- Не могу знать, хозяйка. Смотри сама, - Эйрик кивнул на обстановку. - Если что найдешь.
И он стал посреди комнаты, скрестив руки на груди, демонстрируя полное нежелание дальше осквернять этот дом - или оскверняться самому. Феано фыркнула; но потом принялась в одиночку тщательно рассматривать мебель, покрытую пылью и паутиной. В комнате был только стол и две длинные лавки - судя по виду, старые-престарые, но хорошо сохранившиеся. И больше ничего: лишь остатки ковра на глиняном полу.
Таким же манером Феано обследовала две другие комнаты, поменьше: видимо, спальни. И в третьей комнате в углу она вдруг обнаружила деревянный ящик, окованный проржавевшим железом!
- Эйрик, сюда! Кажется, нашла! - задыхаясь, воскликнула дочь патрикия.
Вэринг прибежал. Он во все глаза уставился на ящик: а потом, как и Феано, присел на корточки, рассматривая находку поближе. Подцепил крышку - и та неожиданно легко откинулась, обдав их пылью.
Внутри лежала длинная и толстая раздвижная трубка - футляр, тоже из дерева. В отличие от Эйрика, Феано сразу поняла, что это такое: футляр был предназначен для хранения свитков.
- Это пергамент или папирус… Чьи-то древние записки, - благоговейно прошептала она.
Охранник разочарованно распрямился и встал. Он, конечно, читать не умел - мог разбирать только свои варварские руны.
Феано снова закрыла крышку ларца. Она хотела попросить Эйрика понести его: вероятно, в этих старинных свитках была большая ценность для историков империи! Но вдруг девушка ощутила как будто невидимые токи, передававшиеся ее пальцам от этого предмета. Она вскинула голову и не удержалась от крика: на один ярчайший миг комната-склеп предстала незваной гостье новой, полной жизни, и вокруг словно зашептались голоса ее былых обитателей. Такое же чувство Феано испытала в руинах кносского дворца: но здесь оно было многократно сильнее.
- Господи, - пробормотала Феано, неуверенно вставая на ноги. А подняв глаза, девушка обнаружила, что Эйрик пристально на нее смотрит - с каким-то даже страхом, что было совсем не свойственно этому мощному викингу. Должно быть, так он смотрел на женщин своего племени, которых называли вещуньями.
- Ты снова видела, - хрипло произнес Эйрик, указав пальцем ей в лоб. - Потому тебя и прозвали “видящая”.
Феано кивнула.
- Да…
Она передернула плечами, справляясь со своим страхом.
- Отец Савватий мне как-то сказал, что все язычники непременно должны попасть в ад… Даже наши доблестные предки, греки! Но мне сейчас кажется, что люди, которые здесь жили… что они все еще здесь. И это, наверное, не лучше ада!
- Ну, тут хотя бы не поджаривают, как у христиан в преисподней, - усмехаясь, заметил Эйрик.
Однако им обоим стало сильно не по себе. Хозяйка и телохранитель поспешили на солнце, не решаясь задерживаться дольше и поискать в древнем доме что-нибудь еще. Эйрик вытащил ящик со свитками.
Когда они вновь предстали перед нянькой, та всплеснула руками.
- Мать пресвятая Богородица! На кого вы оба похожи! Да с этого нехристя шкуру спустить мало! И я-то хороша: вот вернется патрикий…
- Оставь, няня, - устало попросила Феано. - Это я во всем виновата, я и отвечу.
Найденный ящик Фекле, конечно, показывать не стали.
Они, однако, постарались вернуться и пробраться в дом незамеченными. Феано с помощью няньки хорошенько умылась и сменила грязную порванную одежду. Она вся исцарапалась - и старая армянка, причитая, принесла горшочек со смолистой хиосской мастикой, издавна известным на греческих островах целительным средством. Феано потихоньку послала мазь и Эйрику. А заодно предложила зашить ему рубашку.
Вэринг с благодарностью принял ее заботы. Свою толстую кожаную куртку он заштопал сам.
