- Не очень-то.
- Зачем тогда ешь?
Какой глупый разговор! Но иногда именно такие разговоры - спасение. Когда о важном говорить нет сил.
- Чтобы ты не волновался о том, что я плохо питаюсь.
Что ж… Отвлечься не получилось. Я должен был это признать. И признать… поражение. К черту. Я встал.
- Пойдем.
- К-куда?
- У меня широкая кровать. Ты поместишься. Пойдем, Лиля.
Она открыла рот. Недоверчиво на меня покосилась. И медленно, будто не веря в то, что это происходит на самом деле, поднялась со стула. Я забрался в койку и выключил свет, уже так, в темноте дожидаясь, когда она ко мне присоединится. Пряча от неё слезы, которые вообще не пристали такому взрослому циничному мужику, как я…
А утром, впервые после операции, я проснулся с эрекцией. И никогда… вот вообще никогда она меня так не радовала. Другое дело, что я не знал, могу ли… хм… ей воспользоваться. С трудом дождавшись обхода, я первым делом рассказал о случившемся своему лечащему врачу.
- Отлично, – обрадовался тот. – Так, а что вас смущает?
- Ничего. Я хотел бы знать… Хм… могу ли я прямо сейчас возобновить свою хм… интимную жизнь.
Прерывая наш разговор, в палату вернулась Лиля. Доктор посмотрел на нее, на меня. Усмехнулся чему-то…
- Прямо сейчас не стоит.
- А что так? – вмиг напрягся я.
- Ну, что вы, герр Гейман, дождитесь хотя бы, пока я выйду, - уже в открытую засмеялся пожилой немец. И так это у него заразительно получалось, что я тоже захохотал, откинув голову. А Лилька… она ж вот вообще ничего не понимала, но почему-то тоже улыбалась. Глядя на нас.
Я не знаю, почему, но в тот момент пружина, которая во мне с каждым новым днем закручивалась все туже, разжалась. И стало так легко… Хоть, конечно, в тот день до Лильки я не добрался, а на следующий, после очередной дозы радиации – вообще чуть не выблевал все кишки. Но даже это происходило… на позитиве, что ли? Теперь все происходящее я воспринимал просто как этап. Очень сложный, но необходимый для выздоровления.
Всего мы с Лилей проторчали в Германии чуть больше двух месяцев. Все это время с нами была моя мать, а вот Сонька вернулась в Америку. Что-то тревожило меня в ее поведении. Но на все мои вопросы дочь лишь отмахивалась и врала, что все у нее хорошо.
Мы возвращались на родину, когда Лиля спросила:
- Ну, и чего ты на этот раз хмуришься?
- Да так, - по сложившейся годами одиночества привычке отмахнулся я и, тут же поймав себя на этом, объяснился: - Из-за Сони душа не на месте.
Оценив мои старания, Лиля улыбнулась, зарылась пальцами в мои волосы и погладила за ухом, как кота.
- Ты о себе лучше думай, - вмешалась в разговор мать, - а она уже взрослая. Без тебя со своими проблемами разберется.
- Значит, проблемы есть.
Мать на мой вопрос не ответила. Сделав вид, что поглощена дурацкой статьей в журнале.
- И что ты там такое интересное читаешь? – все больше раздражаясь, поинтересовался я.
- Рейтинг наиболее влиятельных бизнесменов. Ты, кстати, здесь тоже есть.
- Что очень странно! Я, похоже, даже в собственной семье утратил всякое влияние!
Лилька рассмеялась, уткнулась носом мне в плечо. Смешно ей… Вьет из меня веревки – и смеется!
- А ты, между прочим, тоже отмечена, – это уже Лиле. - На другой странице. В рейтинге… - мать перелистнула лист и, подслеповато сощурившись, торжественно заявила: - В рейтинге наиболее перспективных стартаперов. Что это за слово такое… на старперов похоже.
- Не может быть! Дайте посмотрю!
Отстегнув ремень, Лилька соскочила с кресла. Забрала из рук матери журнал и уставилась в него, открыв рот:
- И правда… Я есть.
Смешная. Создала то, до чего даже большие дяди не додумались, а теперь удивляется тому, что её достижения отметили. В этом вся она. Моя девочка. Сильная и слабая. Умная и такая… по-хорошему глупая. Другая бы уже выгоды искала, а эта стоит – душа нараспашку. И глазами недоверчиво хлопает.
- Дай посмотрю.
