Каким-то образом Касс заставляет Элли понять, что она серьёзно, что им нужно уходить, что им нужно уходить прямо сейчас, пока темно, пока не прошло слишком много времени, пока её отец не пошёл её искать и не нашёл.
Отец Касс знает, что она может пойти лишь в одно место.
Даже когда он пьёт, он знает, куда пойдёт Касс.
Он ищет её прямо сейчас.
Он начнёт с дома.
Он начнёт с того, что наорёт на её маму.
Он проверит двор, соседскую собачью конуру, где нашёл её однажды.
Он поищет на улице.
Затем он придёт сюда.
Вскоре он придёт сюда, рыком потребует от неё спуститься, на тайском скажет ей перестать общаться с этой маленькой сучкой, перестать делиться секретами их семьи с этой мелкой чопорной пи**ой, которая думает, что её дерьмо не воняет как их дерьмо.
Элли манит Касс залезть в окно, видя, как та дрожит.
Через несколько секунд они надели одежду и обувь, и они внизу на кухне, где Элли делает им бутерброды с колбасой. Касс наблюдает за ней, смотрит, как Элли тихо напевает за работой, и на её губах играет улыбка. А Касс может лишь смотреть на неё, пока какая-то часть её разума орёт «ПОСПЕШИ ПОСПЕШИ ПОСПЕШИ», хотя она молча сидит на красном стульчике, одетая в одежду Элли, и старается вообще ни о чём не думать.
Время совершает скачок.
Касси снова бежит.
Он видит, как она бежит, на сей раз с Элли, и они держатся за руки.
Но он уже знает, как это закончится.
Он никогда не видел этого в деталях, но он знает.
Она не сбегает. Она никогда не оказывается на свободе.
Такое бывает только в сказках.
Такое бывает только с принцессами и с особенными людьми.
Касси — ни то, ни другое.
При этой мысли он слышит в её разуме крик, и какая-то часть его разрывается на куски вместе с ней, ненавидя каждую секунду.
Больше всего он ненавидит тот факт, что это уже свершилось, что история уже написана. Эта часть её хронологии застыла во времени, неподвижная и неизменная.
Он ничего не может сделать.
Это никак нельзя остановить.
Когда он думает об этом, что-то в его груди взрывается.
Трескается как лёд, раздирает его на части.
Такое ощущение, будто кто-то вогнал гигантский топор в его грудь, расколол рёбра как полено, убил одним ударом, но так, что он прочувствовал всё.
Он кричит.
Он снова кричит, затерявшись в невыносимой боли.
Затерявшись в горе, в понимании, что это никогда не будет исправлено, никогда не будет в порядке.
Её отец мёртв.
Отец Касс мёртв.
Возмездия не будет.
И тут ничего не поделаешь.
Слишком поздно. Слишком поздно спасать их обоих.
Было бы лучше, если бы они не любили их. Было бы лучше, если бы ни один из них никогда не был любим. Было бы лучше, если бы их отцы были монстрами, которых они увидели в конце. Но Балидор видит глаза отца Касс, полные любви. Он видит, как тот смеётся, качает её на руке. Он видит, как он дует на её животик, обнимает её.
От этого только хуже.
От этого лишь намного хуже, бл*дь.
Он видит там своего отца, его прекрасные глаза, его раскатистый смех…
Он кричит в темноту и осознает, что она тоже кричит.
Она кричит, и он кричит с ней.
Они кричат в темноту, выкрикивая своё горе в небо.
Крича к созданиям за Барьером.
Долгое время кажется, что никто не слушает.
Долгое время кажется, что никому просто нет дела.
Глава 14
Проблеск света
Он открыл глаза.
Он не мог видеть.
Он смотрел вверх, испытывая такую боль, что просто не мог думать.
Его сердце болело, пульсировало как открытая рана в груди.
Даже во всей этой боли его слепота сбивала с толку.
На несколько секунд он подумал, что вернулся туда, в ту подземную комнату. Ему потребовалась пара минут, чтобы осознать — он ослеплён собственными слезами и таким количеством света, которое не поддавалось осмыслению. Свет лился на него дождём.