Капитан, однако, в этот день вовсе не вернулся. Он прислал слугу с запиской, в которой сообщал, что задержится до завтра. Феано унесла древний ящик в свою комнату и убрала под кровать… а потом достала оттуда и переставила в угол. Под икону. И все равно ей казалось, что “духи места”, гнев которых боялся вызвать Эйрик, продолжают беседовать с нею…
Что по-настоящему ее удивило - так это то, что тетка Ирина не сделала ни единого замечания племяннице за такое безобразнейшее поведение. Слуги дома, конечно, многое приметили и доложили той, когда Феано со спутниками вернулась. Может, хозяйка почуяла неладное и попросту побоялась затрагивать гостью?
А потом тетка зашла к ней, чтобы позвать ужинать. Перекрестилась на икону Николая Угодника, перед которой горела лампадка, – и сердце у Феано так и замерло. Железные полосы, которыми был обит ящик, явственно отблескивали в этом слабом свете. Какое-то время тетка Ирина даже пристально смотрела прямо туда, в угол: будто не могла понять, что не дает ей покоя. Но потом еще раз перекрестилась и поклонилась образу; и повторила племяннице приглашение на ужин.
Оставшись одна, Феано перевела дух и утерла пот со лба. Неужели тетка попросту не заметила этой вещи? А вдруг… А если тот дом тоже заколдован, и виден не всякому?
Да и нянька до сих пор не обратила на ящик никакого внимания; хотя уж она-то знала, что у них было с собой, они вместе с Феано раскладывали вещи.
Девушка заставила себя выбросить эти мысли из головы и спустилась в триклиний*. За столом они сидели втроем с дядей и теткой, в неловком молчании поглощая фаршированные пряным рисом виноградные листья. Дядя Николай, Николай Скилица, был братом покойной матери; но Феано было совершенно нечего ему сказать.
Умывшись и приготовившись ко сну, Феано неожиданно ощутила сильное желание открыть ларец самой и попытаться прочесть, что написано в свитках. Но уже совсем смерклось, свечи не хватало, а лампу просить она не решилась. Да и наверняка она ничего не разберет – даже если это древний греческий язык, тут нужен знающий человек…
А если отец?.. Нет! Неожиданно Феано поняла, что отцу свою находку не покажет тоже. Или покажет, но не сейчас. Еще не время.
С утра стало не до того: вернулся патрикий. Феано радостно обняла его, ощущая толику вины. Она уже решила, что ничего не скажет о своей вылазке, и предупредила Эйрика. Разумеется, тот ее не выдаст. Она очень понадеялась, что и няня тоже.
- Отец, а чем ты здесь занимаешься? – спросила Феано, когда они спустились в атриум. Она впервые задала такой вопрос. – Или это… государственная тайна?
Патрикий пристально и с удивлением взглянул на нее. Но ничего не заподозрил.
- Это тайна, ты права, - помедлив, ответил он. – Но в общих чертах я могу тебе объяснить. Сядем.
Они уселись на скамейку у фонтана. Дом у семейства Скилиц был не ахти, особенно в сравнении с их собственным константинопольским домом; но уединенный внутренний двор с фонтаном, конечно, имелся.
- Я встречался со стратигом* Кносса и несколькими другими высокопоставленными лицами, - принялся объяснять Роман Мелит. – Ты понимаешь сама, что для торговли Крит нам не так уж и важен. Они не могут предложить ничего такого, чего не было бы у нас. Ну, кроме старинной керамики.
Он добродушно улыбнулся дочери. Хотя говорил явно об очень серьезных вещах.
- Однако Крит может быть очень важен стратегически. Он может послужить… превосходной военной базой для египетских арабов и персов. До Египта отсюда рукой подать! Вот я и склонял стратига, чтобы они не заключали союзов с магометанами, а только с нами.
Феано задумчиво кивнула.
- Понимаю… Но как же это получается, - она посмотрела в темные выразительные глаза отца. – Ты помогаешь ромеям против персов… то есть против своих? Ведь ты сам наполовину перс!
Глаза Романа Мелита сверкнули.
- Я ромей, я сын и слуга империи, - резко ответил он. – Империя превыше всего, Феано! Надеюсь, и ты об этом никогда не забудешь!
Феано смотрела на него, едва дыша. Ее любимый отец вдруг стал чуждым и страшным.