Она вернулась в кресло, протянула мне злосчастный журнал. Уставилась на меня, так… внимательно. А я почему-то вспомнил её малую. Сказал бы мне тогда кто-то, что это – моя будущая жена. И что я так в неё… с наскока… раз и навсегда. Я же жизнь прожил, большую жизнь… прежде, чем узнал, что так вообще бывает.
- Ну, что тут скажешь? Хорошую я себе жену отхватил. Перспективную.
- Ты ее не отхватил. Ты ее воспитал! – вскинула палец мать. - Очень верная тактика.
- Ай, ну вас! – обиделась Лилька. – Я же это не ради статей в журналах!
- А ради чего?
Она пожала худыми плечами:
- Хотела с тобой в одной команде быть.
Эх, Лилька-Лилька… Говорю же – по-хорошему глупая. Сказать ей, что ли?
- Лиль…
- М-м-м?
- Да ты и есть моя команда.
(1) Хупа – свадебный балдахин.
Глава 25
Лилия
Мы как-то быстро вернулись к прежней жизни. Точнее даже не вернулись. Ведь к нормальной жизни вместе мы и привыкнуть толком не успели, вынужденно сосредоточившись на другом. На том, что было более важным для нас в тот момент. И вот теперь… теперь мы наверстывали упущенное.
Знаете, я ошибалась, когда думала, будто когда-нибудь сумею к нему привыкнуть. И в том, что острота чувств притупится, и в том, что жизнь с ним станет для меня обыденностью. Ни чер-та… Иногда я просыпалась под утро, переворачивалась на бок и долго-долго смотрела на то, как он спит. Закрывала глаза, подносила лицо поближе, так чтобы кожу ласкало его дыхание, и замирала, зажмуривалась, ощущая что-то большее, чем кайф, что-то запредельное. Жаль, что просыпаться раньше мужа мне удавалось нечасто. Наша женитьба, конечно, заставила его несколько пересмотреть свой рабочий график, но он все еще оставался очень и очень занятым человеком. Поэтому гораздо чаше происходило наоборот. Он меня будил… Поцелуем, если времени было мало, или лаской, если он мог позволить себе задержаться и довести начатое до конца.
Даже в своих самых смелых мечтах я не представляла, что жизнь с ним будет такой. Яркой… Наполненной счастьем, смехом, любовью и… сексом. Поначалу мне казалось, что таким образом муж компенсирует проведенное на сухпайке время. Но прошел месяц, за ним другой, третий… и ничего не поменялось. Не было дня, чтобы мы с ним не были вместе. Хотя бы раз. Он открывал для меня новые грани удовольствия, сглаживал стеснение и страх, заражал каким-то сумасшедшим азартом попробовать все, что будет предложено. А предлагал он… много. Иногда мое удовольствие достигало таких запредельных высот, что мне казалось, я не выдержу этой агонии. Я будто замирала между жизнью и смертью, толкни – неизвестно, куда упаду. Но каждый раз… каждый раз, когда я, затаив дыхание, застывала над этой бездной, он выталкивал меня в рай. И в том раю был действительно сад. Сад, окружающий наш с ним дом. Дом, в котором я выросла, полюбила и стала… той, кем я теперь была. В этом саду лето сменялось осенью, осень - зимой… А дни летели с нечеловеческой скоростью. Наполненные счастьем дни.
- Ну, чего ты здесь стоишь, босая?
- Ой, ты вернулся! – встрепенулась я. - Голодный?
- Нет.
Гейман обнял меня со спины. И мы молча застыли, глядя на кружащие в свете фонарей снежинки. В оранжерее было тепло и довольно влажно. Здесь буйствовали экзотические растения и цветы. И было что-то удивительное в этом контрасте. Зимы и лета.
- Устал?
- Да нет же. Просто захотелось с тобой нарядить эту чертову елку.
Да, я заблуждалась, когда думала, что смогу пресытиться жизнью с ним. Но не ошиблась в том, что нам не будет легко. Ян был в том возрасте, когда старые привычки непросто было ломать. Но он учился. А я… Совершенно неожиданно я стала его учителем. На двадцать четвертом году моей жизни и сорок пятом его… мы с Яном поменялись местами.
- Эту, как ты выражаешься, чертову елку еще надо установить, - прошептала я и закусила губу. – Ты сам этим займешься? Или… наверное, мне лучше кого-нибудь попросить?
Я до последнего оттягивала этот момент. Веря в то, что он найдет время, и… не ошиблась. Он менялся, да… Медленно, но менялся.
- Нет уж. Раз такое дело, я все сделаю сам.
- Не уверена, что тебе стоит таскать тяжести.
На секунду Ян по привычке напрягся. Как и всегда, когда мне приходилось напоминать ему о перенесенной операции. Но опять же… он учился. Тому, что где-то стоит себя поберечь не в ущерб собственной мужественности и гипертрофированно раздутому эго.
- Значит, попросим кого-нибудь, – пожал широкими плечами. - Пойдем? Переодеться-то надо.
Как я и думала, одним только «переодеться» дело не ограничилось. Я очень хорошо знала Геймана. И момент, когда он переходил из роли заботливого мужа к роли героя-любовника, улавливала очень тонко. Что-то менялось в нем. В его взгляде. Он становился тяжелее, пронзительнее, ярче. Он околдовывал и подчинял. Я тонула в его темной бездне. А еще Ян будто весь ощетинивался. Приосанивался, распрямлял плечи, вздергивал подбородок и чуть наклонял голову в бок. Но главное, что-то менялось в его энергетике. Она вырывалась наружу, образуя вокруг него мощнейшее силовое поле. Мне казалось, я даже видела исходящее от его кожи свечение, и летела… летела на его свет, не боясь сгореть заживо.
Иногда наша любовь растягивалась на часы, иногда все происходило быстро. Как и в тот раз в гардеробе, когда он просто повернул меня к себе попкой, нагнул над креслом и задал такой темп, что я улетела буквально через пару минут.
- Ты выглядишь неприлично довольным, - заявила Ада Яковлевна, когда мы все же спустились вниз. Ян с намеком покосился на мать.
- А ты, выходит, имеешь что-то против?
- Нет! Господь с тобой. Так… хочу знать, как скоро твои усилия окупятся. Стараешься ты, как следует, но... времени совсем не осталось. Я хочу понянчить внуков, прежде, чем впаду в маразм.
Ян застыл с занесенной в руках гирляндой. Стиснул челюсти. Я забеспокоилась и с укоризной покосилась на свекровь. Она была отличной женщиной, лучшей матери я бы не могла пожелать, но иногда… иногда она доводила сына до белого каления.
- Думаю, тебе стоит сдать спермограмму.
- Мама!
- Я читала, что после такой терапии репродуктивная функция в норме восстанавливается за полгода.
- Иисусе! – Ян закинул огоньки на макушку раскидистой сосны.
- Ада Яковлевна, нам сейчас не до детей. Вы же знаете, Ян занят. Да и мой проект требует постоянного внимания…
- А что, таки сам за себя он уже говорить не может?
- Мама. Это слишком даже для тебя! Перестань совать свой нос в то, что тебя не касается.
- Вот еще, чушь какая! То есть, как это меня не касается?! Ты один черт летишь в Мюнхен на контрольное обследование! Что тебе стоит заодно решить и этот вопрос?!
- То, что мы не собираемся обзаводиться детьми.
Эти двое застыли друг напротив друга, как бойцы на ринге. Я пробормотала что-то примирительное, но на меня никто даже не посмотрел. Ада Яковлевна цокнула вставным зубом. Скривилась. Перевела взгляд на меня.
- А ты? Так и будешь ему потакать?
- Это не потакание, Ада Яковлевна. А взвешенное решение.
- Значит, будешь… - тяжело вздохнула она, перевела взгляд на сына и разочарованно покачала головой из стороны в сторону. – Эх ты! Тьфу! Одна надежда на Соньку…
Наверное, нам уже тогда стоило обратить внимание на ее слова, но… Ян был зол, я переживала за него… И как-то все прошло мимо нас. Не вспомнили мы о них и потом, когда, нарядив елку, устроились с одним бокалом вина на двоих перед камином.
- Хорошо-то как…
- Хорошо.
- Слушай, я тут подумал, может, ну его… это обследование?
- Как это? – насторожилась я.
- Не хочу себе настроение портить. Перед праздниками… Давай потом?
Я выбралась из его рук, села напротив, поджав под себя босые ноги. Ада Яковлевна могла думать все, что угодно, но её сыну я никогда не потакала бездумно.
- Нет. Ты пройдешь обследование по плану, и Новый год мы будем встречать с абсолютной уверенностью в том, что ты здоров.
Ян заволновался. Нерв дернулся на его щеке, и я уж было подумала, что сейчас последует куча возражений. Но он лишь мотнул так… головой. И вернул меня обратно в свои объятия. Он переживал. Очень. И чем ближе дело было к вылету, тем сильнее это бросалось в глаза. Мне…
К счастью, в этот раз вопрос о том, что я буду его сопровождать, на повестку дня не выносился. Вместе с его кольцом, доверием и любовью я получила и это право. На все обследования и тесты у нас ушло всего два дня. Вроде бы и немного, но в ожидании приговора время тянулось жвачкой. И чтобы как-то скрасить его, мы с Яном вышли прогуляться по украшенным к Рождеству улочкам Мюнхена. Замерзнув, зашли в первое попавшееся кафе. Вкусно поужинали и даже выпили по бокалу вина. И, наверное, после него я так крепко уснула, когда мы вернулись в номер. Проснулась посреди ночи. По привычке перевернулась на бок, пошарила рукой, но… так и не обнаружила мужа. Встала. Ян стоял у окна в гостиной, сунув руки в карманы домашних брюк. Увидев мой силуэт в отражении стекла, он обернулся.
- Чего не спишь?
- Не могу без тебя.
И вроде бы эта фраза относилась ко сну. Но… за ней столько всего стояло! И мы оба это понимали.
- Извини. Не спалось что-то. В голову всякое лезет. И… за Соньку тревожно. Как-то долго мы с ней не виделись…
- С ней все хорошо! – уверенно заявила я, потому как буквально утром болтала с подругой по телефону.
- Да… Хорошо. Конечно.
Я откинулась в руках мужа, понимая, что не сильно-то он мне поверил.
- Слушай, ну, если что-то тебя гнетет, давай к ней съездим.
- Думаешь?
- Угу. Тем более что мы уже на полдороги к Нью-Йорку…
- И то так. А до Фриско рукой подать…
- Устроим ей сюрприз? – вскинула я брови. – А Новый год уже дома встретим. С Адой Яковлевной. А может, и Соньку убедим дела бросить. Ну, что скажешь?
- Можно… Если все будет хорошо.
- Будет! – уверенно кивнула я. В ответ Ян смерил меня долгим взглядом, после чего сказал:
- Да. Будет… - и поцеловал.
Когда доктор с улыбкой нам подтвердил, что рак отступил, я нисколько не удивилась. Повернулась к посеревшему Яну и улыбнулась, мол, ну я же говорила! А он… он попытался вернуть мне улыбку, но в тот момент она больше напоминала оскал. Слишком большим оказалось его облегчение. Слишком волнительным. Слишком сбивающим с ног. Я думала, он и до машины не сможет дойти. Чтобы помочь, поднырнула ему под руку. Когда-то он сказал, что не позволит мне с собою носиться. Но все же… один единственный раз… позволил.
Мы забрались в салон. Я коснулась лбом его плеча, а руку по привычке положила на грудь. А она… она вибрировала. Будто там, внутри, что-то рушилось… осыпалось. Его контроли.
Мы вернулись в номер, не сговариваясь, разделись и, устроившись на постели, долго-долго смотрели друг другу в глаза. А потом так же долго, мучительно долго… любили друг друга. А наши страхи уносила бьющая в окно метель.
В Америку мы летели в приподнятом настроении и… на изрядном подпитии. Шампанское было вкусным, компания – обалденной, а поводов для радости – хоть отбавляй. К тому же мне нравилось слизывать вино с губ мужа. Оно казалось каким-то особенно вкусным. На высоте десять тысяч метров над уровнем моря.
- А ты знаешь, что ты теперь принадлежишь к клубу десятитысячников?
Меня одолевала дремота, но я понимала, что нет никакого смысла ложиться спать – мы уже подлетали.
- Это еще что за клуб такой? – зевнула я.
- Клуб тех, кому посчастливилось заняться сексом в самолете.
Я замерла. Открыла один глаз. Перевернулась на живот и уставилась на мужа.
- Я… принадлежу? А ты, значит, уже в нем был?
- Нет.
- Врешь!
- Да нет, же, Лилька. А ты меня ревнуешь, что ли?
Ну, вот и чего этот гад лыбился? Вот ведь никогда его не ревновала, а теперь право имею! Он сам мне его дал.
- Ревную! Сильно… - добавила, шмыгнув носом. А он перевернул меня как-то так ловко на спину. Навис сверху, коснулся губами губ и прошептал: