Руна Огнедержца у головы покойницы. Чтоб не проглядел девку, теплом согревая.
Руна Макоши над остановившимся сердцем - чтоб продолжало пылать любовью в Туманном Лесу, оберегая родное дитя.
Руна Симаргла в ногах. Облегчающая путь покойницы, да прокладывающая дорогу по тайным тропкам, скрытым по-за туманами.
И еще одна.
Старая.
Древняя.
Проклятая.
Та, что сможет сберечь от мрака, идущего по стопам.
***
Гибкое тело извивалось подобно змее.
Сильное, но вместе с тем податливое. Мягкое, нежное.
Он знал ее вкус, запах. Помнил каждый изгиб - и все равно не мог насытиться. Не поспевал даже за те часы, когда ставни закрывались на ночь. Вот и теперь…
Рассвет скрежетал в окна утренним холодом, замешанным на промозглой сырости. Он не любил рассветы. Лишь ночь.
Мужчина сомкнул глаза. Так ярче. Больше. Успеть бы…
Мир перед глазами полюбка заискрился, пошатнулся - и он с шумом выдохнул, произнося имя жены. Единственной.
Сладостная нега сковала все члены нагого тела, но он еще кое-что мог. Мужчина улыбнулся, и, смяв чаровницу под себя, легко коснулся горячих губ.
- Спи, - полушепот-полустон.
И он снова не заметил, как уснул, скрыв лицо в аромате пушистых волос.
Мелисса, лаванда и какая-то пряная смесь, которой он не знал.
- И ты, - тихо приказала женщина.
Она легко перекатилась на спину и бесшумно коснулась изящными ступнями колючей шерсти прикроватных шкур. Скользнула на пол, и, быстро ухватив стеклянный пузырек, вернулась обратно.
Уронила несколько капель на лицо мужа. Оцарапала палец ножом для бумаг. И принялась ждать, чертя на теле мужчины кровавые полосы: одну от сердца и три вниз.
Руна Чернобога вспыхнула всего на миг и погасла, отсвечивая на влажной коже багровым сиянием.
В прошлый раз ожидание продлилось долго. Слишком долго. Но время сокращалось. От обряда к обряду.
Мертвые души помнили запах крови. И спешили на него.
Ожидание всегда давалось ей нелегко. Она бросила мимолетный взгляд в высокое серебряное зеркало и довольно улыбнулась. Нагая, укутанная ореолом волнистых волос, она была хороша. Быть может, даже слишком.
За дверью раздалось копошение, которое тут же утихло. Хорошо. Если бы кто-то вошел в покои, ее могли обвинить в ворожбе.
Но то раньше.
Нынче против нее не осмелятся сказать дурного слова. Запах гари - разрушенных домов и тлеющих костей горелого воеводства - надолго убережет крутонравных людей от поисков истины.
Пожалуй, только один мог бы спорить с нею даже сейчас. Да только мертвые не спорят. Она знала это лучше других.
Воздух вокруг мужа дрогнул и стал ходить волнами. Запахло серой, мертвой кровью, а потом - смертью.
Женщина недовольно поморщилась.
- В последний раз, - напомнила она сама себе, - проход открывается в последний раз. Его воспоминания уйдут, и ничего уж не потревожит наш покой.
Но она понимала: чтобы закрыть проход, зиявший такое время, потребуется кровь. Много крови.
Только ведь другого выбора он ей не оставил.
Она бросила на мужа колючий взгляд, от которого повеяло холодом. О, если бы он увидел ее сейчас! Но он спал, как неразумное дитя, беззащитный перед той, кого ставил выше других.
- Роговлад, - из губ мужчины вырвалось крошечное облачко пара. Поднявшись на несколько локтей, оно тут же растворилось в промозглом воздухе. А тот, что говорил, заметался в бреду.
Вырывать воспоминания нелегко. Но еще сложнее уводить их в Туманный Лес, отдавая мертвой душе. Только ведь так надежней…
Чародейка быстро перебирала тонкими пальцами вокруг головы нареченного, как будто сплетая невидимые нити в толстую косу.
Она работала усердно, и вскоре не только его, но и ее тело покрылось холодным потом.
А потом она изнуренно прислонилась горячим лбом к изголовью. Устала. Слишком.
А еще ведь проход…
Женщина снова скользнула на пол, радуясь прикосновению кожи к заледеневшему дереву. Она ступала почти легко, почти грациозно. Так, как идет уверенный человек к своей цели. И цель-то близка…
Сладко засосало под ложечкой. Скорее!
