— Хочу, я устал быть один, Макс, правда, давай опять вместе. Ну нет танцев, так что… проживу. А одному херово. Ну её, к мудям собачьим, эту жизнь…
— Эй, ты тоже ругаться начал?
— Так у тебя и набрался.
— Как же, у меня, у знахаря своего, наверно. Расскажешь? Как его зовут?
— Макар. Мужик хороший, правильный. Знаешь, природный он, не могу объяснить лучше… И ведь ни копейки с меня не взял, а мне и нечем уже платить было, все на операции грохнул, мне хуже и хуже становилось. Загубили колено. Хотели уже протез вставлять, хромал я сильно, болело жутко, спать не мог, на стены лез.
Сергей рассказывал это обыденно, сушил волосы полотенцем, потом расчесывал, а у Макса каждое слово ударом в грудь отдавалось. Пока он там с мальчиками в Германии развлекался, Сережа тут…
— Что ж ты ни разу не позвонил? Я телефон оставлял. Приехал бы ко мне.
— Хорошо, что не приехал, немцы залечили бы, традиционное ничего не помогало, а Макар мне ногу спас, я хромать перестал, связки восстановились. Вот, даже на шесте могу. А пошли в кафе, в гостинице прямо в холле есть внизу, там тебе и кофе, ну и покуришь в крайний раз.
— Это кто тебя так научил?
— Да Макар, он летчиком был до того, как в знахарство ушел.
— Чудно. Где же ты его откопал?
— На вокзале познакомились, случайно, я в электричку сесть не мог, скрутило колено, он втащил меня на руках.
— А куда ты ехал?
Сергей замялся, отвел глаза, но ответил.
— Да в Гатчину, хотел посмотреть, что там…
И снова Макса пробило!
— Сережа, мы вместе поедем теперь, хоть завтра, хочешь?
— Завтра не могу, я работаю по выходным. Ты пойдешь смотреть еще? Понравилось тебе? — А в глазах вопрос и надежда. — Это не совсем стриптиз. Нет, я, бывает, и раздеваюсь, работа есть работа. Но этот номер не стриптиз. Он про другое.
— Я пойду! Номер меня поразил, правда. И что бы ты ни говорил — это танец.
— Ну, может, и так.
Они вернулись в комнату, пытались собрать одежду.
— Да-а-а, торопились, — засмеялся Макс. — А номер кто тебе ставил?
— Никто, я сам. — Сергей кинул Лазареву рубашку, из манжеты вылетела запонка и покатилась под кровать. — Ой, извини, сейчас я достану.
И ни слова о прошлом. Закрыл, отодвинул в сторону — в этом весь Залесский. Если прощал, то безоговорочно, если нет, то навсегда.
Глава 4. Аполлон Мусагет
Прошлое отодвинулось, но не исчезло. Оно оказалось отделенным тем временем, что Максим был без Сержа. Этого не восполнить. Или так и надо было, чтобы понять главное — вместе лучше. Они спустились в холл и сидели в кафе, потом вернулись в комнату, но не трахались, а только говорили, под вечер снова ушли уже в ресторан и опять говорили, говорили, рассказывали друг о друге. Не обязательно то, что было в полтора года, пока жили врозь, а о другом, важном и пустяковом. Или оно и было самым важным? Без всякой связи Сергей задал вопрос:
— Скажи, а ты был с женщиной?
— Был, — честно признался Макс.
— Как это? Лучше, чем со мной?
— Это другое, — Максим накрыл его руку своей. — Почему ты спросил?
— Когда я учился в Вагановском, то жил дома и ездил в училище каждый день. Завидовал общежитским, они вместе были, как семья. Нет, всякое случалось, но так сильно, как у Манфея, никто не травил друг друга. В младших классах — нет. Это потом началось, борьба за первенство, сольные партии. А мои дворовые с самого начала, как поступил, надо мной смеялись, задирали. Я молчал, драться нельзя было, да и не умел. Не ходил, как ты, на борьбу, только на классику и на классику. А у станка драться не учили.
— Я на борьбу не от хорошей жизни пошел. Не знал, как повернется, думал, вдруг в милиции придется служить, вот и готовился.
— Ты в милиции. Ха-ха-ха… Нет, не представляю.
— Почему, мне бы форма пошла.