Свет лился на них обоих.
Свет лился на неё.
Свет лился на неё даже сильнее, чем на него.
Он струился как нечто физическое, как жидкий aleimi, наполненный золотом.
Он понятия не имел, откуда берётся этот свет.
Этого не могло происходить, пока они оба находились в резервуаре.
Он не знал, где он.
Он знал, что в данный момент его волновало лишь одно — что она здесь.
Она с ним.
Его грудь продолжала болеть, но он почти этого не чувствовал, пока хватался за неё, искал её светом точно так же, как его руки искали её тело. Она оказалась прямо рядом с ним, лёжа на полу из органического металла. Какая-то часть его это знала, но когда его руки подтвердили этот факт, его омыло такое облегчение, что на глазах снова выступили слезы.
Он повернулся на бок, ещё не видя ничего отчётливо, и привлёк к себе.
Он прижал её ещё ближе, ощупав всю, убедившись, что нет травм, абсурдно обеспокоившись тем фактом, что она лежала в торте, и её волосы покрыты растаявшим мороженым.
Она плакала, но он почти не замечал этого.
Вместо этого он плыл через её эмоции.
Он плыл сквозь её свет.
Всё, что он мог замечать — это всё, что он чувствовал в её свете.
Чем больше он ощущал, тем сильнее реагировал его aleimi.
Его свет полыхнул, окутывая её, и она вцепилась в него.
Впервые её свет не пытался оттолкнуть его.
Она вообще ему не противилась.
Никакая её часть не сопротивлялась ему и не пыталась отгородиться.
Поначалу это осознание озадачило его…
А потом он почувствовал, как озадаченность превращается в неверие, в изумлённое ошеломление, когда его свет простёрся дальше, а его аура окружила её горячей аркой.
Он чувствовал её сердце.
Он чувствовал её бл*дское сердце.
Он чувствовал ту боль, пульсирующую в её груди, и осознал, что та боль, которую он ощущал, принадлежала в равной мере ей и ему. Их сердца бились словно единой силой, и так сильно, что его торс дрожал от каждого удара пульса.
Он почувствовал открытость в её свете.
Он почувствовал тот бело-фиолетовый свет, тот драгоценный, деликатный, изумительный свет… и осознал, что плачет вместе с ней.
Поначалу он не мог осмыслить, чем это вызвано.
Он не мог переварить смятение эмоций. Он не мог осознать собственное облегчение из-за того, насколько она открыта, из-за того, что та тёмная металлическая структура, которую он чувствовал в её сердце с самого начала их сессий, наконец-то надломилась.
Он стал целовать её лицо, сцеловывать слёзы, ласкать щеку пальцами, вытирать влагу. В этот раз она не противилась и даже не вздрогнула. Он чувствовал, как вместо этого она притягивает его. А когда к нему вернулась возможность видеть, её ладони обхватывали его руки, одна нога втиснулась между его ног.
Позволив своему весу опуститься на неё, когда она потребовала этого, он безуспешно попытался убрать торт из её волос… а может, убрать её волосы из торта.
Через несколько секунд она заметила его сосредоточенность.
Она озадаченно обернулась и посмотрела вверх, затем, похоже, сообразила, что он делает, и почему так хмурит лоб.
Она поразила его, рассмеявшись.
Это был искренний смех.
Этот смех был наполнен тем светом, тем фиолетово-белым светом её сердца.
Когда он удивлённо посмотрел на неё, она улыбнулась.
На её глаза вновь навернулись слёзы.
— Я испортила твой торт, — сказала она.
Несмотря на её смех, голос звучал надломлено, неразборчиво.
Наклонившись, он поцеловал её в губы. Несколько минут они целовались, и она плакала, пока он окутывал её своим светом.
— Я могу вымыть, — пробормотал он. — Твои волосы… тут есть душ…
Она снова рассмеялась, крепче стискивая его.
Однако она не заговорила, и он ощутил в ней боль, на сей раз не связанную с сексом.
Он чувствовал её внутреннюю борьбу, желание спросить его о некоторых вещах.
А может, снова накричать на него, побить руками. Может, она хотела потребовать от него чего-то, заставить что-то пообещать. Может, она хотела оттрахать его, взять в рот, ударить кулаком по лицу.
Ощутив все эти вещи, он сильнее открыл свой свет, полностью капитулируя перед ней, предлагая те из этих вещей, которых ей хотелось, в которых она нуждалась. Затем он стал посылать ей любовь всеми известными ему способами, и она издала тихий мучительный всхлип, когда он крепче обнял её.
Он чувствовал, как она отпрянула от жара его света, а потом, похоже, смирилась и с этим, и просто лежала под ним, стискивая его рубашку обеими руками. Её пальцы пропитывали ткань потом.
Он ощутил, как она притихает.
Он ощутил, как её свет вновь начинает открываться сильнее, поначалу медленно, осторожно, затем всё с большим облегчением, когда он сам лишь открылся сильнее, подстраиваясь под неё.
Он слушал, как замедляется её сердцебиение, дыхание становится глубже.
В итоге она просто лежала под ним, уткнувшись лбом в его грудь.
Она разжала ладони.
Затем запустила руки под его рубашку, гладя по коже. Он пытался решить, стоит ли что-то сказать, но почувствовал, как она покачала головой, всё ещё прижимая лоб к его груди.
— Нет, — тихо сказала она. — Нет, не надо, пожалуйста.
Он крепче обнял её одной рукой, опираясь на другую руку и локоть, чтобы не раздавить её своим весом.
Когда она снова заплакала, он не пошевелился и не попытался изменить позу.
Он начал гладить её по волосам, когда почувствовал, что она просит об этом.
Затем он перекатился на бок и обнял её обеими руками, когда ощутил, что она попросила и об этом тоже. Он сильнее открыл свой свет, глубже вплетаясь в неё и окружая той тёплой частью себя.
В этот раз она совершенно не сопротивлялась.
Вместо этого она обвилась вокруг него в ответ и вздохнула в знак капитуляции, которую он прочувствовал до мозга костей. Уткнувшись лицом в его грудь, она прижалась к нему и опять просунула ногу между его ног.
Он послал ей её больше той жаркой привязанности, и на его глаза вновь навернулись слёзы.
Он понятия не имел, почувствовала ли она.
Глава 15
Его девушка
Балидор проснулся лёжа на спине; она устроилась на его груди и большей части живота.
Тошнотворно сладкий запах мороженого теперь, кажется, исходил из-под него. Полежав ещё несколько секунд и не желая двигаться, несмотря на запах и липкость его ладони, он решил, что они, видимо, опять перекатились в торт где-то посреди ночи.
Он прикоснулся к её волосам, снова ощутил липкость ладони и едва не рассмеялся.
Однако он разбудил её.
Угрызения совести накрыли его, когда она подняла голову.
Несколько долгих секунд они лишь смотрели друг на друга.
В камере теперь было темно, так что он понятия не имел, могла ли она вообще его видеть.
— Я не могу снять с тебя ошейник, — ляпнул Балидор. — Пока что нет. Не могу, Кассандра.
Она не отвернулась, но он ощутил в ней проблеск озадаченности.
Часть его военной выучки включала способность различать детали в темноте, и камера не была совсем лишена света. Они создали здешнюю систему освещения таким образом, чтобы видящий с военной выучкой всегда мог видеть обитателей камеры.
Поэтому он различил, как она нахмурилась.
— Знаю, — ответила Касс, и та озадаченность отразилась в её голосе.
Балидор кивнул, но угрызения совести не оставили его.
— Можно мне теперь в душ? — спросила она, выразительно притягивая его своим светом.
Он почти не колебался, кивнув.
— Я возбужусь, — признался он, почему-то ощущая необходимость озвучить это.
Он заметил, как она широко улыбнулась.
— Надеюсь, — ответила она. — Это главная причина, по которой я попросила.
Позднее Балидор не мог вспомнить, как долго они действительно принимали душ.
Он сумел перенастроить систему, которую они заложили для её купальных нужд, заставив органический пол создать достаточно широкий слив, чтобы избавиться от остатков торта и сполоснуть ту часть пола.
