Некоторое время спустя он, все еще прижимая ее к себе, удивлялся, как долго мог прожить без этой женщины и всего с ней связанного, и убеждался, что ожидание близости с любимой женщиной того стоило. Ольга тоже удивлялась, что близость с мужчиной может быть такой желанной, такой яркой, и тоже убеждалась, что звезды находятся гораздо ближе, чем она думала, потому что ее душа только недавно, задыхаясь от неизвестного ей ранее восторга, вернулась оттуда. Он уже собрался поделиться с любимой своими размышлениями, но, посмотрев в ее глаза, увидел столько обожания и счастья, что тут же снова утонул в них. Разумеется, она не была против.
Уже под утро они пили, лежа в постели, вино, много говорили о своих чувствах, и она, смеясь, уговаривала его хоть немного поспать. Он шутливо обижался, дурацким голосом сетуя, что уже надоел ей, и убеждал Ольгу в том, что заснуть рядом с ней сможет только по прошествии двадцати лет счастливой семейной жизни. Однако, когда вино в бокале было допито и за окном стало светать, неожиданно для себя крепко заснул, продолжая держать ее за руку, а она еще некоторое время лежала, глядя на него и думая, что после этой ночи, может быть, в ней зародится новая жизнь, и вспоминала, как он шептал ей о своем желании иметь от нее ребенка.
Они проснулись в полдень почти одновременно, но еще некоторое время лежали, не двигаясь, лишь слушая дыхание друг друга. Чувство счастья было таким полным и осязаемым, что разрушать его словами не хотелось. Потом он обнял ее, а она уютно устроилась на его плече, прося Бога , чтобы время шло не так быстро. Ближе к вечеру, когда они окончательно проголодались и решили поесть, он с умилением смотрел на голубенький в цветочек халатик, который она принесла из дома, а сейчас накинула на плечи, и, разогревая обед, думал о том, что прошлое, где было так много ненужных встреч и расставаний, куда-то отодвинулось и осталась в его судьбе только она, Ольга. За столом, пододвигая ей то хлеб, то чашку, Олег Николаевич все время старался хотя бы мимолетно коснуться нежной руки, а она улыбалась, смотря на него все понимающими глазами.
Позже он растопил печь, потому что в комнате похолодало, они устроились на полу на одеяле и смотрели на огонь. Странно, в ожидании этой встречи он думал, как о многом ей скажет, но слова часто оказывались не нужны, они и так прекрасно понимали друг друга. Этим Ольга была совсем не похожа на женщин из прошлой жизни, которые жадно ждали слов и обещаний, и он понял, что все это оттого, что она была ЕГО женщиной, безоглядно поверившей в их любовь.
Когда настало время расставания, он опять стал настойчиво просить Ольгу остаться, беря все переговоры с ее мужем на себя, но она упрямо не соглашалась, приводя собственные доводы. И он в который раз должен был выслушивать, что ее муж - страшный в гневе человек, что он никогда не смирится с ее уходом, что она больше всего боится за него, Олега, что в маленьком городке им будет жить трудно, что единственный выход - уехать, что она уже договорилась обо всем с одинокой теткой, живущей в Новосибирске, что уехать они смогут только после окончания учебного года, что осталось потерпеть совсем немного, что она тоже все время думает о Олеге и страшится лишь одного - назвать мужа его именем. Эти рассуждения были одновременно правильными и совершенно неправильными, логичными и совершенно нелогичными, и он, когда-то раньше гордившийся умением здраво мыслить и убеждать, оказался перед ними бессильным.
Все эти ни к чему не приведшие речи закончились ее тихими слезами, после чего Олег Николаевич был согласен на все, лишь бы не видеть ее плачущей еще хоть раз. И его козырная карта, ревность оттого, что она каждую ночь будет в постели не с ним, так и осталась лежать в рукаве: он просто не мог расстроить Ольгу больше, чем уже расстроил.
Она сама повернула ключ в замке, сама открыла дверь, потому что он не мог заставить себя это сделать, и вышла в ночь одна: ему была недоступна даже такая малость, как проводить любимую женщину. А он лег на кровать, которая, казалось, еще хранила ее тепло и запах любимых духов, долго ворочался, потом заснул тяжелым сном, часто вздрагивая во сне.
Кто мог видеть в темноте ночи женщину, одиноко бредущую домой? Ольга не встретила ни одного человека, но вскоре ее имя уже нередко произносили рядом с его.
А между ними все осталось по-прежнему: они писали нежные письма, украдкой передавая их друг другу, и считали дни до окончания учебного года. В мае Ольга сообщила ему, что беременна, и теперь он в каждом письме требовал, чтобы она подробно рассказывала о своем самочувствии и о связанных с этим событием ощущениях.