Нагая Колдунья распахнула створки потайного покоя, предвкушая встречу. Без свежей крови морок не снять…
- Нет! - Лицо женщины искривилось гримасой ненависти и боли. - Нет! Нет! НЕТ!
Она трясла жертву, уже понимая, что ничего не выйдет.
Царство Симаргла может запереть только свежая кровь. Теплая. А бездыханный труп, что лежал у ног Чародейки, уже остывал.
Тварь! Умертвила себя, не побоявшись гнева богов!
Колдунья рвала мертвую плоть, пытаясь отомстить той за содеянное, но позади нее раздался скрежещущий шепот.
Что?!
Она кинулась к проходу, понимая, что ТАК могут говорить только боги. И если она не ошиблась…
Шепот снова повторился - на этот раз более отчетливо, и в комнату сквозь дрожащее окно потянуло туманом.
Симаргл! Почуял беглянку!
Времени у нее не осталось. Помедли хоть секунду - и…
Колдунья полоснула клинком по одному запястью, по другому. Прошлась острым лезвием по горлу, закрыв глаза от боли. И вскрыла вены на ногах.
Скорей! Скорей! Скорей!
Кровь хлестала из ран, напитывая гудящий воздух. Он колыхался, выпивал багровый дар огромными глотками и снова… дрожал, затягиваясь подобно ране.
Скорей!
Шепот стал громче, и колдунья поняла: он здесь.
Запах крови манил Симаргла, и он шел, шумно сглатывая слюну, смешанную с ее жизнью.
Туман облепил Чародейку со всех сторон, но внезапный хлопок остановил это.
Тонкие руки резко, истерично забегали по телу, срывая оставшиеся мертвенно-белые клочья смрадного воздуха. Колдунья пыталась согнать с себя даже воспоминания о произошедшем. Но это было не так-то легко! Сегодня она оказалась на волосок от гибели, и осознание этого опьянило ее.
Она вскочила с кровати, закружилась в чудном танце. Запутывалась ногами, хватала ладонями воздух. И снова танцевала.
Ликовала!
Знала ли о том, что Симаргл всегда помнит вкус крови? Знала!
Только что ей до того?
Она смогла! Смогла! Смогла!
Чародейка устало опустилась на шкуру, обхватила себя руками и принялась баюкать, мурлыча старый мотив маткиного напева.
Взглянула на девку, что уставилась в гладкие половицы стеклянным взором. Дура! Думала, что, сгубив себя, помешает Колдунье.
Та рассмеялась. И смех этот, вымученный, не был звонок. Тот, что спал рядом, не поверил бы в то, что смеется она - его чаровница.
И все же… она по-прежнему была сильна. Не той - физической, - силой, которая ушла в Туманный Лес вместе с кровью. Но силой духа, что жаждал мести. И Чародейка призадумалась.
Тело простой девки запросят в родительский дом, чтобы упокоить на старом капище под присмотром богов. Да только станут ли старики раскрывать посмертину, чтоб оглядеть дитя? Верно, не станут. А тем паче, когда посмертина эта будет не простою - белою, наспех вытканною, но диковинной…
Чародейка не пожелает алтынов на тонкий саван. И зашьет его самолично, чтоб ни знаки рунные, ни пятна кровавые не завидели свет. Легкая улыбка коснулась губ.
Верно, девка не понимала, что и в мертвом теле, хладном от дыхания Симаргла, есть для Чародейки польза. В крови гнилой, что запретные знаки посеред живота оставляет. И в костях, что сами рунами стать могут.
И руны те - запретные самой силою своей, ворожбою темною.
И Колдунья принялась за дело.
Отворенная кровь вышла из жил легко, по одному завету ее. Стекла в чашу, словно бы живая, повинуясь словам Чародейки. И та, обмакнув в нее тонкие пальцы, принялась чертить.
Руна Чернобога легла по центру живота жертвы. Безвинной, а оттого способной распороть силою не только землю кладбищенскую, но и саму твердь меж мирами.
Песеред лба - Нужда, что не позволит покойнице уснуть. Век будет она неупокоенной в сырой земле лежать, ожидая приказа Колдуньи.
И линией меж ними - перевернутую радугу - путь в никуда и из ниоткуда. Без начала и конца. Дорогу, что проведет за собою силу древнюю, могущественную.