Он постарался сначала убрать в сторону рюкзак и отдельно валявшийся комикс, но последний уже прилип к полу из-за растаявшего торта и сморщился, потому что кто-то из них смял его во сне.
Балидор почувствовал себя виноватым.
Почему-то Касс посчитала это забавным.
Он ополоснул пол, затем их обоих, а потом она взяла его член в рот, и он на какое-то время забыл обо всём остальном.
В конце концов, он уже больше не мог терпеть и пригвоздил её к полу своим телом, оттрахав до оргазма и используя свой свет так интенсивно, что она кричала в голос, впиваясь ногтями и пальцами в его спину.
В какой-то момент он и сам кончил.
Он старался сдерживаться.
Правда, старался.
Он не сумел остановить себя после того, как она открыла свой свет, и в особенности открыла сердце, вплетая в него свой aleimi. Когда она начала выкрикивать его имя и крепче обхватила ногами, он совершенно слетел с катушек.
Он утратил контроль, хотя использовал каждый известный ему трюк, чтобы контролировать свой свет.
В какой-то момент он также осознал, что не делал этого в сексе уже очень долго. Как и во всех остальных областях своей жизни, он всегда сдерживался. Он всегда смягчал свой свет, держал какую-то его часть в резерве.
Но свет Касс был огромным.
Свет Касс окутывал его, даже когда он открывался полностью.
Даже когда он терял контроль, она могла это принять.
Более того, она хотела этого. Она притягивала его, прося большего.
Она хотела большего.
Осознав это, Балидор испытал прилив собственничества.
Он ощутил ещё один, более сильный прилив этого чувства после того, как закончился его оргазм. Данный прилив был достаточно агрессивным, достаточно ожесточённым, чтобы заставить Касс вздрогнуть, а потом уставиться на него в темноте. Балидор попытался сдержать это, взять под контроль свой свет, но и это удавалось ему с большим трудом.
В этот раз дело было не в гордости. Дело даже не в страхе навредить ей или надавить на неё своим светом; он всё равно сомневался, что он на такое способен даже с ошейником.
Дело в чувстве вины.
В стыде за то, как иррационально он себя вёл, бл*дь.
Касс сказала ему, что это глупости.
— Ты видящий, — нетерпеливо произнесла она. — Видящие — собственники. Смирись с этим.
Балидор кивнул, притягивая её своим светом и целуя в плечо. По нему пронеслась боль, отчего собственничество лишь усилилось.
— Возможно, тебе не стоит потакать мне в этом, — пробормотал он.
Касс задрожала, когда он легонько куснул её.
Он хрипло ахнул, когда ощутил, как её свет реагирует ещё сильнее, теснее вплетается в него. Он чувствовал, как её заводит его собственничество, его рука, сжимавшая её влажные волосы, другая его ладонь, стискивающая её задницу и прижимавшая её к нему.
Когда они притихли, и Балидор почувствовал, что снова твердеет, Касс выдохнула и посмотрела вверх. Из её света лентами заструилась боль.
— Балидор, — произнесла она, заставив его член затвердеть ещё сильнее от звуков его полного имени, отчего он прикрыл глаза. — Балидор… Что ты делаешь?
— Пытаюсь трахнуть мою девушку, — ответил он низким голосом.
Она напряглась.
— Что?
— Ты меня слышала, — сказал он жёстким, даже обвиняющим тоном. — Мы можем просто покончить с этой чушью? Ярли знала. Она знала за несколько недель до того, как мы окончательно расстались. Чёрт, да она, наверное, знала уже много месяцев. Ты серьёзно станешь притворяться, будто ты не знала?
Он скорее почувствовал, нежели увидел, как Касс уставилась на него в темноте, разинув рот.
Затем её кошачьи глаза прищурились.
— А у меня права голоса нет? — резко поинтересовалась она.
— Конечно, есть. И ты громко его выражала, — хрипло ответил Балидор, вжимаясь в неё своим членом. И в любой момент, чёрт возьми, ты можешь отозвать своё решение. Скажи мне оставить тебя в покое. Клянусь богами, я так и сделаю. Я вообще не вернусь, Кассандра. Если ты этого не хочешь.