Самым большим желанием Олега Николаевича в то время было погладить ее живот и таким образом приласкать еще не родившегося, но уже существовавшего их ребенка, и он, опять забыв о клятвах самому себе быть предельно осторожным, сумел уговорить ее зайти после уроков в тот самый закуток, где хранились приборы и где они впервые целовались . В их распоряжении было не более десяти минут, но в это время все произошло так, как хотел он. Добрый молодец пока ни о чем не догадывался, говорят ведь, что мужья узнают обо всем последними.
Закончились занятия, а потом и экзамены. Выпускной вечер - это было последнее, что связывало их со школой, после него - свобода, после него - новая жизнь...
Карамба появился, когда уже закончилась официальная часть и начались танцы, и все с удивлением отметили, что перед ними совсем другой человек. Куда-то исчезли постоянная угрюмость, желание быть в стороне от всех. Он с явным удовольствием раскланивался с учителями, пожимал парням руки, угощал их хорошими сигаретами за углом школы, постоянном месте сбора злостных курильщиков, отвечал на вопросы о Москве, словом, казался на первый взгляд обыкновенным выпускником. Однако, все же странным парнем на деле оказался Виктор Тимошевич, отдавший предпочтение выпускному вечеру в Городке, но на размышления об этом ни у кого не было времени.
А музыка все звучала, и выпускники танцевали, смеялись, флиртовали, тайно понемногу выпивали и старались не упустить ничего из начала той новой жизни, которая открывалась перед ними. Виктор тоже танцевал, приглашая бывших одноклассниц, и они с радостью соглашались, потому что Тимошевич был очень хорош в новом, явно сшитом на заказ, костюме, с открытой улыбкой, совершенно преобразившей его лицо.
Ольга была среди ребят, поэтому не удивилась, когда Виктор остановился перед ней. Он по-прежнему улыбался, и эта улыбка была предложением мира. Они поговорили немного о его планах, о Москве, в которой она еще никогда не была, и на вопрос о том, правда ли, что у нее все хорошо и она счастлива, спокойно и с достоинством ответила, что это так. Она прекрасно поняла, что он имел в виду, и ответила честно, потому что почувствовала, что иначе было нельзя .Он пробормотал что-то вроде того, что рад за нее, и сразу же отошел. Это не испортило ей настроения, потому что сделать это в такой день было просто невозможно.
Серая мышь, то есть Света, тоже была приглашена Витей на танец и с удивлением выслушала от него витиеватый комплимент, из которого поняла лишь то, что никакая она не серая, а очень даже красивая, и что он скучал по ней. Света лишь усмехнулась, потому что хорошо помнила его странные игры, в которые тоже была вовлечена помимо ее желания, однако он так искренне улыбался, что она чуть было ему не поверила, но вовремя одернула себя и, пусть нехотя, но твердо зная, что в этих словах мало правды, попыталась остановить его неизвестно откуда взявшееся красноречие:
- Не выдумывай, Витя, если бы я сейчас вдруг упала и умерла, ты бы просто перешагнул через меня и пошел спокойно по своим делам..
Улыбка сошла с его лица, он остановился, потом, крепко сжав руку партнерши, потащил ее на первый этаж, где было потише.. Остановившись у окна и все еще не выпуская ее руки, он заговорил:
-Так ты ничего и не поняла? Да я тебе по гроб жизни благодарен, потому что ты была единственной, кто был за меня. Такая была полоса: все было против, только ты - за.
Она отняла свою руку и зачем-то спрятала ее за спину, потом четко, как на уроке, произнесла:
- Спрячь свою благодарность куда подальше, она мне больше не нужна...
Потом, помолчав, с горечью добавила:
-Карамбой ты был, Карамбой и остался... Скучал он, видите ли...
Света давно ушла, а он все еще стоял у окна, потом снял галстук, который, казалось, нестерпимо сдавливал шею, сунул его в карман и побрел домой: все, что он хотел услышать, он услышал, все, что он хотел сказать, он сказал, и делать ему среди чужого веселья больше было нечего.
А выпускной продолжался, музыка гремела, молодежь веселилась как могла, и среди них были Саша и Люба. Она уже устала от танцев и веселья, ей хотелось немного отдохнуть, поэтому она, не долго думая, утащила Сашу в кабинет физики, уже приготовленный для ремонта. Столы были поставлены друг на друга и стояли в одном углу, а за ними - два стула, видно кто-то сегодня уже воспользовался этим укромным местом.