Чародейка оставила на запястьях девки по руне Силы, а потом, когда те соединились меж собою тонкой нитью, подхватила ее одними лишь ноготками. Да укрыла нитью той себе голову, словно бы фатой.
Знала ли девка, что после кончины на теле остается след? Не след даже - комок силы. Эманации темной. И коль умеет кто сбирать ту энергию, да принимать в себя…
Чародейка вновь засмеялась.
Ее ладони, такие нежные и любимые супружником, ныне рвали плоть подобно острым секирам. И выкорчевывали позвонки из шеи девки, оставляя ту тряпично-послушной, неестественно мягкой для человеческой плоти. А на позвонках тех не царапинами даже - темными полосами, - выжигались знаки-руны, что запретными слыли в мире людей.
Семь рун, дивное число.
Ворожебное. Как для живых, так и для мертвых.
Чародейка испустила довольный вздох. Измазанная в крови, ныне она была покойна, тиха.
Да, теперь ей дышалось легче. Если такие, как она, и вправду могли дышать. Нет, она наполняла грудь воздухом не по надобности - скорее по привычке. Да и красота ее гляделась ярче, когда напоминала живую…
И что с того, что крови на откуп Симарглу ушло почти с саму изувеченную своей противоестественностью жизнь, едва теплящуюся в ее тонком стане?
Ей не восстановить утраченные силы ни за зиму, ни за две, ни за три. Десяток зим? Пожалуй, чуть больше.
Только все это - ничто!
Она умеет ждать.
А ожидание торжества всегда приятно…
Глава 2.
17 зим спустя…
Снег скрипел под ногами. Упругий, свежий - он доходил почти до щиколоток.
Благо, Ярослава надела высокие сапоги.
Тяжелый тулуп мешал двигаться быстро, но молодая знахарка не торопилась. В их доме не было больных, а мази и отвары готовы с вечера. Яра жалела только об одном: она снова побоялась звать за собою Свята.
И ведь знала, что тот не откажет. Напротив, заругает ее, узнав, что отправилась в лес в одиночку. А все одно… понимала, что отец его, светломестский староста Литомир, с неодобрением к их дружбе ставится.
И знала, как в селе за глаза ее, дитя Мары, кличут. Подкидышем да приблудой. А когда - и того горше. И ведь никто не желает дурного, а дитя свое пророчить в нареченные не станет…
Яра потерла ладони друг о друга, да приложила их к замерзшим щекам.
Стужень - первый месяц поры льда и снега, - на исходе, а лютые морозы только набирают силу. Зверье, изголодавшееся и утомленное долгими холодами, нынче все меньше боится. Да и с чего бояться: все одно - сдохнуть от мороза или копья охотника.
Яра поежилась.
Сегодня она шла за сосновыми почками. А для этого нужны молодые деревья.
В Темнолесье знахарка знала каждый куст, не то что дерево. Но миновав Чертову Яму, девка с опаской оглянулась.
Нет, показалось!
Яра чуть спокойнее задышала и продолжила путь. В лукошке лежало несколько побегов, только знахарка не хотела брать старые. Потому как даже та, что не училась у Крайи, знает: только молодые почки несут в себе целебну - силу для больного.
А Ярослава хотела быть лучшей. Не для себя - для бабушки. Ей так часто припоминали звездную ночь, что она как будто помнила все сама. Старушка заменила ей весь род, и Яра ни на миг не сомневалась: та любит ее как родную. Только она жила близ людей, а потому понимала: ей простили грех матери, но забыть его не смогут.
Разве что Свят.
Яра задорно улыбнулась.
Давний друг, единственный. Сорвиголова. Умелый охотник и самый близкий ей после Крайи.
Вот только друг ли? Яра терялась в чувствах к Святу, понимала одно: она, плод грешного чрева матери, не станет ему наградой - только проклятием. А проклинать Свята знахарка не хотела.
Позади скрипнула сухая ветка, и Ярослава насторожилась.
Нет, пугаться нельзя! Зверье чует страх!
Молодая знахарка растерла в руках несколько почек, чтоб заглушить дурное чувство, и в воздухе остро запахло смолою.
Это поможет выиграть несколько минут, но их не хватит, чтоб дойти до Светломеста.
Спиною ощутив движение, она заставила себя идти дальше не оборачиваясь.
Старый вяз.
От него дорога ветвится, выпуская тонкую тропку в сторону села. Яра свернула вправо, отметив, что и зверь двинулся следом. Только бы не кинулся!
Знахарка знала зверье, а потому понимала: побеги она - бросится и волк.
Краем глаза она заметила сизую шкуру, мелькавшую меж деревьев. Можно ли надеяться, что зверь пришел один? Яра не знала. От голода он мог отбиться от стаи, но другие всегда приходят за своей частью.
Зверь по-прежнему шел за ней невидимкой, не пытаясь напасть. И Яра решилась.
До села еще версты три - она ушла далеко. И шансов мало, если только не ускорить шаг. Наращивая темп постепенно, Ярослава старалась следить за волком.
Высокий, поджарый. Мощный хвост от нетерпения бьет по сильным лапам. И морда в ранах. Нет, такой не отпустит добычу.
Перехватив взгляд зверя, Яра остолбенела. Она не могла просто отвести глаза. Как и не могла глядеть на него дальше.
Знахарка осторожно оставила на снегу лукошко и медленно стала отходить в сторону села.
Волк двинулся к ней. Пригибая голову к земле, он ловил ее запах. Черные ноздри хищно раздувались, алый язык слизывал струйки слюны. Зверь шел след-в-след.
Понимая, что до села слишком далеко, Яра достала небольшой ножичек, подаренный Святом. Если воткнуть лезвие куда нужно…
Зверь не сдержался. Одним мощным рывком он сократил расстояние вдвое. И приготовился прыгнуть еще раз. Яра сильнее сжала клинок, удерживая его двумя руками. В одной не хватит сил.
Зверь оскалился. Пригнул голову к земле и, прижав уши, прыгнул.
Знахарка отступила, вытянув руку с ножом. Но лезвие так и не нашло цели.
Мертвое тело волка рухнуло к ее ногам. Из глазницы сочилась тонкая струйка крови, окропляя древко стрелы.
Яра с шумом выдохнула, чувствуя, как ее охватывает дрожь. Так близко к смерти!
Нож выпал из ее пальцев, а она продолжала смотреть на поверженного зверя. Он был сильнее ее, значит, больше заслуживал жить. Но у него не было Свята.
Старостин сын уже настиг Ярославу и сжал ее в объятьях. Только сейчас она поняла, как была напугана. Горячие слезы обожгли замерзшие щеки, и она впервые позволила себе обнять друга.
Его стан казался мощным, а от кожи веяло теплом. И Яра еще сильнее вжалась в Свята.
Тот обнял молодую знахарку, немного покачиваясь:
- Ничего, Ярушка. Потерпи, хорошая. Это страх, он пройдет. Ты уж поплачь…
Он баюкал Яру как маленькую. Гладил выбившиеся из-под старого платка волосы и смахивал крупные слезы.
Нараспев хвалил ее. Шутил. Глупо, несуразно.
Но это помогло: Ярослава расслабилась. Впервые за долгое время ей стало хорошо. Легко словно бы.
Она обмякла в руках Свята и глубоко вздохнула:
- Пойдем уже, запах крови скоро соберет здесь оголодавших зверей. Они не побоятся…
Свят немного отстранился от Яры, чтобы взглянуть на нее:
- Глаза раскраснелись и нос… Глупая, не позвала с собой, - он смахнул оставшуюся каплю со щеки знахарки, и его пальцы на миг остановились у ее губ. Свят глядел на Яру долго-долго, как будто силясь что-то понять, и Ярослава первая прервала молчание:
- Нужно идти, - она сказала это, когда тот уже решился. Остановился у самых губ, опаляя их горячим дыханием. Но Яра не могла. Она должна ему. За многое должна. За дружбу стародавнюю и веру в нее, за взгляды не как у прочих, без злости. За теплоту… значит, нужно уберечь его от себя.
И знахарка яростно вырвалась из кольца теплых рук.
Вытерев лицо рукавом, она вернулась за лукошком. А потом под удивленным взглядом Свята зашагала к селу.
- Яра! Ярушка! - Свят хватил ее за рукав, но та резко вырвала его из ладони друга. - Яра?
Свят остановился позади ошалело спешащей знахарки и с непониманием уставился на тонкую фигурку, озлобленно вырывающую ногу из очередного сугроба.
- Яра? - Он догнал подругу и развернул ее к себе. Карие глаза той упорно вглядывались ему в грудь, как будто там была редкая хворь. Меж тонких бровей залегла глубокая морщинка. И Свят едва заметно улыбнулся: упрямая. Он тепло приобнял ее за плечи, будто ненароком спросив: