбию полегчало. Повезет ему, если он проспится и поймет, в каком месте был куском дерьма.
Судя по тому, насколько я знаю его характер — на удачу рассчитывать не стоит.
А телефон не унимается, бьется и бьется в ладони у Геннадия Андреевича. Антон Верещагин — упрямый как козел, только не хочется мне оскорблять это благородное животное подобным сравнением.
Обычному пьяному море — по колено, Антону же — по щиколотку, не выше.
Смальков с минуту смотрит на дисплей, а потом пожимает плечами и принимает звонок.
— Да, Антон, — голос у Смалькова звучит невозмутимо. Он слушает, а потом так же спокойно возражает: — Ну, а ты что хотел, братец? Трепать Ирине нервы, пока её инфаркт не хватит? Или пока не хватит тебя?
Я не хочу подслушивать. И слушать в общем-то тоже. Но я слышу — рычащие интонации голоса Верещагина и спокойные ответы Геннадия Андреевича.
— Ну, нет, братец, давай ты уже уймешься, — категорично бросает в трубку Геннадий, — тебя занесло с самого начала и во всем виноват только ты сам. Протрезвеешь — сам поймешь. Оставь Ирину в покое. В конце концов, ты уже более чем достаточно начудил сегодня.
Я сижу, скрестив руки на груди. Пальцы левой руки вытягивают из-под блузки цепочку с подвеской, стискивают её. Только поэтому я понимаю, что очень нервничаю. Как и всегда, когда теряю контроль над ситуацией. Когда этот контроль перехватывает кто-то другой. Даже на чуть-чуть…
— Красивый у вас кулон, Ирина, — задумчиво замечает Смальков, и я вздрагиваю, чуть выныривая из собственных места. Телефон с погасшим дисплеем лежит у него на колене, под ладонью. Он уже закончил разговор.
— А, да, спасибо, — растерянно откликаюсь я, пытаясь нашарить только что проскочившее в голове спасибо, — это память кое о… чем.
— Не расскажете? — Смальков наклоняется чуть ближе, даже придвигается, вторгаясь в мое личное пространство.
Совершенно точно очевидно, что он пытается свести расстояние на нет, так же как и то, зачем он это делает. Уж больно откровенно он на меня пялится, то и дело соскальзывая глазами в расстегнутый на три пуговицы ворот блузки.
Нет, все-таки вредно бегать перед всей фирмой в одних только кружевных трусах. Вон оно — пожалуйста. Меня пытается соблазнить мужчина, который на меня сроду-то и не глядел как на женщину. И, скажем честно, меня устраивало то, что он не глядел. Я предпочитала вообще не заводить знакомств с мужчинами вне Темы, потому что принимать мои условия взаимодействия согласны далеко не все.
А без них — меня завести было очень сложно!
— Нет, пожалуй, это не те откровения, которыми я делюсь легко, — я качаю головой, — кстати, не обязательно было за меня заступаться.
— Ну, кто-то же должен, — Геннадий Андреевич смотрит на меня и пожимает плечами, — тем более, что вам по идее все равно у него в понедельник заявление еще подписывать.
— Ну и? Что в этом сверхъестественного? — переспрашиваю я.
— А ну как не подпишет? — настырно интересуется Геннадий Андреевич. — Он настроен сейчас очень плохо. Думаю, не откажется починить вам препоны. Может, вам стоит быть как-то… Поделикатнее?
— Мне? — повторяю я остолбенело. — Поделикатнее?
Конечно, кому ж еще, да? Я ж должна все простить и броситься Антончику на шею. Рыдая и раскаиваясь.
Ага, сейчас! Вы разбежались, сэр, притормозите вашего коня!
— Ну, хоть чуточку? — кажется, это Смальков произносит, уже поняв, кому и что он предложил.
— О да, — я улыбаюсь хищно и опасно, — я буду поделикатнее. Буду сама деликатность, Геннадий Андреевич.
Смальков смотрит на меня искоса, явно ощущая какой-то подвох в моем голосе. Но понять, в чем именно он заключается — даже такому умному мужику, как Геннадий Андреевич, просто не будет.
А вы поверили, что я действительно готова прогибаться под ублюдка? Ну, это вы зря!
Но встречу в понедельник по поводу моего увольнения я уже хочу. Поскорее!
В конце концов, два года я старалась быть перед Антоном Верещагиным кем-то иным, не самой собой, не доминанткой.
И пришла пора ему с ней познакомиться. Со мной познакомиться!
И лучше бы ему подписать моё заявление.
Лучше для него, конечно!
Глава 7. Антон
— Геныч — мудила, скажи же, — тянет Игнат, глядя, как я опускаю телефон и смотрю вперед невидящими глазами.
Мы стоим на парковке, по-прежнему, наблюдаем, как потихонечку рассасываются по домам наши сотрудники. Завтра им просыпаться и лечить похмелье. Жаль, что мое “похмелье” не отпустит меня так скоро…
Мудила — слишком слабо сказано. Смальков — кое-кто похуже!
Впрочем, оно и понятно, что на войне все средства хороши, и пока я играл плохого копа, Геныч отыграл хорошего, и вот пожалуйста — Хмельницкая прыгнула в одну машину с ним.
“Сколько времени ты будешь еще трепать Ирине нервы?”
Надо же, какой благородный. Просто Паладин Ордена Праведности и Непорочности, только сияющих доспехов не хватает, а нимб — он у Геныча уже имеется. Сам себе нарисовал!
Пыль в глаза пускает он прекрасно.
Не один я оценил задницу Хмельницкой. Оценил её и Смальков. И оценил, и подсуетился, выхватив эту стервозину прямо у меня из-под носа.
Я ведь её бы додавил.
Я прекрасно представляю, насколько просто сейчас развести Ирину на секс. Особенно если Геныч продолжит играть рыцаря, подставит грудь для рыданий и вот это все.
И уже сегодня он её завалит. Она раздвинет свои ноги перед ним.
В глазах все плывет.
Я слишком хорошо помню те ноги — длинные, красивые ноги в темных чулках…
Бля!
Я его урою…
А её…
А её — поимею все равно. Она будет вертеться на моем члене, пока я сам не позволю ей с него слезть.
И за то, что сегодня она даст Смалькову — я с неё тоже спрошу. Нехрен. После всего… После того, как она сама терлась об меня своими чертовыми сиськами, после того, как швырнула на колени меня — я не спущу ей вообще ничего. Геныч переспит с ней разик, но лезть принципиально мне наперекор он не будет.
Из-за бабы этот хрен порушит партнерство? Ой, не смешите. Даже я в ту его херню, что он нес по телефону, не поверил. Все было сказано для красного словца, для пыли в глаза Хмельницкой, ни для чего больше.
Я знаю Геныча четыре года. Он мог и поубедительней.
И все равно бесит.
Это моя территория и моя бухгалтерша. Об меня она терлась сиськами. Мне её и трахать.
— Нет, все-таки ты тоже дебил, Тоха, — замечает Игнат, уткнувшись в телефон, — что тебе вообще не понравилось? Шикарная же сучка. Я бы отодрал.
Так. А это еще что за маневры?
Выхватываю у друга из пальцев телефон смотрю на экран. Ну, так я и думал!
Она!
Чертова монашка, прятавшая один лишь дьявольский соблазн за своими унылыми тряпками.
Черное и белое кружево на гибком теле, ажурные резинки чулок на бедрах.
Сидит на столе, опираясь ладонями об столешницу, изящно положив друг на дружку длинные ноги в красных туфлях.
А туфли-то были чертовски сексуальные…
Это вот так она ждала меня?
И снова — никаких слов, одни междометия, снова звенит в ушах от кипящей в венах крови, снова встает все, что только может вставать. Боже, как же это бесит — вот это вот чертово наваждение. Я надеюсь, что хотя бы когда протрезвею — меня отпустит.
А если не отпустит — придется ускорить свои маневры, чтобы засадить этой сучке без лишних реверансов. Жду не дождусь момента, когда нагну её у своего же рабочего стола.
Фотку скидываю себе через приложение, а с телефона Игната удаляю.
— Эй, ну и какого хрена? — возмущается Третьяков. — Это был мой трофей.
Я смотрю на него — достаточно красноречиво, чтобы он заткнулся. Мне достаточного одного ублюдка, решившего поиметь Хмельницкую вперед меня. Двоих я точно не переживу. Ну, точнее — они не переживут. Не иначе.
— Не умеешь ты проигрывать, Тоха, — хмуро бурчит Игнат, отбирая у меня телефон.
— Я не проиграл, — я только ухмыляюсь, — ничего еще не окончено. И без обид, Третьяков. Но это — моя сучка. Тебе она не светит.
Игнат смотрит на меня долго, пристально, чуть покачивая головой. Затем пожимает плечами.
— И что ты дальше делать будешь?
А дальше — я звоню Виталику, чтобы он пригнал тачку Хмельницкой к моему дому — он не так далеко, я специально выбирал ресторан для корпоратива так, чтобы мне самому ехать недалеко было.
Виталик у нас оказался ответственный, настолько, что единственный из мужиков на корпоративе оказался трезвым. И очень хотел отомстить Хмельницкой за оттоптанные ноги.
Нет, я его, конечно, еще тихой сапой уволю, за то, что он лапал мою Хмельницкую. И уж больно он по трезвяку легко согласился поучаствовать в моем «сюрпризе» — значит, он изначально на неё пялился? Может, еще и глаз положил? А не хрен! Но пока я его не уволил — грех не воспользоваться этим трезвенником.
Я её по-прежнему хочу. Настолько сильно, что уже сейчас хочется сесть в машину, доехать до Геныча и оторвать ему все лишнее, выступающее из тела, чтобы не лез к моим сиськам. Тьфу, то есть к сиськам Хмельницкой. И ко всем остальным частям её тела Смалькову тоже нехрен тянуть свои руки.
И тем сильнее бесит, что она ломается!
Должна бы понимать, насколько сильно она меня выбесила.
— Антон Викторович, я, наверное, домой поеду, — томно тянет подрулившая откуда-то слева Ольга. Интересно, мне-то нафига в этом отчитываться? Хотя девочка оказалась полезной, пока мои же сотрудницы шушукались по углам ресторана и бросали на меня косые взгляды — Ольге хватило одной СМС-ки, чтобы она вынула из сумки Хмельницкой ключи от машины. По счастью, это не вызвало подозрений, они сидели за одним столиком.
— Езжайте Ольга, езжайте, — киваю я, — ваш муж уже заждался.
У Ольги обиженно вытягивается лицо. Кажется, она рассчитывала, что я буду её отговаривать.
— Спасибо мог сказать? — фыркает Игнат насмешливо. Защита прав своей секретарши? Сам он замужних «не портил», изображал правильного мальчика. Наверное, очень хотел к Генычу — в его паладинский орден.
— Я ей премию дам, обойдется ею, — я качаю головой.
Ловлю себя на том, что только что отказался от секса с согласной на него женщиной. И ради чего? Ради Хмельницкой? А с какого хрена вообще?
— Ольга, постойте, — окликаю я секретаршу Игната, — я вас довезу.
Довезу до своего дома, а там — уже сама придумывай, чем объяснять мужу свой поздний корпоратив. Хотя, такси я тебе, так и быть, вызову и даже оплачу.
Олечка оказывается на моих коленях уже в машине. Ей плевать на водителя, плевать, что я практически сразу задираю её юбку чуть ли не до пупа. Она знает, я терпеть не могу лишней ломки.
Ольга — одна из немногих, с кем я трахаюсь уже не в первый раз, и даже не в последний, я думаю. Шикарная девочка, пять звезд. Все при ней — задница, размер груди — все по высшему разряду. И волосы темные, длинные, не волосы, а мечта.
Один вопрос.
Вот как так выходит, что она оказывается на моих коленях, я зарываюсь лицом в её глубокое декольте, и у меня… заканчивается эрекция. Как?!
Вот только что была, пока смотрел на фотку в телефоне Третьякова, а сейчас — уже нету.
Да что за хрень вообще со мной происходит?
Я целуюсь с Ольгой и лапаю её назло себе, и в ожидании того, что настроение все-таки вернется. В конце концов, ну где это видано, чтобы я не мог поиметь шикарную девочку, которая так и норовит усесться на член?
Нет.
Не возвращается.
Не возвращается до самого моего дома и когда мы с Ольгой выгружаемся — меня тут же окликает Виталик, даже это занимает меня больше, чем девушка, которую я обнимаю за талию.
— Машина Мадамы доставлена, босс, — Виталик даже «отдает честь», забывая, что к пустой голове руку не прикладывают. За его спиной — серебристый мерседес Хмельницкой. Интересно…
Тачка эта — дорогая, я точно знаю. И много жрет бензина. Нет, конечно, зарплата у Хмельницкой весьма-весьма неплохая, многие бы за неё удавились, но… Но не для этой тачки все-таки. И работает Хмельницкая у нас недавно.
Интересно, откуда у неё именно мерседес? Насосала? В кредит взяла?
— Езжай домой, — сухо киваю я, забирая у курьера ключи. Его фамильярность в адрес Ирины почему-то бесит. Не знаю почему. И пусть она сама меня немыслимо раздражает, пусть я ни в жизнь не спущу ей все те унижения в мой адрес — но какому-то щенку из службы доставки не позволено так нагло именовать Хмельницкую за её спиной.
— Приятного вечера, — скабрезно улыбается Соловьев, косясь на Ольгу, прижимающуся ко мне.
— Наконец-то мы одни, — тянет Ольга, а я понимаю, что совсем этому факту не рад. Мне отчего-то этого не хотелось.
А чего мне хотелось?
Подсознание как-то само вдруг подбрасывает картинку.
Острые коготки скользят по моей скуле. И от них бегут по всему телу странные, колкие, мелкие искры.
— Не задерживайся, — это не просьба, и не пожелание. Это приказ, самый что ни на есть настоящий. И от него перехватывает дыхание, и сердце начинает чаще стучать в груди.
Дорогое подсознание, а не сходить ли тебе нахрен?
— Антон, может, уже пойдем к тебе? — мурлычет Ольга, касаясь губами моего уха.
Ко мне? Идея хорошая. Вот только я цепляю глазами мерседес Хмельницкой, и у меня возникает идея получше.
— Иди сюда, — тяну её к тачке, распахиваю заднюю дверь.
— Что, прямо тут? — опасливо тянет Олечка, оглядываясь. Впрочем, на улице — ночь. Слишком поздняя, чтобы на территории двора моего элитного дома кто-то терся.
— А что? — я укладываю её на черные кожаные сиденья, — слабо? Ты можешь только на кровати в миссионерской позе?
— Не-е-ет, — выгибаясь мне навстречу, тянет Ольга. Умница. Знает, что споров я тоже не переношу.
Зачем я делаю это в машине Хмельницкой?
Потому что мне отчаянно хочется надругаться хотя бы над частью её мира так же, как она надругалась над моим, заставив все встать с ног на голову.
Она швырнула меня на колени. Заставила меня хотеть её. Заломала на парковке так легко, так просто, будто всю жизнь этим только и занималась.
Из-за неё я будто с ума сошел…
И пусть пропитается сладкими духами Ольги весь салон, пусть разметаются её длинные темные волосы по этой коже, пусть каждый раз, садясь в свою тачку, Хмельницкая думает о том, что я тут кого-то пялил.
Пусть так же бесится, как я бешусь от мысли, что она сейчас дает Смалькову.
Идея была отличная. И в первую пару минут этот вспыхнувший в крови азарт снова побуждает либидо, я снова завожусь, наваливаюсь на Ольгу всем телом, второй раз и теперь уж окончательно задираю юбку её платья. Пальцы зарываются в волосы, скользят по гладким прядям вниз…
И все-таки снова садится моя батарейка. Быстро, практически махом, как только я вжимаюсь лицом в девичью кожу и вдыхаю её запах.
Не то…
И только поняв это, я замираю, как идиот, пытаясь выбросить эту дурь из головы.
Что значит «не то», дорогое подсознание? Какого хрена тебе надо?
Не тот запах, не те волосы, не та грудь.
И эта женщина, трущаяся об меня и лезущая целоваться — совершенно не та.
Бля…
— Антон? — тихо и нетерпеливо хнычет подо мной Ольга. — Мы долго будем? Меня муж убьет.
Спасибо, дорогая, ты умеешь поддержать в сложной ситуации. Вот надо было открыть свой рот именно тогда, когда меня торопить совсем не стоило.