У станков занимались девочки среднего класса, урок вела Виктуся. По десятилетиями отработанной методике, четко и правильно. Сергей залюбовался на еще не оформившиеся, но уже балетные фигурки. На руки, ноги, подъемы и кисти, на певучую пластику поз, выворотность, растяжку.
Когда девочки закончили прыжки и сошли с позиции, Сергей вошел в класс. Он смутил их своим появлением, а Викторию обрадовал. Катя тоже была тут, она сидела у окна, девочки стайкой окружили ее в перерыве, переглядывались, перешептывались.
— Сережа, хорошо, что ты нас нашел, проходи, посмотри, какие мы.
— Я услышал… — Сергей с тревогой смотрел на Кэтрин, как отразился на ней их странный разговор, но Катя была непроницаема, как в первый день их знакомства, ушла в себя и существовала параллельно окружающему миру.
В танце это исчезало, она освобождалась, становилась мягкой и нежной.
— В пять часов придут к нам приглашенные, попробуем финал первого акта развести, — сказала Виктория, — а пока продолжим урок. — Она хлопнула в ладоши. — Девочки, встали! Rond de jambe par terre.
Стайка воспитанниц в черных купальниках и белых юбочках распалась, девочки побежали к станку.
Урок шел своим чередом, Сергей окунулся в любимую и позабытую атмосферу академического балетного класса. У девочек все это овеяно еще большим ореолом таинственности, чем у мальчиков. Им слишком хорошо уже известно, что главным ключом в легкий воздушный мир танца остается тяжкий труд.
Сергей помнил свое удивление при открытии жестокой истины: то, что радовало взгляды, давалось болью и потом, слезами усталости, постоянным перебарыванием себя. К нему это пришло в первый же год обучения в Академии. С другой стороны, поражало чудесное ощущение владения телом, балетной техникой — это он познал гораздо позже. У девочек Вики подобное только началось. Руки и ноги, вышколенные каждодневным экзерсисом, не путались, а помогали маленьким танцовщицам. Уже готово было проявиться за техникой нечто другое — внятная танцевальная речь. И Сергей узнавал в каждой из девочек Виктусю. В большей или меньшей степени все воспитанницы Виктории имели что-то общее, взятое от нее.
Присутствие Сергея, которого Виктория представила как своего партнера, заставило девочек подтянуться. Они старались показать умение, волновались. Это было так мило, Кэтрин и Сергей улыбались друг другу с пониманием. Экзерсис на время сгладил тревогу, порожденную разговором у пруда.
По окончании урока девочки не ушли в раздевалку, они сели у стены на ковер и приготовились смотреть на разминку Кэтрин и Сергея. Виктория им разрешила.
— Может, пока пройдем от начала? Или после шпаги, — предложила Кэтрин.
— Стасик придет только к пяти, — сказала Вика.
— А мы без музыки. — Кэтрин не терпелось начать, Сергей тоже хотел попробовать сцену, которая никак не выходила в Петербурге. Они взяли раньше, с того момента, как у Жизель защемило сердце от танцев.
Вика смотрела, она даже не напевала мелодию и ничего не говорила. Музыка звучала у Кати и Сергея внутри, отражалась на их лицах, в красноречии взглядов, в жестах. В неуловимом магическом воздействии, которое оказывает друг на друга «истинная пара», тоже угадывалась внутренняя мелодия. Диалог Альберта и Жизели в полной тишине, только под легкий стук пуантов, был красив и тревожен.
Викторию он восхитил, а девочек напугал, они жались друг к дружке, не понимая, как можно слышать музыку, которой нет, и танцевать под нее.
К счастью, Станислав пришел раньше и положил конец этому мистическому действу.
Глава 5
Волосы Кэтрин пахли лилиями, травами, что растут на берегу. Они были такими же шелковистыми и мягкими и так же быстро отрастали, но она снова и снова подкрашивала их, оставаясь брюнеткой.
Ее тело, руки сохраняли запах геля «Черная орхидея», она мылась только им, Сергей мог бы с закрытыми глазами найти ее по запаху. На репетициях они подолгу бывали так близко, что ощущали тепло, холод, боль синхронно, будто соединялись, срастались. Последние недели Сергей и Кэтрин расходились только на сон, да и то неохотно. Она поднималась в комнаты, а он отправлялся в свой домик для гостей. Но бывало, что и не уходил, они подолгу болтали после ужина в гостиной, устроившись на большом кожаном диване, или валялись на медвежьей шкуре перед камином, смотрели книги, фото. Случалось, так и засыпали, Виктуся приходила, накрывала их пледами. Все время они были вместе, если не репетировали, то говорили, слушали музыку, гуляли. Иногда уезжали в город и бродили по мостам и улицам без набережных. Посещали музеи, глазели на витрины и уличных музыкантов, сидели в кафе.