— Ну разве что…
— Ты не отвлекайся, про девочку давай, что у вас там было?
— Я же еще ничего не сказал про девочку, откуда ты знаешь?
— Метод дедукции, — отшутился Макс, — ты спросил, не был ли я с женщиной. Значит, либо ты сам был и остался в сомнении, либо не был и хочешь справиться о подробностях.
— Какая прозорливость. Прямо Шерлок. Да, была одна девочка во дворе, но я не решался подойти, заговорить с ней. Она смотрела на меня странно.
— Может, ты ей нравился? Потому и смотрела.
— Не знаю, я спросить боялся. Думал, она, как другие, смеется, презирает, что я такой. Танцую.
— Что же в этом позорного?
— А что хорошего? Это только театралы принимают нас, некоторых боготворят, а обычные люди — не понимают. Мой отец всю жизнь осуждал и теперь, наверно, осуждает.
— Не общаешься с ним?
— Нет, мы поссорились крепко, я из дома ушел.
— А мой умер. — Максим подумал, что за все время, что жили вместе, они не разу не говорили о родителях. — Прости, я перебил… Что же девочка?
Сергей помолчал, глядя в окно на пешеходов, что собирались у светофора.
— Один раз я возвращался с занятий, осенью поздней, может, в ноябре, уже холодно было, Нева поднималась, знаешь, как это в Питере бывает. И вот, я иду через двор, а там чужие мальчишки и эта девочка, они её обижали, сорвали шапку и закинули на дерево, на ветку высоко. И не достать.
— И ты с ними подрался?
— Нет, я не дрался. Девочка заплакала, они смеялись, а шапка болталась на ветке. Я положил портфель на лавочку и прыгнул.
— Что ты сделал? — не понял Макс.
— Прыгнул. Это уже в классе шестом было, мы тогда большие прыжки прошли, жете на середине. Я лучше всех прыгал… Достал я шапку, с первого раза. Отдал ей, мальчишки замолчали, потом ушли.
— А она? Спасибо хоть сказала?
— Не помню, наверно, сказала. Она меня обняла и поцеловала в щеку.
— А потом?
— Ничего, я редко её видел. Занят был в академии.
— А Вика, партнерша твоя? С ней что было?
— Ты и про Виктусю знаешь, — покачал головой Сергей. — И с ней ничего кроме танцев не было. Подвел я её, когда с Яковом…
— Ну, что было, то было, — не желая про Якова начинать, Максим поспешил сменить тему. — Так гулять поедем? В первый же твой выходной?
— Поедем.
В Гатчине толпами бродили туристы, парк не подарил уединения, на которое рассчитывал Максим. Да и ехать пришлось к черту на рога, уже и гулять расхотелось. Лучше бы в Павловск наладились, гораздо ближе, прямо с поезда и парк. В Павловске Максим бывал, тамошний ландшафт ему казался живописнее, а дворец — более домашним.
Гатчина давила суровостью. Но Сергей восторгался и парадными залами дворца, и геометрией цветников в собственном садике, скульптурами, прудами, живописными уголками.
— Красиво, как в театре! Хорошо, что поехали. Спасибо!
— Мне-то за что? Это императора Павла надо благодарить, его дворец, — отшучивался Максим.
На самом деле он был рад видеть Сережу таким. Воодушевленным и счастливым. Неужели потому, что снова вместе? Ведь и у самого щенячий восторг. Полтора года — как страшный сон. Макс не верил в слово “никогда”, старался избегать его, но сейчас, в этот безоблачный солнечный день, сказал себе, что НИКОГДА, ни при каких обстоятельствах больше не расстанется с Сержем. Будут ли они делить постель или только дружить, но друг без друга им нельзя. Весь мир рушится, когда Сережа где-то далеко и Макс не знает что с ним. Так не будет!
Они шли через очередной мост, перекинутый над прудом, в воде отражались раскидистые дубы — аллея уходила наверх к дворцу. Мирный пейзаж нарушил отчаянный детский рев — под дубом стояли женщина с девочкой, а над ними в ветвях покачивался синий шар, наполненный гелием. От шара свисала бечевка, но конец болтался слишком высоко, чтобы ухватиться. Женщина беспомощно смотрела наверх, а девочка рыдала:
— Мой ша-а-а-а-а-арик!
