— Зачем же смиряться? — не соглашался гость, — вот я с жилицей вашей познакомился, и если бы смирился, сейчас ветер в карманах гулял бы.
— А что так? — заинтересовался хозяин, — а ну-ка, вместе взяли и двинем к стене…
— А то… — в такт усилиям выдохнул гость, — сначала мороженое дочке, потом в кафешке посидеть, потом им аттракционы на море, а тут говорит: давайте на экскурсию автобусную съездим в Ялту! Ничего себе аппетит? На фига попу гармонь, если есть кадило, зачем ноги развела, если не любила… Она за мой счет решила девчонку свою выгуливать. А сама взамен — кукиш с маслом. "Не могу при ребенке", один раз всего и было в кустах. Ну её!
— Так ты бы к другой нашей подкатил, она и одна вроде.
— Да прямо, с ней ваш Ромка гуляет уже. Я их утром на пляже видел, на лежаках задницы тянули.
— Тю!
— А то!
Нина залилась краской, вот значит, как её тут позиционируют: "одна вроде"!
Хотелось уйти сейчас же и не возвращаться, но как мимо них? Поймут же, что все слышала…
Через раскрытое окно слышал этот разговор и Роман, он работал в саду, близко от гостевого дома. Первым желанием было вытащить наглого сплетника и набить ему морду, но Роман видел, как Нина пошла к себе, она бы стала свидетельницей разборки, хорошо это? Или только ухудшит дело? А момент был упущен, сосед вышел из дома следом за отцом Романа. Они направились на задний двор, где белье сушилось, ясно зачем, четвертинку давить.
— Игорек, можно тебя? — позвал Роман, втыкая лопату в землю.
— А? Чего? — тот охотно пошел, думая, что его зовут помочь по-соседски.
— А вот чего, — угрожающе наступил на него Роман, когда они отошли за угол дома, — ты язык свой поганый придержи, а то я тебе его в задницу затолкаю, понял? И матери скажу, как ты ходишь тут к нашим жилицам, а потом сплетни пускаешь. Мало не покажется!
— Ром, да ты чего? Я же с этой твоей…
— Она не моя! Вот из-за таких гадов приличные люди у нас и не хотят жить.
— Да ладно, ладно, — сосед поспешно ретировался к калитке.
Он был изумлен, никогда раньше Роман не проявлял агрессии и желания подраться. Взрослеет что ли?
Роман помедлил немного и решительно зашагал к гостевому дому. Он постучал в дверь Нины, услышал "войдите", решительно переступил порог и остановился.
Нина вопросительно смотрела на него.
— Я подумал… лучше вам в другой наш дом переехать, — без предисловий начал он. Это вышло коряво, непонятно, но Роман продолжал: — Там вас никто не побеспокоит, и купаться можно в чистом месте, немного далеко идти до моря, но зато бухта красивая. И там рядом биостанция, дельфины, там горы…
— Горы? — Нина смотрела Роману в глаза, и видела там просьбу, мольбу и… еще что-то, чего она не знала. Тот же взгляд, когда рисовал её, и вот теперь. Что это значит? Стремление удержать? Этот мальчик был моложе, неопытнее, ничто не связывало их, любила Нина другого. Но она хотела понять. И неожиданно для себя ответила:
— Я бы посмотрела… дельфины, горы…
— Я дядю Степана попрошу, у него машина есть, он отвезет, — Роман подошел и стоял перед ней, совсем близко, а Нина все смотрела в его глаза. Молча. И вдруг улыбнулась, шагнула навстречу, потянулась к его губам и поцеловала.
— Поедем, Рома… или на вокзал, или к дельфинам. Тут я не хочу оставаться, — она обняла его, прижалась и повторила: — Поедем к дельфинам…
Глава 14. Вечер и ночь
Нина не стала думать «почему», она отпустила себя.
Это не была обида на Сергея, или желание отомстить. Нет, она хотела узнать — а что же потом, за тем взглядом, каким на неё смотрит Роман. Сережа так не смотрел, там было другое, прочное, правильное.
А Роман? Она просто пошла за ним, без мыслей, сомнений, угрызений совести. Если бы ей сказали до отъезда из Петербурга, что такое возможно, она бы и ехать отказалась. А сейчас сидела посреди разогретой солнцем степи, благоухающей травами, и слушала, как высоко в небе звенит: «тирли-тирли-тирли…»
Она искала глазами, но так ничего и не увидела, кроме бездонной синевы.
