– В общем, - теперь роль виночерпия взял на себя гость, уже он следил за приближением золотистой кромки к едва заметной метке, а она следила за его лицом, затенённым растрёпанными космами и озарённым той самой, отпечатавшейся в памяти улыбкой, - дело, наверное, в том, что мы, призраки, чертовски сентиментальные создания. Мы привязываемся к своему образу, к местам, где жили — вот, твои Метленды из своего обожаемого дома даже шагу сделать не могут, или же где умерли — более нормальные призраки проявлялись бы где-нибудь на берегу вашей сраной речки… Как в ней утонуть можно было суметь? Там же воробью по колено? Ничего странного, что они долго не могли в это поверить…
– Но когда их переполняют эмоции, они становятся мокрыми. Иногда при этом — ещё и невидимыми. По появляющимся на полу мокрым следам и лужам, в которые вода стекает как будто из ниоткуда, можно понять, что папа или Диллия опять с кем-то поссорились по телефону и Адам с Барбарой не знают, как их успокоить. Они порой принимают близко к сердцу всякую ерунду.
Битлджус отставил к ней поближе наполненный стакан, звякнул об него своим, опрокинул в кривозубую пасть добрую половину, довольно крякнул.
– Эмоции, именно. Движущая сила нашего взаимодействия с физическим миром и вообще самого нашего существования. Мы, призраки, и есть отделённые от бренного тела, сконцентрированные в холодную потустороннюю дрянь эмоции. Мёртвой плоти ни в одном из нас ни грамма, она вся законным порядком упокоена с цветами и непонятно чем провинившимся псалмом. Осталась память о ней, сожаление о недожитой жизни или негодование о внезапной или слишком мучительной смерти, и это всё обеспечивает очередному остолопу вроде твоего Метленда, типичный представитель как раз, возможность воспроизводить на своём носу очки, которые ему фактически-то уже больше не нужны, как и самый нос, и даже взаимодействовать с физическим миром. Будь то поднять стакан, ущипнуть за задницу домработницу или напрудить лужу, собрав совершенные в своей примитивности молекулы из атомов, в которых обычно недостатка нет.
Лидия кивнула. Всё звучит логично и даже, в общем-то, научно… ладно, квазинаучно. С водой, действительно, никаких проблем быть не должно, что-то такое говорил и Адам, только куда более неуверенно, потому что сам не понимал в точности, как он это делает - «всё это появляется как будто из меня самого», воду можно просто конденсировать из воздуха — какая-то влажность в нём всегда имеется, хотя, пожалуй, не в последние летние денёчки, можно и телепортировать из речки… наверное… по идее это уже вариант сложнее.
– Всё это вещественное сущее, - Битлджус с чувством постучал костяшками пальцев по кромке столешницы, - состоит из атомов, которые суть мелкие невыразительные частицы, но смотря сколько и в каком порядке их скомпоновать… Весь мир — огромный и безумно увлекательный конструктор, в основном собирающийся, увы, без всякого нашего участия, но иногда, совсем немного, мы можем внести свою скромную лепту. Для соединения элементов нужна энергия, а мы — оппачки — она и есть. Вот как-то так.
Он откинулся на спинку кресла, оно сухо скрипнуло, покачиваясь, качнулась в висящем в крючковатых пальцах стакане золотистая жидкость. Вторую лапищу Битлджус запустил в карман, извлёк крупного, глянцевито поблёскивающего жука и с громким хрустом и чавком слопал.
– И это ты сейчас тоже… создал?
– Неа. Мёртвый не может создать ничего живого. Ничего по-настоящего живого, не являющегося зрительной иллюзией, - по ладони призрака проползла карикатурная, мультяшная змейка, повернула к Лидии пучеглазую физиономию, демонически расхохоталась и растворилась в воздухе, - а этот приятель по крайней мере был живым когда-то. Это у меня вроде ваших чипсов, таскаю в карманах — неплохой перекусон, но тебе не предлагаю. Что, я ответил на твой вопрос? Конечно, нет. Это тема часа на три непрерывной лекции, пару фолиантов — некоторые энтузиасты, кстати, пишут, для подробного её изучения, вообще, ты несколько ограничена во времени. Это, конечно, временное ограничение, снимется однажды… Главное — общий принцип ты поняла.
Вторым богатырским глотком осушил стакан, закусил ещё одной своей «чипсиной».
– Ты же мёртв. Мёртвым не нужно ни есть, ни пить.
– И тем не менее, ты встретила меня с этой бутылкой. Сама как-то разрешишь это противоречие?
Она молчала, созерцая лёгкую дрожь золотистой глади в собственном, нетронутом стакане.
– Ладно, ты говорила — вопросы. Множественное число предполагает, что вопросов как минимум два, или я не прав? Что ещё ты хотела знать?
Она всё-таки повернулась, найдя пока компромисс в том, чтоб смотреть на его руки, не на лицо.
– Эта ваша контора… Канцелярия. Что это такое и зачем? Извини, моим примитивным восприятием живого это выглядит какой-то дичью. Вы, блин, мёртвые! Какой может быть официоз, какие правила, какая бюрократия? Чего ради?
Призрак положил подбородок на сцепленные руки, наклонился в её сторону.
– Этот вопрос мне нравится даже больше предыдущего. Прямо так и тянет рассыпаться в комплиментах, аж самому от себя тошно. Ну, если кратко, по верхам… Место, где время от времени загорают твои Метленды и ещё неопределённое число неудачников, называется — Междумирье. Как думаешь — почему? Даю направление мысли — между какими мирами это место?
Его пустой стакан, бликующий падающим на него по касательной солнечным лучом, пробивающимся в щель слухового окна, вызывал в ней своей пустотой какой-то неуют почти физический. Как что-то неправильное, несоответствующее, наверное, серьёзности поднятых тем. Поэтому она подняла бутылку — теперь она была несколько легче.
– Между миром живых и… миром мёртвых. Настоящим миром мёртвых, окончательно мёртвых, так сказать.
– Умница девочка. Просто класс, на лету всё ловишь.
– То есть, это своего рода чистилище?
Он принял у неё стакан, и она сделала вид, что не заметила, как соприкоснулись их пальцы — а если точнее и честнее, раз уж за серьёзными вопросами и ответами они тут собрались — это прикосновение не вызвало в ней никакого ужаса. Потому что было оно не злонамеренным, бытовым, недолгим — или потому, что в конце концов они вернутся к этому тоже глубокому и злободневному вопросу, зачем она сама вызвала то, что напугало её до усрачки. После всех антимоний.
– Ага. Как я уже сказал, призраки — штука безобразно сентиментальная. Расстаться с жизнью, может, и легко, ежегодно тысячи горемык делают это даже добровольно, и я кстати не собираюсь их сейчас осуждать, житуха у некоторых и правда… вертел я такое счастье сама догадываешься на чём. Расстаться с памятью о жизни — тяжелее. С воспоминаниями о хорошем и плохом, с надеждами и разочарованиями, с любовью и ненавистью… практически невозможно. И это всё превращается в нечто, понимаешь, такое — груз не груз, мне не очень нравится это слово, слишком однозначное — с чем совершенно невозможно уйти дальше… Про это «дальше» меня не спрашивай, я о нём не знаю и знать не хочу, но из того, что я за свою долгую нежизнь слышал, я понял — это возможность воплотиться на свете вновь, или рай и ад, или даже великое ничто буддистов, все представления о посмертном будущем удивительным образом оказываются верными. Но для этого покойный должен отцепиться вот… от этого всего. От любимого дома, дурацких очков, свадебных фотографий, прокручивания в памяти, как неопознанный урод, которого так, кстати, и не поймали, втыкает тебе ножик в печень, от оставленных на этом свете родственников, совершенно не важно, льющих безутешные слёзы или пляшущих на могиле… Быть готовым оставить это всё и идти дальше. Ни один междумирец вот так прямо с ходу к этому не готов. Он с безобразным щёгольством таскает прижизненную физиономию и смертные повреждения, он с упоением кружит над своим хладным трупом, над своей зарастающей могилой, над руинами своего дома, он в лепёшку расшибётся, чтоб поподглядывать за жизнью правнуков, для которых он не более чем воняющий нафталином факт истории… Всё это превращает коридор, по которому покойники должны быстро и законопослушно шмыгать из пункта А в пункт Б, в полноценный такой дурдом. А в дурдоме необходимы санитары и главврач. Не можешь прекратить безобразие — так хоть возглавь его. Покойники, не смирившиеся с тем, что они покойники, или смирившиеся на словах, очень держатся за это вот подобие физической формы, за то, чтоб хлопать саваном и греметь костями, и за всё прочее, что они сентиментально притащили с собой из жизни — и поэтому для них выстраивают всю эту загробную бутафорию — столы, бумаги, штампы, двери и пороги, и более того — улицы с домами, крылечками и соседями, и более того, - он снова всосал в себя содержимое стакана, - еду, выпивку, прочее разное…
– Это создают для них, чтоб им типа… комфортно было?
Призрак развёл выглядящими несомненно материально руками — капля алкоголя вылетела из стакана, сверкающим солнечным кварком улетела через стол куда-то во тьму.
– Ну а что? В психушках свихнувшимся на потере детей мамашам дают кукол. Правильнее сказать, они все вместе это создают. Продуцируют в силу самого своего существования. Всё создаётся с помощью энергии, а уж этого дерьма там получается… Да, энергию можно отделить от себя и создать какую-нибудь фигню, - под его ладонью, зависшей над столом, соткалась бутылка, подобная стоящей поодаль, а в ней — корабль с парусами, качающийся на волнах разыгрывающегося шторма, а потом всё исчезло, как и не бывало, - в этом мире, конечно, она продержится недолго, только пока источник энергии рядом, а в том — переключается к другим источникам, к коллективному снабжению, точнее. Кто бы ни придумал нашу убогую географию — его с нами явно уже нет, а география, что интересно, есть. И энергией можно делиться, обмениваться. Угощать друг друга в призрачном баре призрачным пивом, приглашать соседа по призрачному дому на призрачный чай с призрачным кексом… иногда с последующим призрачным сексом. Будь я непроходимым занудой, я б тут прямо в разъяснения пустился, о видах всех этих взаимодействий энергий, но не, вот уж точно нахрен.
– И Канцелярия… руководит всем этим, в общем. Помогает пациентам наиграться, вылечиться и освободить их от своего общества. Понятно. Её сотрудниками становятся за какие-то особые заслуги?
Бывший, самое время вспомнить, сотрудник этой самой конторы пакостно расхохотался.
– Ну, можно и так сказать. Кого-то на это сподвигает жалость к этим несчастным, и эта жалость становится их якорем в Междумирье, у кого-то характер и жизненный опыт как раз для такой работёнки… всяко бывает.
Можно было многое спросить. Что сподвигло когда-то его самого (и за что его с этой работы мечты уволили, хотя вот это как раз можно представить), и рассказывала ли Джуно, как она умерла (то есть, причина чисто внешне очевидна, сопутствующие обстоятельства), но по крайней мере часть из этих вопросов будут… слишком бестактными? Может, хоть пригубить это пойло? Это же может должным образом развязать ей язык…
– Правильно ли предположить, что большинство обитателей Междумирья — молодые, скончавшиеся до срока, каким-то трагичным образом?
– Неа, неправильно. Таких, конечно, много, но, пожалуй, не большинство. Распространённое заблуждение — что старики готовы к смерти. Ты не видела, как они за жизнь цепляются. Дряхлые мумии, от которых ещё при жизни начало нести трупятиной, таскают за собой капельницы и разгоняют ими очередь, требуя принять их прямо сейчас и выписать срочную путёвку в мир живых, проверить правильность исполнения завещания или настучать по голове непутёвому внучку, посмевшему выкинуть дедушкин любимый проперженный диван. Альпинисты, на которых сошла внезапная лавина, уходят иногда быстрее, чем подыхавшие от рака в течение лет пяти.
– А кого больше — христиан, индуистов или вообще атеистов?
– Подсчётов не вёл, Джуно спроси. Она как-то сказала, что атеисты создают намного меньше проблем, что бы это ни означало. Я лично был знаком всего с двумя — малость занудные ребята, их даже чуть на работу в Канцелярию не взяли. Считали всё происходящее галлюцинацией умирающего мозга и научную любознательность не могли унять долго.
Галлюцинация, усмехнулась Лидия про себя. Галлюцинация — это идеальный ответ, который всегда и всё объясняет. Это просто галлюцинация, деточка. Может быть, и сейчас. Просто не надо спать в духоте. Барбара как-то, в очередных переживаниях, брякнула, что, может быть, лучше б им было уйти, не возвращаться в этот мир, по крайней мере, пока они не продадут дом (папа действительно думал об этом, что-то около пары часов), тогда в конце концов Лидия поверит, что всё произошедшее тогда ей просто… ну, почудилось. Гораздо предпочтительнее подозревать у себя шизофрению, чем знать, что объятья безумно хохочущего трупа были на самом деле, правда? О нет, милая, мы вовсе не это имели в виду, просто… ну, у людей бывают ведь кошмары…
Кошмары у неё, конечно, бывали. Но — до этих пор — не такие, серьёзно, не такие.
– То есть, в основном ваш облик — фикция, дань привычке и традиции. Почему же ты выглядишь как… - она снова отвела взгляд.
– Как пьяный кошмар? Как чокнутый клоун? Как концентрированная мерзость? Ну, я же вижу, как ты страдаешь от невозможности произнести все эти слова разом. Тут всё до примитива просто — мне так нравится.
Она невольно обернулась на его голос, дрогнувший гордостью и ликованием.
– Это как-нибудь очевидно. Но почему?
Полосатое пугало подпрыгнуло в кресле — словно какая-то пружина в заднице в действие пришла, сплело-расплело ноги косичкой, завертелось безумным штопором, разбрызгивая вокруг снопы искр и крупные нарядные мухоморы, потом шлёпнулось обратно и как ни в чём не бывало потянулось к бутылке.
– Почему? Почему я не стремлюсь нравиться, производить благоприятное впечатление и всё такое, хотя бы не вызывать стойкий рефлекс хлопнуться в обморок или выблевать все кишки? Ох я даже не знаю… наверное… дай-ка подумать… наверное, дорогая, потому, что я призрак? Мы природой своей предназначены нагонять жути. Вообще-то. За малыми исключениями в виде твоих ручных утопленничков. У меня вот интереснее вопрос есть. Почему ты не стремишься выглядеть так, как подобает человеку? Живому человеку, чтоб гостям твоих родителей не приходилось сдерживаться от вопросов, где ж гроб, из которого ты выбралась? Ну можно ж как-то поживее, повеселее, помолодёжнее, попривлекательнее с точки зрения всяких оценщиков, оценки которых тебе всё равно до лампочки? А? Для тебя, между прочим, это звучит логичнее, ты, по крайней мере, жива!
Лидия в продолжение этой тирады и бровью не повела — да, при том, что не было в ней ни слова, которое она могла б опровергнуть, а может, и именно поэтому. А что тут скажешь? Перед ней сидит, наполняя себе новый стакан, фикция среди фикций. Тут язык не повернётся спрашивать, выглядел ли он так в момент смерти — блин, он умер 600 лет назад, откуда этот дурацкий полосатый костюм? Лидия знатоком моды 14 века себя не назвала бы, но чего там точно не носили, так это вот этого.
– Проявляя нездоровый, как все говорят, интерес к теме смерти и всякой нечисти, я не ожидала, можешь мне поверить, что мертвецы пахнут розами.
Призраки ничем не пахнут, разве что — холодом, сыростью с лёгкой ноткой гнили, а иногда немного озоном, после своего резкого появления. А так призраки пахнут чем захотят, потому что синтезировать запахи это самая нормальная призрачья задача, как-то в общих чертах сказала Джуно, в подробности вдаваться, увы, не стала. Барбара с удовольствием воспроизводила аромат любимых духов, домашней выпечки, чуть сложнее — цветов с клумбы, Адам — запахи машинного масла, свежераспиленного дерева и морилки, ещё какие-то нормальные хозяйственные запахи. Сидящий напротив эпатажный потусторонний гость, раскуривая сигарету, с явным удовольствием воспроизводит запах какого-то особо вонючего табака. Нравится ему так.
– Однако нельзя винить тебя, что я — это оказалось слишком для твоей психики, - и такая гордость в голосе, такая широченная улыбка при воспоминании, видимо, об известных событиях, господи боже. И сейчас Лидия поняла, что больше смотреть на нетронутый стакан не может.
– А вот тут ты не прав. Я виновата, и мне необходимо сказать об этом. Я согласилась на сделку — и нарушила свою часть обязательств.
Призрак пожал плечами с безразличием — наверняка, деланным.
– Нелегко такое выполнить-то. Тем более, тебя к этой сделке принудили. Гнусным, между прочим, шантажом.
Отчаянно вцепившись в стакан, молясь о том, чтоб не расплескать — пятна на чёрном платье, может, и не будут заметны, но если ты чего-то не видишь, это не делает это что-то несуществующим — она поднесла выпивку к губам, выдохнула, решилась, глотнула.