Роман стал забывать то время, когда они жили не в Береговом, была квартира в городе, газ, водопровод, канализация. Отец работал, мать дома сидела и на жизнь хватало, хотя, что он знал? Мал был. Наверно, она и там не дружила с соседями, может, был и там кто-то вроде дяди Степана. Роман его уважал, но стоило обмолвиться: "У Степана Петровича туалеты нормальные и вода в душах целый день горячая и холодная, без ограничений, а у нас, как в деревне: дырки со стульчаками, да вода по часам утром и вечером…", как мать вскидывалась:
— А ты не сравнивай, не сравнивай!
Она всегда в штыки принимала любое доброе слово о соседе.
Степан, как и семья Романа, был не из украинцев и не из татар, приехал из России, он даже пенсию там получал, ездил за ней два раза в год куда-то в Московскую область. В Крыму жил лет пять, купил в у сельсовета в Береговом участок с домом и начал устраивать "гостиничный бизнес", средств не пожалел и у него даже не в сезон, когда у других комнаты, приготовленные в найм, пустовали, бывали жильцы. Мать Романа объясняла это не бытовыми условиями, а расторопностью Степана. Звала его куркулем, брюзжала:
— Конечно, у него всегда народ, он к поезду на машине подъезжает, у платформы сутками дежурит, не то что ты. А тебя не уговоришь на станцию поехать, все тут, да тут, сидишь дома, торчишь в Интернетах своих.
— В Интернете тоже можно постояльцев искать, некоторые сайт делают и рекламируют, на доски объявлений идут, — пробовал доказать ей Роман.
— Так находи! Кто же тебе мешает!? — кричала мать. — А не обсуждай, что у нас не так. Мы с отцом десять лет горбатились тут, света не видали, здоровье угробили. Для себя, что ли? Для тебя ведь! А ты…
— Я знаю, мама, — устало соглашался Роман и прекращал бесполезный разговор.
Он знал, что мать не переубедить, не согласится она перестраивать туалеты, менять трубы, покупать для кухни новые кастрюли, сковороды, посуду и столовые приборы, будет продолжать экономить на всем. В сезон, когда у соседей все номера были заняты, снимали и у них.
А еще немалую роль играло то, что дом Романа стоял на первой береговой линии, то есть до моря идти пешком пять-семь минут. Это и привлекало людей, заставляло закрывать глаза на примитивный быт, убогую обстановку в комнатах, жалкие плошки на кухне, даже на затхлую воду в резервуаре. Все равно её никто не пил, для питья отдыхающие покупали воду в бутылях.
Как бы то ни было, главным для них оставалось море, пляж, а в этом дом Романа требованиям соответствовал гораздо лучше многих. По той же причине жильцы терпели и жесткое, беспардонное обращение хозяйки. Мать Романа ни к кому не относилась по-доброму, даже к родным, а жильцам доставалось в разы больше, особенно женщинам, за глаза она называла их всех "столичными шлюхами", "шалавами", говорила, что ни одну такую в дом не пустила бы.
Когда постояльцы уходили на пляж, мать Романа рылась в их вещах. Не для того, чтобы взять что-то, а просто так. Это доставляло ей удовольствие. Люди замечали, но ничего не говорили, при первой возможности переходили к соседям. Тогда мать Романа свирепела, всячески поносила соседей, ругала сына, называла его бездельником, лентяем, никчемным тунеядцем, гнала на железнодорожную станцию в Феодосию встречать поезда из Москвы, Киева, хотя смысла в этом не было.
Степан встречал отдыхающих на машине, отвозил к себе, показывал комнаты, если это были новые люди, но в основном у него останавливались из года в год одни и те же. Он даже сроки расписывал заранее, чтобы не отказывать постоянным клиентам.
А что мог предложить Роман? Такси? Своей машины в семье не было, мать говорила: вот, мол, построимся на новом месте, тогда уж…
"На новом месте" сначала означало не на берегу, а в горах, где они купили участок с домом невероятно дешево. Это и была их первая недвижимость в Крыму. На месте ветхого домика планировали выстроить двухэтажный, с номерами. Потом возник новый, боле заманчивый проект покупки дома на берегу, все, что откладывали на стройку пустили на новую покупку, этого не хватило — тогда взяли кредит.
Чтобы отдавать отец на трех работах вкалывал, пока не сломался, мать занималась новым домом, ни о каком строительстве в горах речи уже не было, а на берегу стали осваивать то хозяйство, которое им досталось — дом и летние бараки, иначе назвать эти сооружения без фундамента, с глиняным полом и маленькими окнами, было нельзя.
Но даже они сразу начали приносить доход. В сезон люди готовы были терпеть все за шаговую доступность к морю, а новый дом стоял еще и в пригороде Феодосии — поселке Береговое, заманчивом месте для отдыха с детьми, настоящий рай для " дикарей".
Деньги потекли сначала ручейком, а после строительства еще десяти хибарок — рекой. Но и соседи не дремали, улучшались кто как мог. И после резкого подъема у родителей Романа начался спад, жадность матери мешала ей вложиться в сервис разумно, а отец права голоса не имел, да и все равно ему стало, он скучал по прежней жизни, начал крепко выпивать.
Мать озлоблялась, становилась невыносимой, распустилась настолько, что противно было смотреть, постояльцев ненавидела, завидовала им. Она начала болеть, а Роману казалось, что это все от её жадности и злобы. Он замыкался, но продолжал слушаться.
И лишь с приездом Нины почему-то пробило его на непокорность. И Роман задал себе вопрос: почему? Кто обязывает его жить так, идти по стопам отца, когда есть другая, хорошая, правильная жизнь! Или Нина ни при чем, а просто совпало так… Да какая разница? Важно одно — дальше так жить нельзя.
Глава 10. Соседи
Дома Нину встретили соседи. Пока её не было, мать Романа сговорила к себе в жильцы четырех парней-студентов, они сняли комнату через стену от Нины.
По какой-то странной закономерности люди тянутся туда, где уже есть люди, и к ужину во флигеле появились еще постояльцы — мужчина и женщина. Их привлекла возможность держать во дворе машину — под окнами комнаты напротив той, в которой остановилась Нина, была забетонирована площадка для авто, а рядом с калиткой открывались и ворота, их Нина сразу не заметила, думала — забор.
Её соседи напротив составляли странную пару, можно было предположить, что это мать с сыном, но довольно быстро становилось ясно, что это не так. Женщина, по возрасту много старше мужчины, обращалась с ним, как подружка, даже утрировала это и всячески подчеркивала. Нина не стала бы специально вдаваться в подробности их отношений, но дверь комнаты напротив постоянно оставалась широко открытой, а новые соседи говорили в полный голос. Женщина давала мужчине указания как составить кровати, чтобы получилась двуспальная, как разложить вещи. Она хихикала и кокетничала.
— Олежик, пупсик, ну давай уже стели скорее, Лёличка устала, пора бай-бай…
Нина хотела согреть чайник, но выглянув за дверь, сейчас же вернулась к себе, на кухне студенты смотрели телевизор, а мать Романа открывала вторую из трех комнат женщине с девочкой лет десяти.
— Холодильник в номере, посуда вся в шкафу, располагайтесь, — заученной скороговоркой вещала хозяйка. — Если не хотите готовить сами, то через улицу, два дома от нас, можете столоваться, там пансион. Или берите еду и разогревайте тут, многие так делают.
Нина плотно прикрыла дверь, чтобы приглушить телевизор, села на кровать, потом разделась, прилегла. Плечи и спина горели, голова болела и Нину как будто знобило.
Она ненадолго уснула, опять снился Сергей и во сне она начала беспокоиться о нем. Не случилось ли чего. Потом искала какой-то дом, ходила, ходила и не могла выбраться из замкнутого круга незнакомых улиц. Проснулась от стука и сначала не поняла: в дверь ли стучат, или во дворе. Потом сообразила — за стеной, равномерные удары, как на баскетбольной площадке, вероятно студенты, наскучив телевизором, развлекались с мячом. Слышимость во флигеле была отменная, через некоторое время стук мяча сменился стонами парочки напротив, они явно воодушевились перестановкой мебели и опробовали кровать. Возможно, это напугало девочку и она заплакала, мать стала успокаивать, потом вышла на кухню, завозилась в шкафу с посудой, зажгла свет — желтая полоска обозначилась под дверью.
Нина опять села на кровати, потом встала, подошла к окну, отвела штору, посмотрела в окно. Темень тёмная, южные ночи не то что питерские, там до августа на белесом небе звезд не видно, а тут! Яркие какие…
Захотелось выйти посмотреть, да и душно было в комнате. Нина накинула халат и тихонько вышла на кухню. Из комнаты напротив раздавался громкий храп, у студентов не спали, бубнили и пересмеивались. Во дворе пусто, мрачно. Нина пошла по дорожке к беседке, остановилась, оглушенная цикадами, подняла голову, стала смотреть на звезды. Бездонное чернильное небо! И созвездия стоят иначе, но если повернуться к северу…
Неожиданный яркий луч ослепил Нину, от неожиданности она вскрикнула. Из беседки вышел мужчина с фонарем в одной руке и ведром в другой и направился к туалетам. Он неминуемо должен был пройти мимо, приглушенный экраном фонарь не освещал лицо, только когда мужчина приблизился на расстояние вытянутой руки, Нина узнала Романа.
В это время в одной из комнат зажегся свет и стало хорошо видно его, парень был в резиновых перчатках, сапогах, кроме ведра еще и швабра, раствор в ведре источал запах хлорки. Роман отвел глаза, Нина все поняла, не стала спрашивать, отчего он убирает по ночам.
— Простите, напугал вас, — пробормотал он невнятно, — выскочил из-за угла…
— Ничего, я сама виновата, пошла ночью бродить, звезды смотреть. Звезды здесь прекрасные!
— Только звезды, а остальное?
Она хотела честно сказать, что хуже не бывает: и соседи, и море, и головная боль, но не стала расстраивать парня еще больше.
— Остальное… Не знаю, я не поняла… Мне не очень хорошо на самом деле, утром покажете где тут у вас аптека?
— Перекупались или отравились? Что болит? — встревожился он.
— Не знаю… все болит! Голова, спина…как будто ломает… у меня, наверно, температура.
— Обгорели все-таки! Я же предупреждал. Не уходите, я переоденусь только и найду градусник и лекарство. Надо спину вашу посмотреть.
— Хорошо, я в беседке подожду, — ответила она, а Роман кивнул и уже побежал к душам.
Не было его довольно долго, когда вернулся, Нина поняла, что не только переодевался, но и мылся, гелем дорогим пахнет, и волосы мокрые.
В беседке горели фонарики. Нина сидела в старом ротанговом кресле. Как и все здесь, убранство беседки — стол, половик, сетки от мошкары — было потертое, но когда-то, наверно, красивое. И виноград вился по штакетным стенам.
— Вроде полегче стало, может, это от духоты? В комнатах жарко. А отсюда уходить не хочется, цикады звенят, у нас таких нет, и звезды удивительные. Они меня поразили совершенно.
— Звезды красивые в степи… В Крыму много красивого, но не здесь. В горах, или на диких пляжах, где людей нет. Здесь-то у нас что смотреть? Заборы одни.
— Да, правда, заборы…
— Идемте, температуру померяем.
— Куда?
— В большой дом.
— К вам? — усомнилась Нина. — А мама что скажет?
— Да она спит, — заверил Роман, — и потом, мы же за вас отвечаем, паспорт записали. По договору с сельсоветом — первую помощь должны оказывать.
— А маму вашу как зовут? — шла за Романом Нина. — Я не спросила сразу, не удобно даже!
— Раиса Игоревна.
— А папу?
— Дмитрий Николаевич.
— Значит, вы — Роман Дмитриевич.
— Да.
— Красивое имя.
— Спасибо, проходите, — Роман пропустил Нину вперед, вошел за ней и прикрыл дверь.
Они оказались на той самой кухне, где утром мать пилила Романа, но сейчас она спала, в это время никогда не поднималась, вставала под утро, а отец в большом доме не показывался, он жил в одной из глинобитных клетушек, поближе к беседке.
Нина огляделась, предположила, что идеальный порядок и чистота на кухне тоже дело рук Ромы. Она стояла посреди кухни, ждала, что дальше. Свое отношение к Роману Нина могла бы охарактеризовать, как симпатию, сочувствие, но не более, а он смущался, она видела это и понимала, может быть, даже лучше, чем он сам. По возрасту Нина была ненамного старше его, а вот опыта отношений у нее, конечно, было больше. И она не хотела касаться его жизни, вмешиваться в нее. Со своими проблемами бы разобраться. И лучше уехать отсюда поскорее.
— Я спросить хотела, где тут можно билеты купить обратные?
— До Москвы?
— Нет, до Петербурга.
— Напрямую если, то из Джанкоя можно ехать, а из Феодосии с пересадкой. Вот, держите, — он достал с полки и подал ей ртутный градусник в пластмассовом футляре, — садитесь, меряйте.
— Мне повезло, что я вас встретила, сама тут ничего не знаю, в первый раз так попала, — улыбнулась Нина, сунула градусник подмышку и села на покрытый вязаным чехлом табурет. — А вы все знаете, это потому, что отдыхающих направляете?
— Нет, про Петербург я хорошо знаю потому, что хотел ехать туда учиться.
— Правда? В университет? — удивилась Нина.
— Нет, в Мухинское, или Академию художеств, я рисую.
— Художник? — Нина недоверчиво смотрела на него, она никак не могла связать в мыслях все это курортное хозяйство и занятия живописью.
— Не похоже? — насупился Роман
— Не обижайтесь!
— А что, вы правы, и обижаться не на что. Вот это всё… — Роман только рукой махнул, не желая продолжать, — давайте градусник.
Нина отдала, прежде взглянула сама.
— Температура… Странно, а я и не чувствую. Так, знобит немного.
— Это не простуда, обгорели, у вас кожа белая, сразу ожог, через одежду даже. Покажите плечи.
Нина спустила немного сарафан.
— Да, прихватило вас крепко, сейчас я сметаны дам, будете мазать. Помогает.
— Сметаны?
— Да, намажьте и не смывайте, завтра все пройдет.
— Хорошо, спасибо. Рома, вы не думайте, я не хотела… — Нине было не по себе, что обидела его, но объяснения все ухудшили бы. И Роман определенно избегал их.
— Да неважно, и правильно всё, куда мне в Академию… билет вы за сорок пять суток хотите?
— Нет, что вы! На завтра, послезавтра…
— Не понравилось, значит. Так у соседей лучше, давайте я вас завтра к дяде Степану отведу.
— Дело не в этом, мне вообще не надо было приезжать. Купаться, загорать хотела, море посмотреть. Ну, посмотрела, а не стоило оно того!
Нине снова стало обидно, что она одна, что Сергей не позвонил. А теперь и не позвонит, связи нормальной тут нет! Завтра она сама… Симку местную купит, попросит прощения, скажет, что он был прав и пусть дальше решает как быть. Или приедет сюда ненадолго, раз уж так все вышло по-глупому, или она сразу вернется в Петербург. Может, еще успеют горящую путевку купить куда-нибудь на настоящий курорт.
Нина ушла, а Роман все оставался на кухне, бесцельно переставил на полке банки, сполоснул чашку и сел на табуретку, на место Нины, обхватил голову руками, закрыл глаза — не видеть бы, не слышать ничего! Выть хотелось от безысходности…
Вряд ли она зайдет еще… уедет… Все-таки слышала утром, что мать говорила! Роману захотелось побить к черту все эти тарелки-чашки, разнести все на кухне. Сколько можно? И дело же не в постоялице, мало ли их приезжает, столько перебывало, дело в нем самом, почему терпит это все? Живет в собственном доме, как батрак. Вот мать говорит: "Не для себя, с собой не унесу, все тебе…", а зачем ему потом, когда-то, не сейчас? Потом все перегорит уже, илом затянется, как дно на пляже…
Нина… она почему? Что он мыслями к ней прицепился?
Роман не мог в себе разобраться, и он не хотел, чтобы она уезжала! И не знал, как её удержать. Купит она завтра билет и все, вернется в свой Петербург, а Роман Дмитриевич останется в Береговом, сортиры чистить и ведра с объедками выносить. Навсегда…
Глава 11. Красная юбка
Утро тянулось в окно жарким солнечным лучом. Нина проснулась поздно. Накануне, послушав Романа, она вся обмазалась сметаной, это было больно, холодно, но сразу наступило облегчение, она крепко уснула, думая о том, как это сметана впитывается, лучше крема и еще, что надо бы купить защитный крем для загара, и симку, значит на рынок пойти с утра…