Они сидели и разговаривали, а Люба даже скинула с ног новые туфли, которые отчаянно жали и мешали радоваться жизни, хотя Саша уже не раз предлагал пойти домой за другими, благо жили они рядом со школой. Она, не желая пропустить что-либо интересное, откладывала это на потом, но вот сейчас, почувствовав, что вряд ли сможет даже надеть их, решила сходить домой незамедлительно. Они уже собирались встать, как услышали, что дверь в кабинет открылась и вошли двое.
Ребята испуганно притихли, когда услышали голос Олега Николаевича. Он стоял, обняв Ольгу, совсем рядом, поэтому так хорошо были слышны его слова. Он говорил о том, что осталось всего четыре дня до их отъезда и что он уже не знает, как пережить их, просил быть осторожной, потом с нежность в голосе стал спрашивать, как она себя сегодня чувствует, и тревожился за ребенка, потому что мамочке, так он назвал Ольгу, придется не спать до утра. Она отвечала каким-то особенным счастливым голосом, каким никогда не говорила в классе, успокаивала его, соглашаясь отдохнуть, посидев в учительской, и вообще больше не танцевать, если он так хочет. Потом, быстро поцеловав его, Ольга вышла, а Олег Николаевич, постояв еще некоторое время, вышел вслед за нею.
Саша и Люба долго молчали, потому что не могли поверить в то, что услышали. Это правда, что в последнее время об Ольге и Олеге Николаевиче говорили, но как-то полунамеками, потому что все понимали, что как за молодой красивой женщиной, так и за не обремененным семьей красивым мужчиной всегда тянется шлейф недомолвок и сплетен.
- Боже мой, - проговорила, наконец, Люба, - мне их так жаль, что хочется плакать.
-Дай слово, что никогда и никому этого не расскажешь. Это не наша тайна. Пусть они будут счастливы, - попросил Саша, хотя сказанное им было лишним, ведь она и так все понимала.
И Люба поклялась никому и никогда об этом не рассказывать.
А в это время муж Ольги, который тоже веселился на выпускном вечере в своей школе, согласился играть в совершенно дурацкую игру в почту. Ему прикололи на лацкан пиджака номерок, и он стал ждать. Письмо пришло неожиданно быстро, и это была не маленькая записочка, а свернутый вчетверо тетрадный листок. Он, развернул его и стал читать.
Улыбка медленно сползла с лица, когда Добрый молодец перечитал письмо во второй раз. Не иначе, это был какой-то глупый розыгрыш... Но он тут же отогнал от себя эту мысль, потому что с ужасом понял, что это не так. Письмо было от его жены, он сразу же узнал ее почерк, но адресовано не ему, а кому-то другому. Но Боже мой, о чем она писала! О тоске, которая иногда становится совершенно невыносимой, о том, что эти мучения скоро кончатся, а дальше о совсем невероятном, о их ребенке, который в последние дни почему-то решительно невзлюбил запах котлет.
Решение Добрый молодец принял быстро и, зная о своей вспыльчивости и неуправляемости в минуты гнева, посчитал его верным. Ольги еще не было дома, когда он, оставив записку, что вернется лишь вечером следующего дня, вновь отправился в свою школу, а уже под самое утро, проводив последних выпускников, закрылся в спортзале, улегся на маты и попытался уснуть, но сон не приходил. Он снова и снова перебирал в уме строки письма, и ему было горько оттого, что он так и не узнал Ольгу такой любящей, такой счастливой, что нежные слова, предназначенные для другого мужчины, никогда не были сказаны ему, что с ним она не могла забеременеть и неоднократно выслушивала упреки в ущербности, что с годами становилась рядом с ним все тише и незаметнее. К вечеру он совершенно измучился, но так и не решил, что должен сделать.
Ольга уже спала, когда Добрый молодец вернулся домой. Постояв у кровати некоторое время, все же решил не откладывать разговор до утра и разбудил ее. Она покорно встала и накинула на плечи такой знакомый голубенький халатик, а он при этом не сводил глаз с ее живота, ревниво выискивая произошедшие в ней изменения, потом протянул письмо. Ольга молча взяла листок и, развернув, сразу узнала. Несколько дней назад она не смогла его передать и он осталсь лежать в ее книге, но как письмо попало к мужу, она не понимала. Ужас сковал Ольгу, письмо выпало из рук, и единственное, что она смогла сделать, прикрыть руками живот, оберегая ребенка.
Этот жест привел мужа в бешенство, он схватил ее за плечи и стал, что-то выкрикивая, трясти, а потом, опомнившись, с силой оттолкнул от себя. Ольга отлетела к стене, но, не устояв на ногах, упала и ударилась головой об лежащую у стены штангу.