В кустах, впрочем, как и ожидалось, все было сложно. Сердитый Айвен, шепотом ругаясь разными смешными словами вроде «паршивая медвежонка» и «непослушная девочка», держал поперек пуза отчаянно размахивавшую лапками зверодочь. Муж вспотел, был красный и злющий, а маленькой поганке все нипочем, она рвалась в воду и тоже явно хотела ловить рыбку, большую и маленькую.
— С этим надо что-то делать! — в отчаянии пропыхтел мужчина, неизвестно в который раз перехватывая поудобнее почти вывернувшегося из рук толстого мохнатого слизнячка. — Она превращается в самый неожиданный момент и бежит! Еле поймал…
— Если ты думаешь, что в человеческом виде она ведет себя иначе, спешу тебя разочаровать, — немножко съехидничала я. — Это ты целый день то в конторе, то по делам, приходишь домой, только когда ребенок уже убегался и смирно спит. А нам, женщинам, с того момента, как поползло, покоя нет.
— Уф-ф-ф-ф, — выдохнул муж, с облегчением глядя, как я аккуратно перехватываю непослушную медведку шубами за шиворот. — А я хотел второго… О!
Это он заметил полтора десятка рыбин в самодельной рыбачьей снасти. Впечатлился, полез их доставать и щупать.
— Сначала с первой бы разобраться. Значит, так. Дай ей две рыбины, пусть ест, инстинкт ей подскажет, какие части лосося самые вкусные. А остальные тебе надо почистить, помыть, посолить и развесить на шнуре повыше между ветками деревьев, чтобы снизу какая зверюга не допрыгнула. И следить, потому что некоторые еноты, скажем, отлично лазают.
— Помыть и почистить? И одновременно смотреть за ребенком?
— Ну да, обычное же дело, ничего сложного. Испокон века так рыбу на зиму заготавливают. Потом еще и подкоптить надо будет, я тебе покажу, как печку-коптилку выкопать в склоне холма, по индейскому методу. Но сначала тушки надо подготовить. А я пошла дальше добычу добывать.
Айвен что-то там явно бормотал мне вслед, но я уже радостно рысила к середине реки, взбивая водяную пену лапами. Хо-хо-хо-о-о-о! В кои-то веки пойманную мной рыбу будет чистить кто-то другой, а я поимею удовольствие от добычи, не убиваясь над переработкой. А то, блин, вечно эти охотники ходят с такими лицами, словно делают самое сложное и важное дело на свете, а всякие скво с детьми и скребками у костра — это так, обслуживающий персонал, который всю дорогу балду гоняет.
Во-от теперь добытчицей буду я, а скво будет изображать кое-кто другой. И мне это нравится! Поневоле стоит задуматься, а оно мне надо — искать способ превратиться обратно в человека? Как пить дать, тут же припашут к домашнему хозяйству.
Ладно, во всяком случае сейчас я чувствую себя вольной медведицей с большой корзиной для рыбы! Ийех-х-о-о- о! Держись, лосось, сейчас я начну заготавливать тебя тоннами!
К тому моменту, как крутобокое солнце начало, позевывая, натягивать на себя мохнатое одеяло лесистых холмов, гора лососей на берегу выросла до угрожающих размеров, а яма, которую под моим руководством Айвен выкопал для того, чтобы похоронить там рыбьи внутренности, заполнилась до краев.
Муж был похож на дико злющего и ужасно грязного черта. Объевшаяся рыбой малявка тоже перемазалась в кишках и чешуе по самые уши, причем в самом буквальном смысле слова. И одна я была довольна так, что буквально лоснилась от осознания собственной добычливости и запасливости.
— Чтобы я еще раз… — шипящим злым шепотом поведал Айвен, косясь на задремавшую на пригорочке зверодочь, — чтобы я хоть когда-нибудь…
— Здрасте, приехали. — Я отошла на пару шагов и как следует встряхнулась, став похожей на взлохмаченную черную щетку для вытирания пыли. — Ты что, думаешь, этой малости нам хватит, чтобы перезимовать? Да мы только начали! Еще минимум две недели будет ход рыбы, и ни одного дня нельзя потерять зря.
Айвен уставился на меня расширившимися глазами и взвыл, разом забыв, что не хотел будить дочь.
— Не-е-ет!
— Да-а-а! И кроме рыбы нам еще кучу всего надо будет заготовить. — Я села на на хвост и принялась перечислять, по одному загибая когти:
— Мясо поймать, ободрать, разделать и засушить-прокоптить. Сухожилия, опять же, для шитья обработать. Шкуры очистить и промять, вымочить, обезжирить, ну там свои способы, я тебе расскажу и даже смогу немного помочь. Ягоды. Грибы. Травы целебные! По видам рассортировать, правильно засушить, под крышей развесить. Одежду тебе и мелкой сшить. Мокасины смастерить…
— Золотинка, ты издеваешься?! — не выдержал муж. — Знаешь что! Давай я лучше построю плот. Вот буквально повалю строевой лес хоть голыми руками, свяжу лианами, и мы уплывем с этого острова к чертовой… м-м-м-м… к моей бабушке в нормальную цивилизацию! Туда, где рыбу покупают в лавке, а мокасины, тьфу, ботинки шьет сапожник, а не медведица!
— Цивилизация от нас никуда не денется, — вздохнула я, глядя на Айвена с непритворным сочувствием. — Но я-то туда вернуться не могу. Если только в цирк. А насчет плота… Слушай, я все хотела спросить, но забывала. А где та лодка, на которой ты сам на остров приплыл?
Глава 23
— Эм-м-м… — Айвен вдруг смутился, как мальчишка, которого спросили о неприличных журнальчиках под
подушкой. — В общем… я не в себе был немного.
— Хочешь сказать, что добрался вплавь?! — не поверила я. — Без лодки?!
— Нет, конечно. Но была ночь, сильный ветер, волны. Мою лодку разбило о камни. Хорошо, у самого берега, — тяжело вздохнул муж.
Я изобразила медвежий фейспалм, но, по счастью, смысл этого жеста в данном времени неизвестен, так что Айвен не получил очередного удара по своему мужскому самолюбию. Надеюсь… тем более что нас вовремя отвлекла от занятной беседы проснувшаяся зверодочь.
Она очень смешно потягивалась, растопырив толстые лапки во все четыре стороны и умильно зевая. Потом, еще даже не открывая глаз, повела носом и радостно хрюкнула, нацелившись на ближайшую к ее лежбищу кучку разделанных рыбин.
— Лопнет! — сдавленно охнул муж, глядя, как маленькая медведка ловко подгребает под себя сразу четыре тушки. — Золотинка! — воззвал он ко мне.
— Не, не лопнет. — Я задумчиво почесала нос. — Но сам видишь… того, что мы за день наловили, ей в лучшем случае на пару-тройку полноценных обедов и завтраков. Короче говоря, заготовкам быть. И отлынивать нельзя!
— Лучше бы она кашу так ела, — пробурчал Айвен, глядя, как рыбьи тушки одна за другой исчезают в упитанном детеныше. — Ладно… что там дальше с этой дрянью надо делать? — Он с невыразимым отвращением на перепачканном лице попытался отряхнуть чешую, прилипшую по всему его организму почти равномерным слоем. — Пока кое-кто не сожрал все припасы!
— Коптилку завтра будем копать, — после короткого раздумья решила я. — Сегодня поздно уже. Еще хорошо, что у супостатов в зимовье мешочек соли нашелся. Но ее мало. Надо будет добывать морскую. Научу! — добавила торопливо, глядя, как расширяются мужнины глаза. — И помогу, там лапами можно обойтись. А пока давай, как я показывала, собирай рыбин на кукан, и пошли к избе, там развесим под крышей, чтобы ни один голодный енот не подобрался.
— И голодный медведь тоже, — вздохнул Айвен, покосившись на радостно прыгающую по гальке зверодочь. Ребенок наелся, преисполнился оптимизма и теперь на пару с этим оптимизмом резво ловил лунные блики на мелководье. — Из речки сама ее выгоняй. А я искупаюсь быстренько, пахну как дохлый лосось. Не дай бог, ночью дочь проголодается и перепутает отца с запасами провианта
— Это ты правильно решил, — я кивнула и коротко рявкнула по-медвежьи, изобразив голосом то, что в инстинктах было прописано как призыв-тревога для потомства, чтобы кончали по кустам дурью маяться, медведь пришел.
Ха! Как я и думала, вместе с пушистой черной шубой, украшенной белым барибальским слюнявчиком, зверодочь получила и все медвежонкины рефлексы. Так что после моего рявка она мгновенно встала столбиком по колено в воде, изобразив настороженного суслика, а потом со всех лап кинулась под защиту материнских зубов и когтей.
Я довольно хмыкнула, и тут у меня в памяти всплыл еще один маленький кусочек мозаики про прошлую жизнь Золотинки и ее семейства. «Мама красивая, папа работает. Папа приносит конфеты и балует, мама рассказывает сказки и ругает, если шалить. И может отобрать папины конфеты, если ее не слушаться». Короче, мамы мы слушаться привыкли, а с папой можно покапризничать. И лапками подрыгать.
Интересно, когда ребенок в следующий раз надумает превращаться в человека? И не вредно ли ей столько времени проводить в зверином облике? Я за собой пока не замечаю никаких психических изменений, но, во- первых, я взрослая, сформировавшаяся личность, а во-вторых, провела в теле медведицы всего ничего — чуть больше суток.
А мелкая, постоянно бегая на четырех лапках и лопая сырую рыбу, может привыкнуть к такому образу жизни, потом будет девочка-маугли. А я не теряю все же надежды когда-нибудь вернуться к людям. Природа — это хорошо, но цивилизация мне тоже нравится.
Значит, вернемся к месту ночевки и буду агитировать ребенка очеловечиваться. На сказку ее выманить, может? Дети любят сказки, это хорошая приманка. Расскажу ей про Машу и трех медведей!
Или не торопиться? За одну ночь деточка вряд ли окончательно одичает, зато не будет проблем, куда ее уложить и во что укутать, — мишке вон под тем кустом был готов и стол, и дом. Да, пожалуй, так правильнее будет.
Пока я предавалась педагогическим размышлениям, Айвен нанизал на гибкие ивовые прутья, свернутые в кольца, весь наш сегодняшний улов, хозяйственно пристроил вершу в развилку растущего у реки дерева и крепко ее там чем-то примотал. Понятно, ему с утра не улыбалось плести новую снасть. Вот так соображалка и практичность просыпается в людях, вынужденных выживать вопреки всем милостям природы. Глядишь, так муж окончательно приучится вести хозяйство.
Подгоняя перед собой круглопопую непоседу, весело скакавшую по дорожке после сытного ужина и сладкого сна, мы неторопливо двинулись к хижине. Я шла последней и с интересом наблюдала за своим названым мужем. Собственно, знакомы с ним всего один день, а я уже совсем перестала ассоциировать этого мужчину с безмозглым Гринчем из своего будущего прошлого.
Во-первых, Айвен был старше. Во всяком случае, выглядел старше. Это был взрослый мужик, а не юный беззаботный мажор. Во-вторых, пощупав и разглядев его поближе, я не только незнакомую медвежью татуировку обнаружила, но и заметно более широкие плечи, крепкие запястья и хорошо прокачанный мышечный корсет в целом.
С точки зрения четвероногой медведицы судить трудно, но Айвен, кажется, даже ростом был чуть повыше, чем Гринч, но тут я могу и ошибаться. А самое главное — у него глаза были совсем другие. Цвет тот же, разрез такой же, ресницы… и в то же время словно бы ничего похожего. Ну не умел вредный мальчишка из будущего смотреть с такой добродушной прямотой. Не было в серости его глаз такого стального блеска и такой доброй смешинки. Как это умудрялся сочетать Айвен, я не знаю, но получалось же у него.
Он, когда в речке мылся, штаны снял и даже быстренько прополоскал, а потом натянул на себя мокрые. Тут, конечно, дурень, не дай бог, себе чего-нибудь нужное простудит, но, с другой стороны, к дому мы топаем быстро, а ночь еще не настолько холодна — есть шанс содрать с него мокрую тряпку раньше, чем у него отвалятся почки. Но не это сейчас занимает мои мысли. А то, как я, натуральная медведица, подглядывала за голым мужиком, хотя он и ушел от нас с Кристинкой выше по течению и там спрятался за нависающими над водой кустами.
Он спрятался, а я того… прокралась. И вот теперь все пытаюсь сама с собой разобраться — зачем?! Убедиться, что у него на заднице еще каких-нибудь зверей не вытатуировано? Проследить, чтоб посторонние хищники не съели наши рабочие руки? Или просто из женского любопытства?
Вопро-ос… на который ответа я не знаю. Казалось бы, какое женское любопытство к голому мужику у медведицы? Меня скорее мохнатые окорока какого-нибудь брутального барибала должны интересовать. А вот нет… полезла любоваться на мужскую попку.
И знаете что? Мне понравилось то, что я там увидела. Вот ужас-то!
Глава 24
Снять с Айвена мокрые штаны оказалась та еще задачка. Ибо он вцепился в них как в родную маму и давай бухтеть про то, что ребенок-девочка ни за что не должен видеть своего авторитетного родителя в неглиже.
Я с пеной у рта доказывала, что ребенку-девочке до шишки на сосне, чего там на папе надето, что она уже видела его полудохлого и даже помогала полоскать в реке, что мокрый папа с упрямством во взоре ни фига не способствует поднятию родительского авторитета… все без толку.
В конце концов я рассвирепела и шокировала мужа почти насмерть, заявив, что если он к лысым лосям застудит себе сейчас простату, то я не пожалею медвежьей лапы, чтобы надрать ему дурную задницу, ибо в перспективе хочу еще детей, а у отмороженных на всю голову никаких детей не предвидится ни в ближайшем будущем, ни в отдаленном!
Не знаю, что выбило Айвена из колеи больше — мои познания в мужской анатомии или решимость разобраться с непослушным мужем с позиции силы. Хотя я на последних остатках осторожности все же не стала углубляться в медицинскую терминологию и обозвала простату «мужской железой», он все равно впечатлился по самые пряники.
Я воинственно выдвинула челюсть, благо сейчас мне было что выдвигать, и решила дожать:
— Если сам не снимешь, я их когтями сдеру в лоскуты и будешь вообще ходить перед дитем круглые сутки голым! Пока сам себе новые не сошьешь из добытых и обработанных по всем правилам шкур! Кристина спит уже на ходу, делать ей больше нечего, как твои трусы разглядывать и не уважать!
— Меня всегда поражало твое природное бесстыдство, — пробухтел почти сдавшийся Айвен. — Я все понимаю, тебя воспитывали индейцы, они ничего не понимают в цивилизованных обычаях и приличном поведении. Но не до такой же степени!
Уф-ф-ф-ф, а я уже успела немного испугаться, что меня сейчас разоблачат. Повезло, что Золотинка тоже придерживалась простых и понятных отношений между людьми, а не этих средневековых фанабериев, когда без рулона тряпки, наверченного вокруг туловища так, что не вздохнуть, и в люди не выйти.
— Именно, что до такой. Я хочу здорового мужа, а не мороженого червяка.
Айвен поперхнулся и вытаращил на меня глаза, и я тоже пасть лапой прикрыла, поняв, как двусмысленно прозвучало мое возмущение.
— Ты похож на мороженого червяка, весь, целиком! Синий вон уже, — торопливо попыталась я исправить впечатление. — А не то, что ты подумал… и кто из нас после этого, спрашивается, испорченный мальчишка?!
Айвен хрюкнул, фыркнул и вдруг расхохотался. Ну и я с ним за компанию, особенно когда убедилась, что муж махнул на все рукой и таки расстегивает пуговицы на поясе.
А я, в угаре и запале спора, нет чтобы отвернуться, как приличная, значит, скво, уставилась на мужа с таким интересом, словно он мне сейчас стриптиз спляшет вокруг сосны, с фирменными па и фокусом со шляпой.
Айвен чего-то мой интерес не оценил. Или, наоборот, оценил, но неправильно. Застегнул штаны обратно и ушел в кусты, что-то невнятно бормоча себе под нос. Сказать, что я испытала разочарование, — это ничего не сказать. Я тут пашу за себя и за ту тетеньку, из медвежьей шкуры едва не выпрыгиваю, понимаешь, а мне даже стриптиза не дали!
Уныло пронаблюдав, как из кустов высунулись две мужские руки и аккуратно, расправив и как следует встряхнув, развесили штаны повыше на ветке дерева, я обиженно выпятила нижнюю губу и пошла смотреть, чем там занята наша потомственная медведка. Когда спор с Айвеном на предмет раздевания только начинался, эта толстолапая егоза как раз пристраивалась на куче хвои и веток под навесом у хижины в обнимку с очередным лососем. Есть она его уже не могла — налопалась так, что круглое пузико при ходьбе едва не цеплялось за землю, но и отдавать не хотела ни в какую. Сунула рыбий хвост в пасть, как соску, и, сладко причмокивая, задремала.