Вспоминив зловещую усмешку «на всю улицу», девочка всплакнула. И то обстоятельство, что слезы текли не по щекам, а наоборот – от них, то есть в противоположном направлении, – преодолевая верхние ресницы, через бровки, по лбу, потом по волосам, – лишь усиливало их потоки.
Пока девочка плакала, голове от потерянной жидкости становилось все легче. И когда, казалось, стала совсем пустой, эта голова вдруг вспомнила деревянную куклу, подвешенную к суку за ноги.
Буратино, такой бедненький деревянный мальчик, висел целую ночь по приказу Карабаса -Барабаса!
Лика постепенно успокоилась и подумала: «А ведь, чтобы стать дурмалеями, карабасам-барабасам достаточно взамен бород приклеить усы».
– Вы нарушаете правила! – крикнула Лика вслед Дурмалею. – Вы специально перебегаете из одной книжки в другую, чтобы вас никто не поймал!
Живой кокон задергался от возмущения.
– Скогт некультулный! – с удовольствием выкрикнула Лика и то плохое слово, которое услышала пять минут назад.
Трава зашуршала – и на полянку выскочил белый теленок.
– Му-у, – замычал он, как будто хотел спросить: – «Ты меня звала?»
Лика посмотрела на него с нежностью, но так укоризненно, как только это возможно в ее положении.
– Снежочек, ну какой же ты скогтик? Посмотри на себя внимательней – когтей у тебя нет, только нежные рожки пробиваются. Ты теленок. Глупый, неразумный теленочек! И когда ты научишься говорить? «Му» да «му»! Сколько ж можно? Тебя, и вправду, скоро станут называть невоспитанным! А я буду виновата!
Три слезинки многоточием смочили шелковистую шерстку юного, но испытанного, друга.
Тут ветка треснула еще раз, по-видимому, последний. В глазах сначала все закружилось, потом померкло, и Лика упала на спину Зорькиного сына…
Глава
3
Главный фокус в коровьем стойле
Наконец Ирина Львовна пришла в себя. Забравшись с ногами на канапе, даже забыв скинуть с ног домашние тапочки, она снова посмотрела в бинокль.
Старательно отводя взгляд от елового леса, чтобы не травмировать свою нервную систему, она увидела бредущего по проселочной дороге Снежка с лежащим поперек спины ребенком. В малышке она узнала Лику.
По сотовой связи Ирина Львовна связалась с родителями.
Папу Лики звали Иваном, а маму – Татьяной. Они были всю жизнь вместе – с младшей группы детского сада. Никогда не расставались и во взрослом состоянии. Учились в одном институте. Работали на одной работе. Поэтому для удобства их все звали: Таня-Ваня. Не только в садике, но и во взрослом состоянии.
А дочка, находясь в детском состоянии, величала их просто: «папочки-мамочки».
От волнения, подражая Лике, няня все перепутала и закричала в телефон:
– Мамочка и папочка! Лика! Золотой ливень! Деревня…в окружении!
– Что-то я не пойму, – сказал Ваня с другого конца связи. – Вам кого, Ирина Львовна? Лику или… Золотого Ливня из племени Чингачгук? Огласите весь список, пожалуйста. Понимаю, вы там в индейцев заигрались…
–…знаете, это туча! – продолжала все в том же духе няня. – Она кружилась и закружила всю деревню… вернее, засыпала околицу золотым градом…
–Околицу?.. – недоуменно переспросил Иван, услышав старинное слово. На другом конце связи, не слушая его, продолжали:
– Нет-нет, кажется…это все же… киндер-сюрпризы…
–Киндер-сюрпризы?! – все более удивлялся Иван. Он нахмурился, хотя не считал новояз серьезным просчетом в педагогике.
–Их на западе придумали… хотя, надеюсь, это просто галлюцинация…хотя я у себя никогда «глюков» не наблюдала…– вещали с мансарды.
– Хм…»глюки»? – Ваня посмотрел в сторону заходящего солнца и прикрыл телефонную трубку рукой, будто боялся, что оттуда выскочат озорные видения и испортят пейзаж. Он повернулся к жене. —Ты не огорчайся, дорогая. Кажется, наша Ирина Львовна понемножку сходит с ума…
Таня выхватила телефон из рук мужа.
– Успокойтесь, Ирина Львовна! Да что вы в самом деле? Что с дочкой?
Увы, из сообщения няни и она не поняла ни слова.
– Надо ехать! – отрывисто сказала Таня Ване.
–По коням! – скомандовал Ваня Тане.
К счастью, они были уже не далеко от дачного поселка. А когда на горизонте показался Снежок с Ликой, все стало на свои места.
Няня подкатила на дамском велосипеде.
Трое взрослых обступили заплаканную Лику, лаская, утешая и наперебой выясняя, что случилось.
Встав на землю, Лика сначала молча обнимала ноги родителей и испуганно озиралась. Боялась, что Дурмалюга объявится рядом и перережет разбойничьим ножом их нежные шейки. Но когда в няниной сумке мяукнул Пуш, девочка уже не смогла сдерживаться. Рыдая и целуя любимца, она рассказала все как есть.
Ее напоили медом и уложили спать.
…
Утром Лика первым делом спросила родителей, чем закончилось вчерашнее происшествие.
Мама без лишних слов подвела ее к дощатому загону, где ночами отдыхала Зорька, возвращаясь с пастбища со Снежком.
– Сейчас теплые ночи, и Зорька с сыном осталась ночевать на лугу, а разбойника поместили в ее стойле до прибытия полиции, – объяснила мама.
В углу Зорькиного жилища зашевелилась куча сена. Лика вскрикнула и, разглядев Дурмалея, отскочила.
Мать усмехнулась, прижимая дочку к себе:
– Он попал туда, куда шел, только теперь со связанными руками и ногами, – сказала она. – Мы отобрали у него яд, которым он хотел отравить здешних коров.– Когда мы его брали в плен, – продолжила мама, смеясь, – этот потешный диверсант нам сказал: «Теперь вы окружены. Вы окружены новым лесом. Правильным». А папа засмеялся и сказал: «А ты окружён нами —и это похуже, уверяю тебя!» – и разбойнику ничего не оставалось, кроме как сдаться нам. А наш лес, как ни странно, как будто и, в самом деле, придвинулся к деревне…представляешь, доча, будто у него не стволы, а коле…
Мама не успела закончить, как узник скорчил страшную гримасу, засучил ногами и замычал не хуже Зорьки. Глаза у него выпучились, налились кровью и чуть не лопнули.
Лика спряталась за огромный хозяйственный фартук, висевший на маме. Вообще-то фартук был нормальный. Но по размеру как раз для всей папочки-мамочки. Поэтому туда могли влезть трое – при желании. Мама называла его «грандиозным».
– Не бойся этого хулигана, – успокоила она дочку, вытаскивая ту из фартука. —Он теперь не сможет делать гадостей. Полиция на полпути сюда.
– Папочки-мамочки! Как же так! – возмущенно сказала Лика, не спеша на свободу. – Вы мне обещали, что бал… то есть, дулмалеев не бывает! Как это называется?!
Она опять разволновалась и, разумеется, уроки с логопедом тут же вылетели в трубу.
Дурмалея явно не устраивало обещание Ликиной мамы. Он с такой силой дрыгнул ногой, стремясь опрокинуть кормушку, разломать дверцу и стенки стойла, что трудно можно было усомниться в опасности Зорькиного поселенца. В придачу он свистнул носом. Удобнее, конечно, свистеть ртом, но рот был завязан. А в положение диверсанта никто входить не желал.
– Уймись, бузотер, – укорила хозяйка, – тебе не испугать моей смелой дочери. Ты получил по заслугам.
Оба хулиганских глаза при маминых словах страшно искосились в одну сторону. Набравшись храбрости, Лика посмотрела в том же направлении и тут… заметила что-то блестящее среди сухой люцерны, припасенной коровам. А когда мама пошла в угол за граблями, чтобы убрать разметавшееся сено с прохода, загадочный блестящий предмет, как специально, подкатился к Ликиным ногам. Конечно же, им оказался киндер-сюрприз!
Шоколадное яйцо в золотистой упаковке теперь спокойно лежало на ее ладони.
У Лики потекли слюнки от близости лакомства с неповторимо волшебным вкусом.
Все хорошо на даче, но вот шоколада тут меньше, чем в городских магазинах! Родители дают детям конфеты только по праздникам. А этого совсем не достаточно для маленького ребенка!
Лика опустила руку с «киндером» в карман сарафанчика, чтобы, не смущая маму, разобраться, что делать с находкой. Мысль ее напряженно заработала.
Если показать находку маме, то та отберет «киндер» без разговоров, сказав, что только дикари кусочничают между приемами пищи. Она спрячет киндер до чьего-нибудь дня рождения, чтобы съесть лакомство с пользой для души и тела.
А ведь дни рождения бывают не часто …
– «К сожаленью, день рожденья…», —пропела Лика, чтобы подтвердить свои сомнения.
Мама и не подозревала о буре в душе сластены. Поэтому, услышав знакомый мотив, подхватила:
– … только раз в году!
«Я права, – подумала Лика, еще крепче сжав «киндер».– Большим хорошо. Им не надо ни у кого спрашивать разрешения съесть что-нибудь неполезное».
Взрослые твердят, что дети растут быстро. Трудно в это поверить, вон детство какое длинное! Ждешь-ждешь – и все без толку…Но большие не могут обманывать, потому что за такую невыносимо длинную жизнь они узнали очень много чего. А если знаешь, то за зачем тогда обманывать? Смысла нет.
Додумать эту мысль до конца Лике помешала следующая. Совершенно ужасная мысль: «А ведь киндер за длинную Ликину жизнь может потеряться! Или просто-напросто испортиться!!!
В тепле он тает.
И тогда…Лике никогда не стать счастливой! Напрасны ее мечты на всю улицу…
Ни-ког-да… – такое страшное слово, что аж мурашки по спине разбегаются.
Как же мир устроен несправедливо! Вот школьникам по многу лет –значит, им можно много сладкого. А они, не понимая своего счастья, часто плачут по пустякам. Да-да! Лика видела собственными глазами, проходя мимо спортивной площадки: в воротах плакал большой мальчик. А вокруг кричали: «Гол, гол!..»
Подумаешь, «гол»! Зато вечером мальчишка сможет объесться шоколадом!!! И не голым он был вовсе, а в шортах, в красной футболке и полосатых гольфах.
Ах, если б она стала такой большой, как он! О, она не стала б расходовать время попусту! Накупила б сладостей всех сортов – и ела, ела, ела!
Когда же она станет школьницей, хотелось бы знать?
– Мама, а когда я пойду в школу? – спросила Лика.
– Годика через полтора.
– А полтора – это больше миллиона?
– Нет.
– Тогда полтора – это больше чего?
– Больше одного.
– Только?
– Только.
– Значит, это меньше двух! – обрадовалась Лика.
Она поднесла к глазам свободную ладошку и, оттопырив два пальчика, внимательно рассмотрела. Загнула мизинчик и спросила:
– Мама, а можно половина будет мизинчиком?
– Можно, кроха моя!
Хм… «кроха». Ну, вот опять она за свое. И «кроху» «киндеру» придется ждать так долго, что у нее появятся собственные малыши… Да! Но взрослеть она будет не так скоро, как хотелось бы! И за это время может случиться самое страшное: она разлюбит шоколад! Совсем…как мама…
Ребенок превращается во взрослого, и все становится наоборот…Происходит самое главное! Повзрослевший ребенок забывает вкус шоколада!
Лика потеряла дар речи и застыла, как в игре «замиралы».
Только что она совершила важное открытие.
Вот, оказывается, в чем главный фокус жизни! Она не сможет на глазах своих детей съесть долгожданный «киндер»! А отвернется с равнодушным видом, как это делает мама. И она честно признается своим детям, что давно разлюбила сладкое и полюбила другое. А другое –ясно что—грабли!
Здравый смысл и весь жизненный опыт подсказывали Лике, что нельзя оставлять на самотек такие важные события, как необычная находка в необычном месте.
Девочка запихнула «киндер» в самый дальний угол своего карманчика и облегченно подняла глаза.
И тут она увидела, что ей кто-то подмигивает…
Из темного угла Зорькиного стойла Лику сверлили два глаза.
За тяжкими раздумьями она совсем забыла о Дурмалее!
Глава
4
Про серые мозги, белую розу и голубиное перышко
Итак, Дурмалей подмигнул, а Ликина рука, дрогнув, застыла на пути из кармана.
Он все знал про «киндер»! Но при этом не наябедничал маме. И, главное, не собирался!
Ликина душа металась. Дурмалей весел, значит, ему не завидно.
Может, он просто не любит шоколад, как большинство взрослых? Это доказывает, что Ликины размышления правильны…
И это здорово! –внезапно подумала она. Дурмалей теперь казался Лике добрым и милым. Оказывается, даже в разбойниках бывает что-то привлекательное.
– Мама, – решила уточнить Лика, – а дурмалеи навсегда остаются дурмалеями, или они могут работать на других работах?
Мама застыла с граблями на весу и недоуменно поглядела на дочку. Она не сразу поняла вопрос. Но потом догадалась.
– Ты хочешь знать, станет ли наш Дурмалей когда-нибудь добрым?
Лика кивнула. И мама, подумав, сказала:
– Думаю, что если его перевоспитать, то он сможет стать более-менее хорошим.
Лика тоже чуть подумала.
– Я все поняла, мамочка. Когда человек еще Дурмалей, то он менее-более, а потом наоборот.
– Что ты хочешь этим сказать? – удивилась мать, и грабли вновь зависли, как в компьютерной игре. – Поясни, детка, а то опять я ни бе, ни ме.
Мама всегда так говорила, когда что-то не понимала от слова «совсем».
– Ни бе, ни ме… – огорченно повторила Лика.
Ну как после этого всерьез относиться к большим? Только решишь, что тебя понимают – и вот, здрассте!
Пришлось, как обычно, объяснять маме.
– Ну вот, если Дурмалей еще злой – то это менее добрый, понимаешь? А когда он станет добреть, то он уже более! Вот тогда про него и говорят, что он стал более-менее. Теперь понятно?
– М-м-м… Ну что ты будешь делать: какая я глупая! Или это ты говоришь невразумительно.
С этими словами мама вновь принялась за работу.
Всё.
Всё насмарку. И как тут без слез обойтись?
Из чего только сделаны взрослые, чтобы не понимать таких простых вещей!
Лика недовольно шаркнула ножкой.
«А вот не зря Галинка всем дядям и тетям в журнале усы рисует», – подумалось вдруг, и злая улыбка искривила Ликины губы.
Но тут же что-то царапнуло сердце.
– Об этом я никому рассказывать не буду. Даже маме, – прошептала девочка.
Она оглянулась. Мама орудовала в самом конце помещения и, конечно, ничего не слышала. Девочка зашептала еще тише —одними губами.
– …а Борька плюется…– прорвалось из шепота в полный голос.
Лика закрыла ладошкой рот и оглянулась: ее по-прежнему никто не слышал.
Настроение стремительно поднималось.
Наконец оно вернулось на прежний уровень, и Лика перешла с шепота на нормальный голос.
– …А Зинка обижается, когда ее называют корзинкой, – шалунья хихикнула. – Вот глупышка! Не в самом же деле, она корзина! Она же не фея, чтобы превращаться! И она не в цирке. Это понарошку. Как же тут обижаться? А Кузя говорит, что у всех взрослых в голове – СЕРОЕ ВЕЩЕСТВО!.. Как он мог такое подумать?!
Не замечая, что, заметая пол метлой, мама подошла ближе, Лика говорила все громче:
– Неужели СЕРЫМ или черным каким-нибудь ВЕЩЕСТВОМ можно подумать хорошую мысль?! Вот дуракеша…
– Извини, я не права, – сказала вдруг мама. Она присела на корточки и поцеловала дочку в щечку.
– А Кузя прав? – спросила Лика, целуя в ответ маму, уже совершенно забыв про обиду.
– Кузя?! Ну, как же, как же…конечно… а как иначе…конечно, прав.
– Что?! Он говорит, что у взрослых СЕРЫЕ МОЗГИ
Она посмотрела на маму. Мама, оказывается, опять ее не слушала, а кому тогда Лика все это рассказывала?..
– Нет уж, извини, тут он не прав, – поспешила исправиться мама, прочтя в глазах дочери разочарование.
– Так он все равно говорит! Вчера нам так и бабахнул, что люди думают серыми веществами! А мы ведь тоже люди, мама? И вот «фикус», например, разве хорошее слово?.. Его-то можно придумать и серым веществом. Но красивые слова – нет!
Лику прорвало. Вопросов подступило страшное множество. Дожидаться ответов не оставалось никакой возможности – и пришлось перебивать саму себя. Впрочем, и это уже не помогало.
– А знаешь, мама, если бы мы жили в волшебной стране, то девочки были б чудесками, а мальчики – чудесами…Правда ведь? Потому что волшебство – значит чудо. Чудо—это папа, а чудеса и чудески —мамы и дети. А солнце—это для Земли пра-, пра-, пра-, пра-…