Со стороны можно было принять их за туристов, но Кэтрин и Сергея мало трогали красоты Лейдена. Вживание в образы Жизели и Альберта не прекращалось ни днем ни ночью, танцовщики были словно одержимы судьбой своих героев. Это и пугало, и затягивало — Кэтрин и Сергей переставали быть собой, они, как на сцене, играли жизнь от чужого лица. Такие игры неизменно сближали, ведь между Жизелью и Альбертом была любовь.
Любовь… Запах черной орхидеи и лилий… Жизель.
Сергей и сам себе не признавался, что в нем растет страх. Предпочитая ночевку на полу в гостиной, Сергей пытался избавиться от неприятного холодка, который наползал вместе с темнотой. В первый раз это произошло примерно через неделю после его приезда в Голландию. Он, как обычно, пожелал доброй ночи Вике, Кэтрин и домочадцам и пошел к себе. У самого домика для гостей ему показалось, кто-то тронул его сзади за плечо. Сергей думал, это Кэтрин догнала его, и сказал вслух:
— Катя?
Она не ответила. Он обернулся — никого. Позвал еще, дошел до их скамьи у пруда, осмотрел все — тишина. Только луна светит полная, большая — поднялась над деревьями. Клочья мха кажутся в ее свете седыми, покачиваются на ветру, а над водой туман клубится, тянется полосами, закручивается на середине озера.
Сергей остановился заворожено, ожидание натянулось, как струна, ноги словно приросли к земле. Может, он и хотел уйти, но не мог, стоял и смотрел. Полосы сплетались в зыбкий кокон, внутри он жил, как будто наполненный табачным дымом, становился то более ярким, то снова тускнел, тогда в нем угадывалась белая человеческая фигура. Порыв ветра, и стены кокона разлетелись в стороны рваными клочьями туманных полос, сползли вниз на воду, а над ними виллиса, точно такая, как в балете. В молочно-голубоватых клубах тумана под шопенкой не видно ножек, но Сергей был уверен, что она босая. И плывет над водой прямо к нему, руки тянет, смеется, а глаза мертвые, смотрят мимо. Сергей не помнил, чтобы когда-нибудь так пугался. Страх парализовал его тело, по спине пополз холодный пот, сердце забилось болезненно часто. И не вдохнуть, как будто виллиса дотянулась и цепкими длинными пальцами схватила его за горло.
Ветер налетел сильнее, раздул туман… Сергей потер глаза, посмотрел на пруд и ничего не увидел. Тени от ветвей и мха шевелились под ногами. Стало зябко, сырость полезла под одежду, захотелось поскорее оказаться дома. Усилием воли Сергей с трудом заставил себя не бежать, идти спокойно в гостевой флигель, а не обратно в замок.
В домике для гостей он зажег свет во всех комнатах, прошел на кухню, сварил кофе, там же на кухонном столе расположился с ноутбуком. За ужином они с Викторией говорили об участии Кэтрин и Сергея в каком-нибудь серьезном балетном конкурсе. Заявки можно было подать на три, Катя не хотела ехать ни на один. Она жила только Жизелью.
Тем не менее Сергей открыл информацию по конкурсу, Вика была права — победа сыграла бы на повышение интереса к спектаклю. Про них уже писали и говорили, Макс времени даром не терял, он развернул мощную кампанию по рекламе Новых Русских Сезонов. Главным событием должна была стать премьера, и оставалось до нее полтора месяца. Вполне достаточно для того, чтобы собрать рядовой спектакль, но реставрировать первую из сохранившихся редакций? Конечно, больше времени потребуют декорации, но и в хореографии за сто лет с того времени, как «Жизель» Фокина и Бенуа покорила Париж и Лондон, изменилось многое, поколения танцовщиков добавляли, убавляли, видоизменяли. Десятки вариантов пантомимы, вставные номера. Макс задумал очистить спектакль от всего этого, но как? Да, у них в руках есть уникальная партитура с подробными пометками, сделанными со слов Анны Павловой. Если это не подделка. Сергей больше склонялся к тому, что им придется воссоздавать легенду, основываясь на собственном вИдении. Раритетными будут декорации, костюмы, а Жизель и Альберт — живыми, сегодняшними. Хореография не связанная с жизнью — мертва, им же предстояло рассказать историю о Мертвой Невесте живым языком человеческой души.
В соседней комнате послышался характерный дробный стук пуантов по паркету, кто-то перебежал из угла в угол па-де-бурре. Одновременно застучали в окно — настойчиво, часто, в две, три руки, или сколько их там? Сергея звали по имени, но в дом войти не могли, от этого сердились. Он слышал беззвучные крики, визг, смех… внутри головы, казалось, она разорвется от этого! Надо встать и посмотреть в окно, прогнать их. Но страшно, страшно… Сергея передернуло от страха и он наконец проснулся.
Увидел перед собой открытый ноутбук, чашку с недопитым кофе, рядом бутылку с коньяком. Значит, все, что было на пруду, страшная виллиса — приснилось. Странно только, почему же он не помнит, как пришел домой от пруда?
Времени было четыре утра. Сергей встал, выплеснул холодный кофе в раковину и щедро налил в чашку коньяка. Погасить свет и лечь нормально в постель — вот что он должен сделать. При свете нормально выспаться невозможно. Что за страхи дурацкие? Жил он один в квартире, когда с Максом поссорился. Кошмарами не мучился, правда, тогда и с Кэтрин не танцевал.
На следующий день Сергей пришел на репетицию с тяжелой головой и слабостью во всем теле. Кэтрин заметила это, остановилась на середине адажио, стала щупать ему лоб.
— Сережа, ты в порядке? У тебя температура, кажется.
— Да нет у меня ничего, — отмахнулся он, — коньяку вчера перебрал. Руки-ноги не шевелятся.
— Ты пил? Зачем?
— Да не знаю! Устал… Давай отдохнем.
— Давай, — она махнула Стасику, — перерыв, — и села у стены на пол.
— Нет, пошли к Виктусе, там, наверно, уже Макс приехал, он сегодня в Питер улетает по делам.
— А я не знала. Зачем ему в Питер? — Она и не думала вставать, не спеша развязывала ленты балетных туфель.
— У него кроме «Жизели» дела есть, не может он все время в Голландии жить.
— А ты?
Сергей сдался, он сел рядом с Кэтрин, прислонился к стене.
— И мне надо бы. С квартиры съехать, другую присмотреть.
— Зачем тебе? От Алекс прячешься?
— Нет! — вдруг неожиданно громко и раздраженно отрезал он. — И перестань говорить со мной о ней!
— Так ты ее любишь?
— Кэт, прошу тебя! Я серьезно обижусь.
— Да ладно тебе, Серж, врать не надо, сам-то хочешь поговорить. Я вижу, как ты смотришь на меня и задумываешься, бывает, не слышишь, что я тебе говорю. — Она стянула с ног каски, пошевелила пальцами, на белых носках Сергей увидел кровь.
— Стерла! И молчишь…
— Мне не больно, я не очень к боли чувствительна. Это ты танцевать не можешь, а мне нормально, я привыкла уже.
— Идем все-таки к Вике, мне надо Максу про квартиру сказать, а ты на таких пальцах если будешь репетировать — к премьере станешь инвалидом!
— Ну, хорошо, хорошо… А что ты мной командуешь? Я тебе не невеста.
— Ты мне партнерша. Стасик, на сегодня все, если хочешь, идем с нами в столовую. — Сергей поднялся, пошел к роялю.
Станислав сосредоточенно собирал ноты. За месяц он так и не привык к бесконечным пререканиям Сергея и Кэтрин на репетициях. Не спорили они только когда танцевали, зато в перерывах отводили душу. Потому он старался уходить или делать вид, что очень занят.
— Нет, я в столовую не пойду.
— Почему?
— Позанимаюсь еще.
— А ты вообще что-то еще делаешь по жизни, кроме этого? — Сергей хлопнул по роялю.
— Конечно, читаю, на велосипеде катаюсь.
— Ладно, не пойдешь — я тебе здесь скажу. Ты знаешь этот номер Нижинского, там еще на музыку Шопена?
— Вы про Роббинса?
— Да, там еще рояль на сцене.
— Знаю.
— Вот его попробовать надо, для гала-концерта и для конкурса.
— Я понял, ноты найду — принесу.
— Это хорошо может у нас получиться.
— Для какого конкурса? — Кэтрин уже надела мягкие балетки и подошла к ним.
— Есть несколько вариантов, это тоже надо с Максом обсудить, потому я и говорю — идем в столовую.
— Хорошо, идем, — обреченно вздохнула Кэтрин, — Стасик, пока-пока, — она помахала концертмейстеру рукой, — спасибо.
— До свидания, — глядя в сторону, ответил Станислав. Катю он по-прежнему стеснялся.
Пока Катя собрала шерстянки и тряпочки (1) Сергей пошел в душ, потом ждал ее. Репетицией оба остались недовольны. Устали, взмылились, а радости никакой.
Обедали сегодня в столовой у Виктории, на ее половине, замок не весь был похож на средневековый, только центральный большой зал, парадные апартаменты и прихожая, а те помещения, что в глубине, — светлые, просторные. Именно там находился малый балетный класс, гостиная, столовая, две спальни — Виктории и Кати. Оттуда и доносились звуки фортепиано, голоса Виктории, Макса, Адриана и чей-то женский, незнакомый.
Еще в переходе с зеркалами и прозрачным стеклянным потолком Сергей услышал Макса, который говорил на повышенных тонах, с воодушевлением.
— Нет, Роббинс (2)совсем не то, что нам надо! Для концерта, еще может быть, но на конкурс вяло. Там надо нечто такое, с трюками, чтобы потрясти публику.
— Нет, ты посмотри! Стас — болтун, находка для шпиона, — возмутился Сергей. — Кто его просил?
— Да ладно тебе, он же хочет как лучше, — засмеялась Катя. — Только я все равно ничего не понимаю, что вы затеяли. Нам со спектаклем бы успеть.
— «Жизель» мы за пять репетиций соберем, ты все знаешь, я тоже. Максим предлагает участие в конкурсе. Чтобы сделать тебя звездой первой величины. Тебя можно подавать в младшую группу участников, а это большая свобода выбора в программе.
Они дошли до конца коридора. В проеме распахнутой двустворчатой двери был виден тщательно сервированный обеденный стол и за ним вся компания.
— Так это Ингрид к нам выбралась наконец, — обрадовалась Катя, взмахнула руками и побежала вперед. — Ингрид! Ты сегодня прилетела?
Последовали приветственные объятия со светловолосой незнакомой Сергею женщиной. Когда он подошел, Виктория представила их друг другу.
— Сереженька, познакомься, это Ингрид Берг, педагог по гимнастике, мастер спорта. Сергей — наш премьер из Петербурга.
— Очень приятно, — отозвался Сергей.
Премьер… Он уже заподозрил неладное и вопросительно смотрел на Макса.
— Ингрид будет заниматься с вами вместе с Натаном Вершховеном, только он сможет расшифровать, что там запечатано в записях Павловой и других, — предвосхитил вопросы Макс.
— Ты о чем? Каких других? — Сергей подвинул стул для Кати, сам сел рядом с ней.
— А мы еще архивы раскопали, там номера концертные, полно всего, но невнятно, нужен хороший педагог по современному балету, они в этом лучше нас классиков понимают, — Виктория наливала в тарелки суп, ароматный пар поднимался над белой фарфоровой супницей.
На половине Виктуси в интерьере преобладал белый цвет. Это касалось стен, мебели, штор и жалюзи, даже посуды. В гостиной красовался белый рояль. Оттуда-то и доносилась спокойная нежная мелодия, не трудно было догадаться, кто играет Шумана.
— А зачем нам педагог по современному танцу и гимнастике? — Катя взяла тарелку и поставила перед Сергеем. — Ешь, чтобы руки-ноги ворочались.
— А затем, чтобы потрясти жюри международного конкурса необычными номерами, — хлопнул ладонью по столу Макс. — Заявку надо подавать срочно, сегодня последний день, вечером я полечу, не в Петербург — в Москву. Так что ешьте суп и будем думать, какие номера ставить.
— Ну, знаешь ли, Макс. На современный балет я не подписывался. Может, ты еще Фиму Манфея в репетиторы пригласишь? — Сергей отложил ложку, есть расхотелось.
Макс сделал вид, что не услышал раздражения в тоне Сергея. И это был привычный ход, который Сергей ненавидел. Из-за единоличных решений Макса они и ссорились, больше не из-за чего было.
— Современный только один номер можно. А остальное из предложенной программы или наше, хорошо брать с Сезонов Дягилева, но они же сундучные — восстанавливая, надо украсить, усложнить. От нас ждут сенсации.