Наконец Роман Мелит сменил гнев на милость; он снова обаятельно улыбнулся и коснулся ее щеки.
- Ты еще дитя, для тебя еще все просто. Так и должно быть. Но теперь оставим этот разговор.
Дочь кивнула, не поднимая глаз. О ее собственной тайне речь так и не зашла.
Они прогостили у ее дяди с тетей еще пять дней. Феано томилась и видела, что родственники тоже тяготятся этим визитом. Возможно, дело было не только в том, что приезд нежданных гостей со свитой дороговато им встал, - а и в том, чем Роман Мелит здесь занимался во благо империи… Хотя, как опять заподозрила девушка, отец в конце концов расплатился с теткой за беспокойство полновесными золотыми солидами*.
Сама она несколько раз украдкой заглянула в свой ящик при свете дня. С Эйриком они больше не говорили; хотя Феано знала, что вэринг ничего не забыл. В том ящике и вправду оказались папирусы на древнегреческом языке и, кажется, даже на древнеперсидском: современная персидская грамота была Феано знакома. Однако она не смогла разобрать ничего, кроме отдельных слов и имен, как будто бы не имевших к ее семье никакого отношения. Но почему-то Феано продолжало казаться, что эти записки многие сотни лет ждали ее и только ее…
Перед тем, как покинуть Кносс, Феано с отцом еще раз побывали на рынке; и побродили подольше, в свое удовольствие. И в конце концов Феано купила пару расписных чашечек, изображавших древние игры с быком. Самое знаменитое развлечение критян-язычников. Хотя посуда была явной подделкой под старину, и ушлый торговец старался слупить с богатых покупателей подороже.
- Вторая чашка для Анны, - сказала Феано.
Патрикий с грустной улыбкой кивнул. Анна была младшей сестренкой Феано; и вскоре после рождения последнего ребенка его супруга заболела и умерла. Феано еще помнила мать, а десятилетняя Анна никогда ее не знала.
Для себя Роман Мелит приобрел настоящую большую чернофигурную критскую чашу - удивлять гостей на пирах. В их городском доме было уже немало всяких редкостей из далеких краев, приобретенных самим капитаном и полученных в наследство.
На другой день они собрались в дорогу. Феано сумела незаметно уложить старинный ящик со свитками в один из своих сундуков. Этот сундук так потяжелел, что пришлось позвать на помощь Эйрика. Викинг снес сундук юной хозяйки вниз и небрежно закинул в телегу: она даже испугалась за сохранность папирусов.
Потом, встретившись с Феано взглядом, охранник неодобрительно качнул головой. “Поздно спохватился”, - подумала дочь патрикия.
Гордый имперский дромон покинул Крит, выполнив свою миссию: задул попутный ветер, и высоко развернулся алый парус с золотым изображением Богородицы. Был сентябрь 819 года от Рождества Христова. “Стратигион” держал курс на Константинополь.
* Столовая, трапезная: по римскому образцу.
* Стратиг – наместник.
* Солид - золотая монета, имевшая хождение в Византии.
========== Глава 3 ==========
Погода благоприятствовала им; хотя у берегов греческих островов, где они останавливались на долгом пути, несколько раз поднималось волнение. Феано радовалась, что не подвержена морской болезни, - и, как говаривал отец, могла бы стать моряком, не будь она женщиной. Но, однако, путешественники устали. Вся команда корабля бурно обрадовалась, когда показались предместья Константинополя.
Вдоль берега высились мощные сторожевые башни, в лимонных садах и оливковых рощах утопали усадьбы знатных патрикиев. Дромон вошел в синие воды Пропонтиды*; Феано с удовольствием вдыхала аромат кипарисов и сосен, в изобилии росших по сторонам. Вокруг сновали бесчисленные суда - хеландии, скедии*, скафосы. Кормчим приходилось ловко лавировать, избегая столкновений. Впереди показался залив Золотой Рог, круто вдававшийся в сушу: словно огромный рог изобилия. Все богатства мира стекались сюда.
Капитан, его дочь и их спутники засмотрелись на огромный купол Святой Софии, увенчанный золотым крестом. Величайшая святыня христианства царствовала над городом, над всеми его куполами и мощными зубчатыми стенами.
Войдя в гавань, дромон причалил к берегу. По мосткам путешественники сошли на пристань.
Роман Мелит громко произнес благодарственную молитву, что все они сподобились вновь ступить на эту счастливую землю. Потом, поднявшись по склону, замощенному неотесанным камнем, путешественники двинулись вдоль крытых складов, где громоздились бесчисленные товары. Патрикий загодя выслал вперед вестового, который оповещал об их прибытии; и в порту их ожидал управляющий Фома.
Он поклонился господину и Феано; и учтивым жестом указал на приготовленные для хозяев носилки, которые охраняли четыре мощных чернокожих раба, купленных патрикием несколько лет тому назад. Эти носильщики жили не в самом особняке Мелитов, а в порту - в предместье Святого Маманта, и требовались от случая к случаю.
Роман Мелит подсадил в носилки дочь и старую няньку, после чего забрался сам.
Феано поискала глазами Эйрика: вэринг шагал позади, раздвигая плечами толпу, с совершенно непроницаемым лицом. И, конечно, налегке - все вещи выгрузят потом. Девушка вздохнула и положилась на судьбу.
Их большой дом располагался в аристократическом квартале, к северо-западу от Софийского собора. Он был построен из белого и черного тесаного камня - и, конечно, красив, но его жизнь подчинялась общему правилу византийского мира: особняк был обращен фасадом вовнутрь, а на улицу смотрели только слепые окошки, забранные решетками. Сойдя с носилок, хозяева пересекли большой внутренний двор, где бил фонтан с искусной работы мраморной статуей-водометом; и поднялись по ступеням портика. Но едва патрикий отворил дверь в прихожую, как его остановил громкий счастливый возглас.
- Отец!..
В объятия Романа Мелита влетела запыхавшаяся растрепанная девочка. Он засмеялся и еще больше взъерошил копну ее бронзоватых волос: Анна уродилась гораздо светлее сестры. И карие глаза были светлее, и нежная кожа. Хотя, возможно, это последнее потому, что Анна гораздо меньше времени проводила на открытом солнце, как и следовало юной благородной госпоже.
После отца Анна бросилась обнимать Феано. И сразу же засыпала вопросами об их путешествии. Феано любила младшую сестру, но сейчас ей едва удалось скрыть свое нетерпение и беспокойство.
- Ну, будет тебе, егоза, - нянька пришла на выручку старшей питомице. - Дай нам хоть дух перевести, умаялись с дороги. Скажи-ка лучше, баня господам готова?
- Да, ты ведь без нас была тут за хозяйку, сестрица, - улыбаясь, вмешалась Феано.
- Ну а как же! - Анна сразу оживилась, гордая предложенной ролью. - Все готово. В обеих купальнях горячая вода, Фома приказал нагреть сразу, как пошел за вами. Идите скорей, пока не остыло!
Вода в дом подавалась по трубам - по водопроводу, как в другие богатые дома, городские бани и дворцовые термы.
После горячей ванны с притираниями Феано с наслаждением переоделась в домашнюю льняную тунику-далматику с вышивкой по горловине и подолу: в серебристо-лиловом узоре хитроискусно переплетались цветы и райские птицы. Волосы она опять скрутила в простой узел, не желая возиться с прической. Феано снова вспомнила о сундуке, который ее дожидался.
Девушка сбежала по лестнице и в прихожей столкнулась с управляющим Фомой, который как раз руководил разгрузкой вещей. Их только что доставили. Важный управляющий недовольно посмотрел на хозяйскую дочь, которой так и не привили степенности в манерах. “Вот что значит - росла без матери”, - подумал он.
- Что угодно молодой госпоже? - спросил управляющий, быстро скрыв свои чувства.
Все-таки именно Феано сейчас была в доме главной после патрикия. Пока ее не отдали замуж, конечно.
- Где мой сундук? - воскликнула девушка. - Зеленый, у него еще оковка с розетками!
Фома наморщил лоб под короткой челкой. Выпростав левую руку из складок гиматия, показал наверх:
- Кажется, унесли в вашу комнату.