— Это жаворонок, — сказал Роман, он сидел напротив Нины и быстро рисовал в блокноте, — его не видно, только слышно.
— Зато вон стрижи носятся, — Нина завела руки за голову и легла в траву. Роман продолжал рисовать. — Хорошо здесь как!
— Надо было зонт взять, все-таки кожа у тебя не привычна, обгоришь снова.
— Не хочу зонт, ты за сметаной съездишь.
Они жили тут уже три дня, уехали сразу тогда же, как поцеловались, Роман пошел к соседу, попросил отвезти, а Нина пока уложила вещи. И к вечеру они уже были в недостроенном коттедже в предгорье Карадага. Степан распрощался, пообещал матери Романа ничего не говорить и почему-то не взял денег, даже за бензин, только рукой махнул на прощанье, да обронил:
— Давно надо было, Рома. Не место тебе в Береговом.
— Спасибо, дядя Степан, если что, я тут буду пока, — Роман обернулся к Нине, она кивнула и помахала рукой Степану.
Ей все равно было, что он подумает.
Недостроенный коттедж не стоял заброшкой, имел странно обжитой вид. Во дворе протянуты веревки, на них сушились робы и рубашки, в сторонке на улице под навесом устроен столовый уголок — сам стол, по обе стороны скамьи, а в стороне на столбе раковина с умывальником. Шкафчик стоял с какой-то посудой, поодаль железная уличная печка, или как еще это назвать, Нина не знала, подставка для тагана.
— Тут у меня ребята рабочие живут, вообще-то нельзя, но они там у реки барак-времянку собрали, я разрешил.
— А почему нельзя?
— Да налоги же, еще и сведения надо подавать, а у них не у всех с документами хорошо. Но большая часть по соседству тут на объекте официально работают, строят поселок коттеджный, а ко мне после работы приходят и то не каждый день. Внизу только стены, без отделки, но второй этаж жилой, пойдем, покажу…
И они пошли, поднялись по внешней лестнице, она вела на галерею, и там был вход в комнаты. Одна жилая поменьше, а другая — мастерская, смежная с кухней и ванной. И снова чистота такая!
Нина разулась на галерее в комнаты вошла босиком. Когда оказалась в мастерской — замерла. Вот почему дом не был заброшен! Тут жили картины Романа, целый мир. Цветной, яркий, радостный. Море, море, море и степь. Незаконченная картина стояла на мольберте, на ней развалины древней крепости, в отдалении шатры кочевников, лошади, повозки, а на первом плане…
— Ой, это же Степан! — узнала Нина. — Какой он тут грустный, прямо на земле сидит, что это с ним?
— Да, это мне Степан немножко позировал, — Роман вошел следом за ней, папку с набросками и большой чехол с эскизами, которые он из Берегового захватил положил на стол, а сумку Нины не внес. Прошел в комнату и продолжал уже оттуда. — Это он как будто хан Атрок.
— А почему печальный такой?
— Легенда есть, — Роман вернулся в мастерскую, поправил картину на мольберте, вгляделся, — что когда изгнал Владимир Мономах половцев из степи от Дона, то Атрок ушел на Кавказ и стал там жить, а его брат Сырчан остался у Дона. Когда Мономах умер, Сырчан послал за братом, чтобы опять воевать, на Русь походами, и посыльному велел взять с собой сухой пучок полыни. Если откажется Атрок вернуться, чтобы понюхал эту траву. И посыльный все так и сделал, звал, песни половецкие пел — Атрок не хотел вернуться, смеялся только: «Мне и здесь хорошо», а как понюхал полынь — заплакал и сказал: «Лучше умереть в своей земле, чем править чужой» И вернулся… Вот тут он как раз плачет, не все получилось у меня, я не смог нарисовать, как хотел.
Роман снял картину с мольберта, поставил к стене, повернув изображением внутрь.
— Ну что ты! Красиво очень, и легенда прекрасная, ты откуда узнал?
— Экскурсоводы рассказывают. Я иногда ездил с постояльцами нашими, провожал их до Феодосии, до стоянки откуда автобусы отходят, если были свободные места, то и меня экскурсоводы брали с собой за то, что я пригонял клиентов, я и сам читал, и без экскурсий в степь ходил, закат рисовать. У меня люди хуже получаются, чем природа.
— Тебе учиться надо!
— Мать не отпустит.
Странно было стоять так и говорить, даже неловко. Нина не знала, что дальше делать, приехать-то она приехала, но тот момент близости между ней и Ромой оказался мимолетным, он прошел, и чтобы вернуть это, она должна была сама… но как? Что сказать?
Роман тоже хмурился. Нина вздохнула, что уж теперь, может, и не правильно все?
— Устала я… жарко очень было в машине, помыться у тебя можно?
— Конечно, вода тут неограниченно. И с галереи вход во второй номер, там своя ванная и удобства, но кухня пока одна, что у меня. Вы проходите туда…
Вот оно что! Нина улыбнулась, дурачок какой! Подошла к нему, взяла за руки:
— Рома… я конечно пойду в тот номер, только… я не для того сюда приехала, чтобы одна жить, понимаешь? И ты меня не для того привез.
Она прикрыла глаза и не думая ни о чем, не раскаиваясь, ждала, когда он поцелует её снова. Он поцеловал, прижался, обнял тесно. Нина запустила пальцы в густые волосы Романа, отвечала его губам.
В душе они мылись вместе, и все горячей целовались, и касались друг друга. Роман ничего не знал о любви, Нина смеялась его неловкости и помогала понять и свои, и его желания.
И был вечер, и была ночь…
Проснулась она от яркого света, луна стояла высоко, освещала Рому, он спал рядом с Ниной в смятой постели, красивый и беззащитный. Она выбралась тихонько, чтобы не разбудить его, вышла на галерею и увидела чудо! Небо в россыпи звезд, светлая полоса Млечного Пути, полная луна, слева более темные очертания гор, а справа внизу что-то живое, блестящее. Нина даже не поняла сразу, что это освещенное луной море.
А цикады звенели и здесь, непрерывно, оглушительно, но теперь это была песня звездной радости, покоя и счастья.
Роман подошел сзади, обнял Нину за плечи, прильнул к ней, целуя затылок, шею. Шептал:
— Ты чего ушла? Все хорошо?
— Да, Ромочка, так хорошо! А можно к морю?
— Сейчас?
— Что, далеко?
— Пешком — да, но я могу отвезти тебя, тут у нас есть прогулочный «горный козел», он без верха, страшный, тарахтит, но катается хорошо.
— А ты водить умеешь?
— Да, меня Степан давно научил.
— Хочу! Отвези меня! Я оденусь… — она повернулась к нему, обняла. — Там купаться можно?
— Да, там бухта.
Они не говорили о будущем, в звенящем цикадами звездном мире для них было только «сейчас».
Глава 15. Степь
Нина не задавала вопросов, не копалась в себе, да и бесполезно было бы — все равно не понять.
А солнце поднималось над степью все выше, тени становились короче, вот уже и исчезли. Полдень…
Роман закончил набросок, хотел убрать в папку, но Нина попросила:
— Покажи, — и удивилась, когда увидала. — Странно ты меня рисуешь…и я, и не я. А тут и одежда другая, и лошадь вон рядом, — она оглянулась. — Где ты лошадку увидел?
— Увидел, — серьезно отвечал он, — и тебя увидел. Так…
— Почему?
Роман не ответил на вопрос, вместо этого сказал:
— Это древняя земля, она все помнит. В степи еще и теперь стоят каменные бабы. А вот там гора, видишь? — Роман указал рукой на очертания хребта, боле пологий склон был самым ближним, а дальше, одна из-за другой поднимались вершины. Они не были снежными, оголенные скалы серые, светло-серые, голубоватые. Нина смотрела из-под руки, а Роман продолжал: — Там, в горах, жили древние люди кимвры. О них никто ничего толком не знает, они кочевали по степи, пасли скот, то ли не было у них городов, то ли не осталось, экскурсоводы рассказывают, один город нашли. Тебе надо поехать на экскурсию, есть интересные, на Карадаг.
— Я не хочу, — отрицательно качнула головой Нина, — ехать куда-то, опять среди людей — устала. А здесь хорошо…
Она легла навзничь, выжженная солнцем трава сухо шелестела, была легкой, теплой, щекотала плечи. Нина раскинула руки и лежала так, глядя в небо. Синь без единого облачка, но от яркого солнца кажется белесоватой.
— Ай, я вижу-вижу его, вон трепыхается, — показала она на жаворонка.
— Жаль, что ты не приехала раньше, весной.
— Почему?
— Степь цветет и горные склоны, ты бы увидела маки, тюльпаны, а сейчас выгорело все, одна полынь осталась.
— Мне нравится и сейчас! — Нина захватила руками траву, потом раскрыла ладони, прижала к земле, — горячая… хорошо! Идешь, и сквозь подошвы тепло. У нас летом не бывает так жарко, трава влажная, а земля обычно сырая, прохладная.
Они молчали о главном, но сказать все равно пришлось бы. Нина жалела Романа, хотела остановить его, когда он первый заговорил о том, что произошло между ними, но не стала. Поняла — так надо.
— Я знаю, ты уедешь, — без всякой связи с предыдущим начал он, — все уезжают, но ведь ты не такая, как они?
— Кто они?
— Женщины… другие женщины, многие приезжают сюда за этим, не только загорать и купаться.
Нина резко приподнялась, села, обхватила колени руками. Она не смотрела на Романа, а куда-то мимо него, вдаль.
— За "этим"? Ты называешь так то, что было вчера ночью дома и на берегу, то, что сейчас? В этой горячей траве? Да…я уеду… разве может у нас с тобой получиться иначе?
— Не сердись! Я не так спросил!
Роман смотрел на нее все также открыто, глаз не опускал. Он безмолвно спрашивал и находил ответ. В серых глазах Нины не было обиды или сожаления, только легкая грусть и тихая улыбка — взрослая, спокойная, мудрая.
И Роман улыбнулся в ответ, взял Нину за руку, пальцы их сплелись.
— Я не для того сказал, чтобы осудить, — продолжал он, — ты другая. — Он помедлил, отвел глаза и все-таки закончил: — Ведь ты не одна должна была приехать. Правда?
— Правда.
Не было никакого смысла лгать ему. Нина вспомнила путь на юг, душный, вонючий плацкарт, свою потерянность. И так ей захотелось домой, к Сергею, не важно, кто из них на кого обиделся, кто молчит, а кто заговорит первым…
— Хорошо, что это ты, а не кто-то из них… ты другая, — повторил Роман. Он все не отпускал её руку, но Нина высвободилась сама, передернула плечами, отвернулась.
— Ну что ты заладил "другая, другая", а может, именно такая, как все? Вот, сейчас с тобой, а завтра вернусь в Питер и там у меня друг, вернее — жених, мы уже и заявление в ЗАГС подали, а я его с тобой тут обманываю. Но когда вернусь, ему ничего про тебя не расскажу, тоже стану обманывать. Мы с тобой пока я здесь, а потом — ничего не будет, я точно знаю, но все же сейчас с тобой. Это хорошо разве?
— Для меня хорошо, — Роман и внимания не обратил на отчаянную вспышку раздражения, развернул Нину за плечи, заглянул в глаза, — и для тебя тоже хорошо. Так надо было, чтобы мы были вместе и сейчас еще вместе… но не как эти…
Нина засмеялась, обняла его.
— Те, эти — дурачок ты! Мне с тобой хорошо! И теперь я точно знаю, что буду делать, когда вернусь… — она прижалась к его груди, слышала, как бьется сердце, такая близость была между ней и Романом сейчас. — Я поссорилась с человеком, которого люблю, уехала по-глупому из упрямства. А он меня тоже любит, только ничего мы не поняли в этой нашей любви. Здесь, с тобой, я поняла больше, вот вернусь в Питер — расскажу ему. Нет, не про нас, — она теснее обхватила Романа, — про нас, Ромочка, не буду. И не потому, что боюсь признаться, но все это, — Нина отстранилась, обвела рукой и глазами степь, цепь гор на горизонте, небо, — это только наше… Нет, больше твое, а я так, случайно. Но это все для тебя и пусть останется твоим. Я никому, никогда не расскажу! Моим это тоже останется, вот здесь, — Нина взяла его руку и ладонью прижала к своей груди, там, где сердце. Потом притянула на грудь и русую голову Романа. — Не будет так, что я уеду и забуду — ты знай!
Она снова легла в траву, увлекая за собой и его.
— Жара поднимается, — заговорил он у ее губ, — нельзя спать на солнце. Поедем домой, переждем зной, потом в бухту пойдем купаться, как вчера, хочешь? Ты сколько еще дней пробудешь?