— Вот тебе и дежавю, — сказал Макс, вспомнив недавний разговор в кафе.
— Да, — приостановился Сергей. — Давай достанем?
— На дерево, что ли, лезть? Из-за шарика? Да она ей другой купит, у входа в парк же продаются.
— Много ты понимаешь, ей этот нужен и сейчас… Подожди, я попробую, — Сергей прикинул расстояние для разбега и снял куртку. — Подержи.
— Нет, Серж, ты что? Мало тебе травм?
Но Залесский не слушал, он жестом показал женщине отойти от дерева, она поняла, отвела за руку девочку. А потом Макс смотрел во все глаза, как Сергей встал в позу, руки его привычно приняли хрестоматийное подготовительное положение: одна отведена в сторону другая перед собой, чуть откинулся назад торсом, нога приподнялась в заноске, разбег, один короткий шаг, второй, деми плие и… оттолкнувшись стопами, Сергей взлетел!
Ноги раскрылись в воздухе, подъемы вытянулись, насколько позволяли кроссовки, на секунду он завис, отрицая земное притяжение, женщина ахнула, девочка перестала плакать. Пальцы поднятой вверх руки ухватили бечевку, шарик благополучно отделился от ветки. Сергей мягко приземлился, коснувшись дорожки сначала носком, потом стопой.
— Ненормальный! — выдохнул восхищенный Макс, однажды он вот так же увидел прыжки Залесского в первый раз. Ничего не изменилось, легкость и полет. И кто-то еще говорит, что с танцами покончено? Нет, все только начинается.
— Ну вот, держи крепче, — Сергей протянул девочке конец бечевки, — надо сделать петельку и надеть на руку, тогда точно не улетит, — посоветовал он.
— Да, сейчас. Спасибо вам большое! — отозвалась женщина и перехватила вновь обретенный шар. — Вот видишь, Катя, а ты ревела! — укорила она девочку. — Скажи дяде спасибо.
— Спасибо!
— Пожалуйста, — улыбнулся Сергей, — рад был помочь.
— Нет, Макс, это дерьмовая идея!
— А мне нравится!
— Лучше Лебединое озеро! Белое адажио с Наташей Симаковой мы и на пятачке станцевать можем.
— Да заебали уже все с этим Леблядиным! Каждый год, летом, не вынимая, решительно все труппы, все, кому не лень, если могут набрать хотя бы две линии по четыре корды.
— Макс!
— Послушай, мы же договорились, ты обещал не спорить. Клиенты мои, ведь так? Что ты теряешь?
— Репутацию.
— Ах ты боже мой! Христова невеста! — молитвенно сложил ладони Макс. Сергей с хохотом закинул руки за голову, он лежал на шкуре, брошенной у камина.
Лазарев с Залесским не жили больше в гостинице, и квартиры, купленной на Яшкины деньги, тоже не было — ушла в дело, частично за аренду помещения под балетный класс, частично на автомобиль. А жилье Максим снимал — дом в пригороде. От Питера километров тридцать, но на машине, если без пробок, то полчаса до центра.
От того, что задумывал Макс, до воплощения мечты оказалось довольно далеко, а путь тернист и неровен. Чем только не приходилось пробавляться, но Лазарев не отступал, а удача по-прежнему оставалась на его стороне. Впрочем, хоть и полагаясь на неё, он старался действовать обдуманно, тщательно выверяя каждый шаг. Время рисков в мутной воде закончилось, наступило время расчетов.
Шел две тысячи шестой год, кризисы накатывали, но и откатывали. Давно канул в Лету Союз нерушимый, генсека в Кремле сменил Президент, а первого секретаря Ленинградского обкома КПСС в Смольном — губернатор. Менялась обстановка в стране, менялись сильные мира сего, неизменным оставался их досуг — любили балет и оттянуться. Закрытые пьянки стали называть модным словом "презентация". На презентациях устраивали концерты, для участия приглашали модных эстрадных певцов и балет. А собирались за фуршетами и те, кто, выйдя из тени, провозгласил себя новой русской элитой, вчерашние клиенты Макса. При этом, на удивление, три четверти новоявленных вельмож, оказывается, происходили из известных дворянских семей. Естественно, они хотели учить своих детей иностранным языкам, музыке и танцам. Особенно дочерей, чтобы как в Институте благородных девиц. Слово “балет” и вид пачки и атласных касков приводил их в трепет. Грех было не использовать эти склонности.
Макс продал квартиру, купил машину, арендовал помещение недалеко от Мариинского театра и Консерватории — во Дворце Культуры Связи на Большой Морской, и устроил там репетиционный зал. Оборудовал его зеркалами, станками и матами, были и душевые, и раздевалки. В субаренду зал сдавал клубу экстрасенсов, сам же использовал для подготовки выступлений для презентаций.
Лазарев легко находил заказы, помогало то, что он был вхож что к бывшим “браткам”, которые пробились в депутаты государственной думы и на другие высокие места, что в закрытый кастовый мир геев. Причем не "косил" под них, как многие натуралы в надежде найти поддержку успешных и влиятельных. Он оставался тем, кем был. Не афишировал и не скрывал — за это уважали, а “балетную антрепризу Максима Лазарева”, как называли команду Макса, часто приглашали на мероприятия. Знали, что в программе обязательно будет "светловолосый принц" — Сергей Залесский.
Шансы Лазарева получить перо под ребра значительно сократились, он оставил и прибыльных "одноруких бандитов", и стремный видеозал, и сосредоточился на прокате балетных артистов. Устраивал и поездки, но в основном работали в Питере. Чаще — в особняках или на небольших сценах. Случалось и на природе, но это летом.
Платил по-честному, с заказчиков сдирал три шкуры, а братьев-артистов не обижал. Потому и расписывались у него в пустых ведомостях, знали, что получат сполна все оговоренное и даже сверх того.
— Зря не хочешь Лебединое, возьмут охотно, проверено же, Макс! Другие танцуют.
— Вот именно! В зубах навязло, — не уступал Лазарев, — а еще мне тебя показать надо в лучшем свете, в другом. Там люди будут полезные.
— В каком еще другом свете? Тогда что, если не Лебединое?
— Аполлон Мусагет.
— Что? Стравинский?! Баланчин?! — Сергей перекатился на живот и приподнялся на локтях. — И кто нам это поставит?
— Ты! По записям. Смотри, что у нас есть, — Максим потянулся за кейсом, вытащил ноутбук, — мне из Германии прислали. Целый фильм.
— Невозможно без хореографа! Даже смотреть не буду, — отмахнулся Сергей. — Не хочешь Лебединое, давай Диану и Актеона. Там прыжки.
— Будешь! — пропустил мимо ушей про прыжки Макс. — Я уже согласился, а там такие люди, что отказаться нельзя. Мероприятие "Триада" обеспечивает, гости высокие, сама матушка губернаторша со товарищи пожалует. И срока у нас за всё про всё две недели. Потому хватит разлеживаться, вот тебе запись — смотри.
— А партнерши?
— Найду.
И нашел. И трех партнерш из Малого театра, и музыку для репетиций, и оператора, чтобы запись подрезать, в сокращении номер шел всего семь минут вместо тридцати.
Сергей выглядел несомненным, классическим Аполлоном. Исполненная собственной значимости публика пускала слюни на его торс и зад и взахлеб обсуждала нео-балет. По сути, Лазарев предложил им тот же стриптиз, костюмы были более чем минималистичны, а хореография Баланчина шокировала, как и музыка Стравинского. Но если даже кому-то из гостей не понравилось, они продолжали нахваливать, кто бы решился брякнуть: "А король-то голый!"
И не король, а принц, и не голый, а в трико. И красив, как бог, потрогать бы…
Приглашать стали чаще, платить больше, Сергей втянулся. За "Аполлоном" Баланчина последовала "Юноша и смерть" Ролана Пети, потом "Болеро" Бежара. Все это сокращалось и адаптировалось для малых сцен, и однажды Максим заявил:
— Будем ставить спектакль…
Сергей уже не возражал. Горячность Макса завела и его. Свой спектакль! Он мечтал об этом.
Но никто не обещал, что будет просто, с Лазаревым — нет! О сути скандального проекта Максим толком и не сказал, лишь потом выяснилось, что их будущий балет сильно смахивает на эротический фильм, из тех, что были запрещены и доступны лишь в подпольных залах или на квартирах. Уж Лазареву ли было не знать о тяге старой и новой элиты к таким развлечениям.