Ну давай же, принцесса, останови меня. Видишь же: сам я уже никак.
Ника не шевелится. Я провожу пальцами по ее плечику, туда-сюда.
— Твой артистизм, конечно, впечатляет, — шепчу я чуть хрипло. — Но, может, уже хватит прикидываться?
Она остается безучастной к моим словам. А еще начинает ужасно смешно посапывать — прямо как какой-нибудь котенок.
Я обнимаю Нику за талию и почти вдавливаю в себя. Из груди злючки вырывается прерывистый вздох.
— Хватит, хватит изображать Белоснежку, — снова шепчу я. — Я знаю, что ты не спишь.
Кожа на ее шее покрывается мурашками, но Ника упорно продолжает тянуть свой спектакль. Возбуждение накрывает меня с головой.
Я чуть ерзаю (совсем каплю), дабы позлить эту маленькую ведьму, а потом снова целую ее в шею. Она опять вздрагивает. Моя ладонь мягко скользит по ее бедру, вседозволенность пьянит меня как никогда в жизни. Я понимаю, что так нельзя, почти сам себе отвратителен, но не могу остановиться.
Выждав пару секунд, очерчиваю ладонью плоский Никин животик, торчащий из-под задравшейся маечки. Поглаживаю изгиб талии. А потом как с обрыва ныряю в бездну — накрываю ладонью Никину грудь.
В ту же секунду Ника отшатывается и подскакивает на кровати как кошка.
— Петров, ты офигел? Ты совсем уже?
Глаза у нее такие, что мне тут же становится стыдно за свою выходку. Ника спрыгивает с кровати и отскакивает к окну. Лицо ее стремительно краснеет от гнева.
— Ты что тут делаешь вообще? — кричит она срывающимся голосом. — Ты зачем разделся?
Меня захлестывает раздражение. Да сколько, мать вашу, можно притворяться? Сколько можно играться со мной, как с каким-нибудь хомячком?
Я тоже слезаю с постели и поднимаю с пола свою одежду:
— Не надо разыгрывать из себя жертву, Ника! Мы договаривались: не приходишь к назначенному времени — получаешь сюрприз, ну и вот. Хотя я знаю, что ты не спала. Просто не хотела меня останавливать.
— Я спала! — восклицает она. — Спала! А ты… Ты…
— Что я?
— Ты воспользовался этим, чтобы меня… Меня облапать.
— Вовсе нет, — ухмыляюсь я. — Даже не начинал.
Я с каким-то пошлым удовольствием разглядываю ее маечку. Тонкая ткань натянулась и весьма эффектно очерчивает грудь. Ника замечает мой взгляд и будто бы смущается. Подхватив с постели простыню, закутывается в нее, как в полотенце:
— Где моя сестра? Что ты с ней сделал?
— Ника, ну хватит! — я даже морщусь от абсурда, который она несет. — Я знаю, что ты не спала. Ты вообще поднялась в шесть утра. Я видел тебя утром. У бассейна.
По ее лицу пробегает тень, а потом Ника отворачивается. Мне ее даже жалко. Она явно не ожидала, что я знаю об ее утренней вылазке.
— Думала, куплюсь на твою посредственную игру? — почти со смехом интересуюсь я. — Лучше надо было свой цирк репетировать.
Ника молчит. Я неторопливо натягиваю сначала шорты, а потом майку:
— Я чего пришел-то? Предупредить, что в час мы сходим на берег в Неаполе. Я уже заказал нам автобусную экскурсию, так что будь готова сойти на берег в числе первых.
Ника снова поворачивается ко мне, а ее глаза вдруг наполняются слезами:
— Я, правда, спала. После йоги немного поработала, а потом меня сморило.
Эти ее слова как нож под ребра. У меня перехватывает дыхание, а сердце делает сальто. Я вдруг безоговорочно ей верю, и мне тут же становится не по себе.
Да какого черта я вообще решил, что Ника притворяется? Если бы она не спала, я бы улетел с кровати в первую секунду после того, как прижался к этой маленькой злючке.
Мне становится трудно смотреть ей в глаза, и я отвожу взгляд в сторону.
— Я подумал, ты меня разыгрываешь.
— Нет, — почти всхлипывает она. — Я сама не заметила, как задремала.
— Тогда извини, — бормочу я и отступаю к двери. — Извини, что напугал. Ну и это… В час встречаемся на пристани, ага?
Я трусливо выскакиваю за дверь и хватаюсь за голову. Господи, какая же я скотина!
Глава 8. Вероника
Когда дверь за Петровым захлопывается, я падаю на постель без сил. У меня такое чувство, будто из меня все соки выжали. А еще я боюсь саму себя. Вот что это сейчас было, а? Что за подстава?
А ведь Женька меня отговаривала. Она сразу сказала, что розыгрыш со сном — какой-то тупой. Но я ее не послушала. Мне показалось, что будет смешно. Показалось, что Петров будет весьма уморительно орать и топать ножками. Но он не стал делать ничего из того, что я предполагала. Нет. Он разделся и лег ко мне.
Мне надо было сразу оттолкнуть его, но со мной сделалось что-то странное. Мне вдруг захотелось посмотреть, как далеко он может зайти. И еще мне было приятно. Так приятно, что даже стыдно. Поцелуи Петрова превратили меня в настоящий кисель.
Даже от воспоминаний о них меня бросает в краску, а внизу живота разливается странная тяжесть. Я злюсь на себя. Безумно злюсь за то, что не могу прогнать это дурацкое томление. Хотя, наверное, оно так волнует, потому что ново и непривычно. Раньше я ничего подобного не чувствовала.
В универе я тратила почти все время на учебу. Почти не гуляла с парнями. Только перед самым выпуском спохватилась и решила устроить личную жизнь. Подруги вовсю бегали по свиданиям, и я подумала, что мне тоже надо.
У меня был друг, с которым мы могли часами обсуждать всякое: философию Гегеля, постмодернизм, теорию струн. Вот ему я и решила позволить больше, чем остальным, но это не сработало. Мне его ласки абсолютно не понравились. Было скучно, неприятно, хотелось, чтобы он быстрей убрал от меня руки и вернулся к разговору о феминизме третьей волны, который мы вели чуть ранее.
Мой друг, кстати, тоже остался разочарованным. Сказал мне потом, что я не ледышка, а просто жидкий азот какой-то. А я не расстроилась. Не всем же везет с половой конституцией, верно? Я тогда еще решила, что моя холодность — это даже плюс, можно на работе сосредоточиться.
В общем, я никак не ожидала, что объятие Петрова вдруг так на меня подействует. Стоило ему прижаться ко мне — во рту пересохло, голова пошла кругом. Захотелось ощутить его руки там и сям. Захотелось потрогать Петрова самой. Просто помутнение какое-то, в самом деле.
От Никиты так волнующе пахнет! И пальцы у него такие… такие горячие. Когда он касался меня, внутри все просто переворачивалось. Господи, как стыдно!
Я накрываю голову подушкой, а из груди вырывается тяжелый вздох. Самое ужасное в случившемся, конечно, не моя впечатлительность. Самое ужасное, что Петров догадался, что я только притворяюсь спящей. И, конечно, уловил реакцию моего тела на объятья.
Интересно, что он подумал? Наверное, что-то вроде: «Поглядите, какая доступная! Только прижался — уже поплыла».
У меня вырывается еще один судорожный вздох. Почему я не оттолкнула Петрова сразу? Почему-почему?
Я даже кусаю себя за запястье. Боль чуть отрезвляет, и в груди неожиданно ворочается почти призрачная надежда. А может, этот гад все же поверил моим последующим заверениям? Он вроде как извинился. Вроде как сделал виноватое лицо…
У-у-у! Да кого я обманываю? Петров не дурак, его не проведешь глупыми слезами и дрожащим голосочком. Наверное, он просто не захотел препираться, а выводы сделал. Очень обидные, надо вам сказать, выводы.
Дверной замок вновь щелкает, а я испуганно замираю.
— Ушел? — раздается от входа сдавленный голос Женьки.
Я выдыхаю и скидываю с себя подушку:
— Ушел.
— И как все прошло? — она смотрит на меня с любопытством.
— Нормально. Сейчас позавтракаем и будем готовиться к сходу на берег. Петров какую-то экскурсию для всех нас заказал.
— Ух, ты! Классно! — Женька вдруг чрезвычайно оживляется. — А Валера поедет?
— Валера? Какой Валера?
Сестричка краснеет:
— Я про того паренька, который монтирует Петрову влоги.
Я тут же сажусь и изучаю Женьку пытливым взглядом:
— А чего это он так тебя заинтересовал? Понравился?
Сестра крутит пальцем у виска:
— Ник, ты ненормальная, а? Чего сразу — понравился? У меня к нему чисто деловой интерес. Он из всей компании самый наивный и бесхитростный. Я планирую разговорить его как-нибудь, чтобы узнать: спорил Петров на тебя с друзьями или нет.
— Думаешь, расколется?
Женька даже руки потирает:
— Я за свою жизнь пересмотрела целую кучу детективов. Я вытащу из него правду, можешь даже не сомневаться.
Время летит неумолимо, и вот наш лайнер уже входит в порт Неаполя — нужно сходить на берег и общаться с Петровым. Я искренне верила, что к обеду чуть успокоюсь, уйму бешеное сердцебиение и дрожь, но ничего подобного не случилось. Меня колотит даже пуще прежнего.
Вот как мне теперь смотреть в глаза Петрову? Как? У него явно будет самодовольная морда, а, может, и не у него одного. По любому, этот мерзавец уже перед друзьями похвастался первыми успехами в соблазнении «развратной» блогерши.
Я с огромным трудом наношу макияж и укладываю волосы. Только присутствие Женьки дает мне силы — мне жутко не хочется раскисать перед сестрой, нагонять на нее панику.
Когда сборы закончены, я пытаюсь помедитировать, чтобы успокоить нервишки. Представляю, как мне вручают золотую кнопку «Ютуба». Это помогает. Но только до тех пор, пока Женька не тянет меня к двери:
— Идем!
Стоит мне переступить через порог каюты, как внутри тут же ухает, а сердце закатывается куда-то под селезенку. Сестра же, в отличие от меня, в приподнятом настроении и почти подпрыгивает при ходьбе. Неужели возможность поупражняться в дедукции настолько ее обрадовала? Вот, хоть убейте, не помню, чтобы мисс Марпл или Пуаро так скакали.
Женька уносится вперед, а я плетусь за ней на ватных ногах. Все как в тумане: люди вокруг, терминал. Эх, знала бы, как все выйдет утром, ни за что бы не улеглась в постель! Больше никогда-никогда не буду устраивать дурацких розыгрышей.
Наконец я и Женя выходим на пристань. Я почти сразу замечаю компанию Петрова. Парни что-то очень бурно обсуждают, машут руками, смеются. При виде такой движухи мой организм старательно впрыскивает в кровь еще пол-литра адреналина. Ноги от волнения буквально перестают гнуться.
И тут Петров оборачивается и смотрит на меня. Совершенно случайно. Неожиданно. Лицо у него ни капли не самодовольное, наоборот, при виде меня Петров мрачнеет. Его внимательный взгляд прожигает меня до позвоночника. Я поспешно отвожу глаза, но внутри сразу поднимается липкая дурнота, в голове воцаряется настоящий сумбур.
Ой, мамочки! — думаю я, пытаясь отдышаться. — Как после того, что случилось, выдержать с Петровым полдня? Это просто невозможно. Невозможно! Почему я, черт возьми, не соврала ему, что отравилась или затемпературила? Почему просто не потерялась на лайнере?
Я вдруг спотыкаюсь (на ровном, в общем-то, месте) и, неуклюже взмахнув руками, растягиваюсь на причале. Вот еще и такого позора мне не хватало! Хорошо, хоть камеры не у меня, а в рюкзаке у Женьки. Иначе я могла и техники лишиться.
— О боже, Ника! — взвизгивает Женька. — Ты в порядке?
И тут меня осеняет. Я хватаюсь за щиколотку правой ноги и чуть постанываю:
— Ой-ой-ой, не уверена.
— Что случилось? — в какие-то доли секунды рядом со мной оказывается Петров, присаживается на корточки.
— В смысле — «что случилось»? — не удерживаюсь от яда я. — Да вот решила посидеть на солнышке немного — отличное ведь место, чтобы подышать воздухом.
Он пропускает колкость мимо ушей. Осторожно отодвигает мои руки от щиколотки и снимает с меня босоножку. И вот вроде простой и понятный жест, а у меня внутри все замирает. У Никиты очень мягкие, чуткие пальцы. И вообще, он так нежен с моей ногой, что мне даже не по себе. Может, он футфетишист?
Ох, о чем я думаю вообще? Надо собраться.
Никита аккуратно ощупывает мою ногу, пару раз сгибает-разгибает ее в голеностопе. Я, конечно, то и дело ойкаю и даже выдавливаю из себя подобие слезы. Но, на самом деле, мне приятно. Опять невообразимо приятно от его прикосновений. Только бы не выдать себя!
Изображая раненую, я, конечно, вовсе не на осмотр надеялась. Я надеялась, что меня просто отправят в «запас».
— Вывиха нет, — констатирует Петров, возвращая босоножку на место. — Наверное, просто связки потянула. Можешь, встать?
— Не знаю, — нагло вру я. — Не уверена.
Он подхватывает меня под мышки и рывком ставит на ноги.
— Ай! — нарочито взвизгиваю я. — Осторожней.
— Извини, — Петров хмурится и заботливо притягивает меня к себе. — Обопрись на меня.
В ту же секунду меня будто током ударяет. А может, не будто, а взаправду — статическое электричество еще никто не отменял. Я шарахаюсь от Петрова, как подстреленная:
— Не надо меня поддерживать. Нога у меня на месте, просто наступать больно.
К нам неторопливо подходят ассистенты Петрова.
— Идти можешь? — спрашивает один довольно грубо. Кажется, его зовут Антон.
Я демонстративно делаю пару мелких шажков и корчусь от боли.
На лице Антона проступает недоверчивое выражение. Блин! Неужели у меня так плохо с артистизмом? Надо лучше стараться. Я быстрей делаю лицо несчастней и почти до крови закусываю губу.
— Бедняга! — искренне сочувствует Женька.
— Ага, и еще так не вовремя, — сокрушается Валера.
А Антон вдруг ухмыляется:
— Да ладно вам! Чего разнылись? Экскурсия автобусная — ходить особо не придется.
— А до автобуса я как, по-твоему, добраться должна? — моментально завожусь я. — Прыгая на одной ноге? И к тому же, нога болит, даже когда я ей не шевелю.
— Тебя надо показать врачу, — моментально напрягается Петров. На переносице у него проступает крохотная морщинка.
— Не надо, — недовольно фырчу я. — Мне достаточно покоя и мази от растяжений.
— Слушай, ну что ты как маленькая! — Злые глаза Антона превращаются в узкие щелочки. — Подождет твоя мазь. Надо хоть что-то совместное отснять сегодня. Дохромаешь уж как-нибудь до автобуса.
Петров испепеляет его взглядом:
— Уймись, Тоха. Нике нужен отдых. Ничего страшного не случится, если сегодня не будем снимать.
— Конечно! — подтверждаю я. — У нас еще целая неделя впереди. А сегодня я, пожалуй, проведу день в номере, чтобы не заработать себе какой-нибудь отек.
Парни поворачиваются к Женьке, а та вопросительно смотрит на меня:
— А мне-то что делать?
— Ты езжай-езжай! — киваю я и незаметно подмигиваю.
— О’кей! — разочарованно выдыхает Антон и смотрит время на айфоне. — Едем втроем. Нам, кстати, надо шевелить булками, если хотим успеть на экскурсию.
У меня моментально улучшается настроение.
— Хорошей поездки! — радостно щебечу я и разворачиваюсь, чтобы драматично хромать к лайнеру.
И в тот же момент Петров подхватывает меня на руки.
— Эй, ты что делаешь? — я хочу звучать возмущенно, но получается жалко и испуганно.
Петров загадочно улыбается и прижимает меня к груди. Прижимает так крепко, что мое сердце в панике пропускает пару ударов.
— Обними меня за шею, пожалуйста, — просит он, отводя глаза.
Опять, видимо, решил поиграть в рыцаря.
— Поставь меня обратно! — требую я, а голос так и пытается осипнуть от волнения. — Я лучше сама. Сама!
— Никитос, ты меня что — не слышишь? — почти рычит Антон. — Мы и так уже опаздываем. Некогда тут расхаживать туда-сюда.
Я с надеждой кошусь на Петрова, мысленно его гипнотизирую: «Ну давай, прислушайся к товарищу».
Бесполезно!
— Идите к автобусу без меня, — чеканит Никита. — Если опоздаю, догоню вас на такси.
Антон ничего не отвечает, но посылает Петрову весьма красноречивый взгляд. В нем так и читается: «Ну и дурак!»