— Многие говорили по-английски. Почти все вывески были на английском языке, и меню, и даже уличные музыканты пели свои песни на английском языке. Итак, в скором времени я обменял свои доллары на евро, купил гитару у одного из уличных артистов и провел следующие несколько лет, играя классические рок-песни перед Пантеоном за чаевые от туристов.
Я оглядываюсь и вижу, как Рэйн смотрит на меня так, словно я — это гребаный Пантеон. Глаза огромные, губы приоткрыты. Я протягиваю руку и тяну ее к мотоциклу, чтобы она не ударилась головой о покрышку перевернутого микроавтобуса «Хонда», рядом с которым мы идем.
— Тебе приходилось спать на улице? — спрашивает она, не моргая.
— Нет, я всегда находил кого-нибудь, у кого можно было бы переночевать.
Это заставляет ее наконец-то моргнуть.
— Кого-нибудь, да? Ты имеешь в виду какую-нибудь девушку?
Когда я не поправляю ее, она так сильно закатывает глаза, что я почти ожидаю, как они выпадут из орбит.
— Ты тоже направлял пистолеты им в головы и заставлял платить за свои продукты?
Я поднимаю на нее бровь и ухмыляюсь.
— Только тем, кто дерзил мне в ответ.
Рэйн морщит нос, как будто хочет показать мне язык.
— Так почему же ты тогда уехал, раз тебе так хорошо жилось с твоим классическим роком и итальянскими женщинами? — дерзит она.
Моя улыбка исчезает.
— Это было уже после того, как начались кошмары. Эй, осторожнее!
Я указываю на осколок стекла, торчащий под странным углом на ее пути. Она осторожно обходит его, не спуская глаз, а затем снова обращает свое восхищенное внимание на меня.
— Туризм полностью иссяк. Я больше не мог зарабатывать на жизнь, играя на улице, а без визы я не мог устроиться на нормальную работу. И снова у меня не было выбора. Моя соседка по комнате была американкой, чьи родители предложили оплатить наши билеты на самолет обратно в Штаты, так что… вот так я и оказался в Южной Каролине.
— А ты ее любил?
Ее неожиданный вопрос застает меня врасплох.
— Кого?
— Твою соседку! — Ее большие глаза сужаются до щелочек, когда она делает саркастические кавычки вокруг слова: «соседка».
Я ненавижу то, как мне сильно это нравится.
— Нет, — честно отвечаю я. — А ты его любила?
— Кого?
Я опускаю глаза на желтые буквы, украшающие ее задорные сиськи.
— Парня, у которого ты забрала эту толстовку.
Взгляд Рэйн падает вниз, и она останавливается, как вкопанная.
Думаю, это означает — да.
Скрестив руки на логотипе группы, она поднимает голову и смотрит на что-то позади меня. Я сразу вспоминаю то, как вчера она наблюдала за той семьей в парке.
Прямо перед тем, как свихнуться на хрен.
Вот, дерьмо.
— Эй… слушай, прости. Я не хотел этого говорить…
— Это его дом.
Что?
Я следую за ее взглядом, пока не оборачиваюсь и не нахожу желтый фермерский дом с белой отделкой, находящийся примерно в сотне футов от дороги. Это место лучше, чем у ее родителей, и даже больше, но двор такой же заросший.
— Значит парень по соседству, да? — Я изо всех сил стараюсь, чтобы в моем голосе не слышалась злость, но от понимания того, что кусок дерьма, расстроивший Рэйн, находится где-то внутри этого дома, я закипаю.
Когда Рэйн не отвечает, я оборачиваюсь и вижу, что она стоит ко мне спиной. Я опускаю байк на подставку, готовясь броситься вслед за этой задницей, если она снова решит сбежать, но стук таблеток о пластиковый пузырек говорит мне о том, что Рэйн никуда не денется.
Она нашла другую форму спасения.
Рэйн проглатывает таблетку и засовывает пузырек обратно в лифчик. И все это гребаное время я практически слышу, как кровь приливает к моим ногам.
Кем бы ни был этот парень, он труп.
— Рэйн, мне нужно, чтобы ты назвала хотя бы одну вескую причину, по которой я не должен ворваться в этот дом по этим ступенькам, вытащить за горло этого ублюдка и заставить его съесть свои собственные пальцы после того, как я отрежу их своим перочинным ножом.
Она издает печальный смешок и снова поворачивается ко мне лицом.
— Потому что он уехал.
Я делаю глубокий вдох. Слава, мать его, богу!
— Он уехал со своей семьей несколько недель назад. Они хотели провести 23 апреля в Теннесси, откуда родом его родители, — усмехается Рэйн, закатывая глаза.
23 апреля. Вот как называют этот день, когда не хотят говорить об апокалипсисе. Как будто это гребаный праздник или что-то в этом роде.
Рэйн смотрит на меня со смесью горя и ненависти в глазах, и мне знакомо это чувство. Благодаря ненависти жить с разбитым сердцем становится легче. По крайней мере, так было у меня.
А теперь я вообще ничего не чувствую.
Перегнувшись через байк, я обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе. Рэйн наклоняется через кожаное сиденье, чтобы тоже обнять меня, и мое сердце вместе с членом увеличиваются в ответ. Все, что я хочу сделать, это целовать ее до тех пор, пока она не забудет, что этот тупой деревенщина когда-либо существовал, но я этого не делаю. Не потому что она слишком уязвима, а потому что я не доверяю себе в том, что у меня хватит сил остановиться.
— Эй, посмотри на меня, — говорю я, изо всех сил стараясь снова не вдыхать запах ее гребаных волос.
Две большие голубые радужки глядят на меня из-под испачканных черной краской век, и потребность, которую я в них замечаю, заставляет мою душу болеть.
— Поверь тому, кто профессионал в том, чтобы оставаться покинутым, — я заставляю себя улыбнуться. — Все, что тебе нужно сделать, это послать их к черту и двигаться дальше.
— Я не знаю, как это сделать. — Глаза Рэйн умоляют хоть о чем-то, что сможет избавить ее от боли.
Я узнаю этот взгляд, но не могу вспомнить эти ощущения.
Потому что сейчас именно я тот, кто уходит.
Боль даже не знает моего нового адреса.
— Это очень просто, — ухмыляюсь я. — Во-первых, ты говоришь: «Да, пошли», а затем добавляешь: «они»!
Рэйн улыбается, и мой взгляд падает на ее губы. Они сухие и опухшие от того, что она чуть не расплакалась, и когда они шепчут: «Да пошли они!», клянусь, я чуть не кончаю в штаны.
— Хорошая девочка, — шепчу я в ответ, не в силах оторвать взгляд от ее губ. — А теперь пойдем и подожжем его дом.
— Уэс! — визжит Рэйн, хлопая ладошкой по моей руке с едва заметной улыбкой. — Мы не станем поджигать его дом.
Она поворачивается и снова направляется в сторону хозяйственного магазина, и я позволяю ей идти вперед. Но не потому, что не хочу поджечь дом этого маленького засранца. Я действительно этого хочу.
А потому, что из-за руля перевернутого микроавтобуса на меня смотрит мертвая женщина.
К тому времени, как мы добираемся до хозяйственного магазина «Хардвер Бак», я чувствую себя потрясающе. Солнце светит ярко, таблетки подействовали, Уэс снова хорошо ко мне относится, и я не могу дождаться момента, когда смогу нарисовать столь необходимую букву «Ф» поверх буквы «Б» на вывеске магазина.
Боже, не могу поверить, что рассказала Уэсу о Картере.
А чего ты ожидала? Ты привела его прямо к дому своего бывшего.
Я такая идиотка.
Заметка для себя: с этих пор передвигаться только по лесу.
Я киваю в знак согласия, следуя за Уэсом через парковку. Когда мы приближаемся к разбитой стеклянной двери, он замедляет шаг, становится снова серьезным и тянется за пистолетом. Боже, должно быть это очень утомительно — пытаться выжить в апокалипсис.
Я лишь стараюсь оставаться постоянно под кайфом, чтобы все время не плакать, и то, это дается мне с трудом.
Уэс останавливается рядом с входом, ставит байк на подножку и бросает на меня предостерегающий взгляд через плечо. Наблюдая за ним, я вспоминаю то, как он описывал Рим. Уэс тоже одновременно и мягкий, и грубый. Взрослый и совсем юный. Его светло-зеленые глаза обрамляют густые темные брови. Мягкие каштановые волосы ложатся на жесткую щетину. Цветастая гавайская рубашка скрывает черные татуировки. Меня тянет к нему, как парню, но мужчина в нем пугает меня, и я почти уверена, что получу пулю за них обоих, хотя даже не знаю его фамилии.
Но, честно говоря, я бы сейчас получила пулю за кого угодно. Это ожидание смерти просто убивает меня.
Стекло на входной двери выбито, и Уэс, похоже, не слишком этому рад. Он держит пистолет наготове и прислоняется к стене рядом с входом, затем дергает головой, давая понять, что мне лучше присоединиться к нему, а не стоять прямо напротив двери, как идиотке.
Ах, ну да.
Я быстро оказываюсь рядом с Уэсом и начинаю различать слабые, мужские голоса, доносящиеся из глубины магазина.
Уэс поворачивается ко мне, и наши лица оказываются в нескольких дюймах друг от друга, я задерживаю дыхание. Знаю, он не собирается меня целовать — это даже не имеет смысла, но мое тело, кажется, этого не понимает. Оно все напрягается и дрожит, когда губы Уэса касаются моего уха.
— Я отдам тебе рюкзак, чтобы мне было легче передвигаться. А ты оставайся здесь и сторожи мотоцикл.
Я яростно качаю головой.
— Нет. Я пойду с тобой.
— Нет, не пойдешь, — шипит Уэс сквозь стиснутые зубы.
Он опускает глаза, и я чувствую, как его рука касается моей. Я смотрю вниз, ощущая, как мое сердце бешено колотится в груди, затем Уэс сжимает мои пальцы на рукоятке своего пистолета.
— С тобой я не смогу нормально сосредоточиться, и поверь мне, те парни тоже. — Глаза Уэса скользят вверх по моему телу и останавливаются на лице, забирая с собой всю ту небольшую силу, которая у меня есть. — Останься здесь. Пожалуйста.
Я сглатываю и киваю, чувствуя, как тяжесть его доверия падает на мои плечи вместе с рюкзаком. Затем он поворачивается и открывает дверь.
Не знаю, как у него это получается, но когда он на цыпочках заходит в магазин, стекло под его ногами даже не хрустит. Затем Уэс совсем бесшумно закрывает за собой дверь. Я наблюдаю сквозь разбитое стекло, как он исчезает в темноте.
Все это не к добру.
Мои болеутоляющие таблетки на пике своего эффекта, поэтому я не могу точно сказать, как давно он ушел — пять секунд или пять минут назад. И еще, одна моя рука кажется тяжелее, чем другая.
Это очень странно. Сгибаю правую руку в локте и замечаю зажатый в кулаке маленький черный пистолет. Я моргаю, глядя на него. Как он тут оказался?
Где-то вдалеке гремит гром, хотя над нами светит солнце. Больше ничего не имеет смысла. Сейчас я должна учиться в колледже и подрабатывать неполный день в какой-нибудь дерьмовой забегаловке, жить с Картером в съемной квартире, взяв кошку из приюта и назвав ее Блерифейс (прим. пер.: Blurryface — название 4-ого альбома группы «Twenty One Pilots»). Но вместо этого я стою у входа в «Хардвер Бак», держа в руках пистолет и охраняя грязный байк незнакомца, пока он пробирается внутрь, пытаясь украсть металлоискатель, чтобы мы смогли отыскать спрятанное бомбоубежище, потому что согласно необъяснимым снам, которые мы все видим, через два дня придут четыре всадника Апокалипсиса.
Я снова слышу грохот, только на этот раз звук доносится из магазина.
Бах!
Мое сердце подскакивает к горлу, когда звуки борьбы, еле слышные ругательства, удары предметов о пол, вырываются наружу через разбитую стеклянную дверь. Я не думаю, я просто реагирую, дергая за ручку свободной рукой и врываясь внутрь, мой гигантский рюкзак отводит меня в сторону при каждом шаге. Место совсем не разграблено, в отличие от «Хакаби Фудс», но я замечаю, что слева опрокинута полка с удобрениями и повсюду разбросаны пластиковые контейнеры и маленькие круглые гранулы.
Я бегу туда, и через мгновение из глубины магазина до меня доносится голос Уэса.
— Рэйн, убирайся отсюда к чертовой матери!
— Рэйн? — слышится другой мужской голос.
Я сразу же его узнаю.
— Квинт? — Я чуть не поскальзываюсь на луже пролитого удобрения, когда поворачиваю за угол и вижу Квинтона Джонса, моего друга детства, стоящего в конце прохода с отцовским охотничьим ружьем, направленным на Уэса.
Уэс стоит ко мне спиной и, кажется, использует Ламара Джонса, младшего брата Квинта, как живой щит. Я не вижу наверняка, но, судя по тому, как сгибается рука Уэса, могу предположить, что к горлу Ламара прижат перочинный нож.
— Квинт! — вскрикиваю я. — Не знала, что вы все еще в городе!
Мой одноклассник все еще держит дуло направленным на Уэса, но хмурые черты его лица расплываются в широкой улыбке, когда он видит меня.
— Рэйнбоу Уильямс! Черт возьми! Где ты пропадала?
Я направляюсь прямиком к своему приятелю, но как только оказываюсь на расстоянии вытянутой руки от Уэса, он хватает меня, толкая Ламара к брату, и вместо живого щита теперь уже использует меня. Я даже не осознаю, что он забрал у меня пистолет, пока не вижу его вытянутым перед нами и нацеленным на Квинта.
Теплое дыхание Уэса касается моей щеки, когда он говорит:
— Ты можешь передать ему привет отсюда.
Я смеюсь от неожиданности и машу рукой парню, с которым когда-то играла в «Могучих Рейнджеров» на детской площадке.
— Привет, Квинт, — я хихикаю. — Это мой новый друг, Уэс. Уэс, это Квинт и Ламар. Квинт учился со мной в одном классе. — Я поворачиваю голову к Уэсу и шепчу так, чтобы все услышали. — Он лайфер.
Квинт закатывает свои темно-карие глаза и толкает локтем брата.
— Ну вот опять это дерьмо.
Ламар разминает челюсть, которая, как я теперь замечаю, немного распухла, и сердито смотрит на Уэса. Его волосы стали длиннее, с тех пор как я видела его в последний раз. И теперь они закручены в дреды. Мне нравится.
Уэс убирает пистолет в кобуру, но продолжает левой рукой крепко обнимать меня за плечи. Это тоже мне нравится.
— Значит, ты не веришь в эти кошмары? — спрашивает он Квинта. Теперь его тон более легкий и дружелюбный.
Я знаю, что он делает. И это, кажется, работает.
Квинт опускает ружье, вонзая его в пол, как трость, и пускается в одну из своих многочисленных теорий заговора:
— Все, что нужно сделать, это просто обратить внимание на то, кто умирает, а кто богатеет, и сразу станет понятно, что творится какое-то еб*ное дерьмо. Если спросите мое мнение, то я считаю, что эти кошмары были спланированы правительством, чтобы вынудить всех бедных и никчемных людей поубивать друг друга. Пусть мусор сам себя выносит, понимаете?
— Ага, и директор «Бургер Паласа» тоже в этом замешан, — вклинивается Ламар.
Теперь его голос звучит грубее, чем я помню. Не знаю, то ли это из-за полового созревания, то ли потому, что он пытается казаться перед Уэсом более жестким. В любом случае, это довольно забавно.
Уэс фыркает в знак согласия.
— Этот ублюдок только этому и рад.
Я смеюсь.
— Это точно! Вчера они пытались взять с меня восемьдесят семь долларов за картошку фри!
— Вот видишь! — Ламар поднимает руку в мою сторону. — Именно об этом я и говорю!
Квинт опускает руку Ламара обратно вниз.
— Итак, что же привело вас в этот прекрасный день в «Хардвер Бак»? — спрашивает он, разглядывая нас с подозрением.
Уэс кивает в сторону входной двери.
— У моего мотоцикла спустило колесо.
— Еще нам нужен металлоискатель, — выпаливаю я, и тут же получаю свирепый взгляд от Уэса.
Упс.
— Металлоискатель? — спрашивает Квинт, поднимая бровь.
— Хотите отыскать клад? — Ламар смеется и, поморщившись, потирает ладонью опухшую челюсть.
— Ага, уверена, что на заднем дворе мой отец закопал много стоящих вещей. Вы же его знаете.
Квинт и Ламар ухмыляются и понимающе смотрят друг на друга. Все в этом городе считают Фила Уильямса сумасшедшим стариком и пьяницей, который не выходит из дома. Что не так уж и далеко от правды.
— А вы? — спрашиваю я, стараясь как можно быстрее увести тему разговора от моего отца.
— Зашли за моторным маслом. — Квинт бросает на Ламара тот же взгляд, что и Уэс на меня, но Ламар его игнорирует. — Мы собираемся валить из города.
— Правда? Но как? — спрашиваю я. — Дороги ведь непроходимы, мы даже из «Бургер Паласа» не смогли добраться сюда не проколов шину.