Ведь не было же?..
Я бы хотела обсудить случившееся и поговорить с Нилом, но возможности мне не дали, когда он рявкнул злобно:
- Все по машинам! Время вышло!
Прикусив губу, я послушно зашагала за остальными мужчинами в полном напряженном молчании, понимая, что сейчас совершенно не время пытаться что-то выяснить, потому что Нил определенно был рассержен настолько, что на его скулах ходили желваки, словно мужчина из последних сил сдерживал в себе крики и ругательства.
Я не помнила его в таком состоянии, и это мне совершенно не нравилось, учитывая, что Нил всегда был рядом с нашей семьей вот уже как тринадцать лет, сохраняя спокойствие и собранность в любой даже самой сложной ситуации.
Молча и не глядя в глаза, он посадил меня в машину на прежнее место, захлопывая дверцу, и нервно отмахиваясь от слов одного из парней, который приглушенно обратился к своему разгневанному начальнику:
-…а этот?
- Никуда он не денется!
Я пыталась понять, что происходит, крутя головой и стараясь рассмотреть кто в какую машину садился, ощущая, как отчего то холодеют мои руки, потому что этого громилу и хама так и не увидела.
Нил оставил его здесь одного?!..
2 глава.
Да, я была зла.
Да, я была совершенно обескуражена наглостью и вероломством.
Но, черт побери, это совершенно не спасало меня от мук переживаний за того, кого я не знала.
Наверное, его в принципе было бы лучше никогда не знать и уж тем более не видеть, потому что вопреки здравому смыслу, гордости и чувству вины перед Нилом, я не могла перестать думать о том, что все просто взяли и уехали.
Конечно, вы скажите, что этот тип был в состоянии отыскать спокойно обратную дорогу.
Думаю, если он просто выйдет на трассу, то любая встречная машина отвезет его в нужном направлении, а уж если водителем будет женщина, то увезет даже если ей самой будет не по пути! Но все равно раз за разом терзала свой мобильный телефон, проклиная горы и равнины, где мы двигались сейчас по проложенному заранее маршруту, и где вот уже пару часов не было никакой связи.
Как на зло молчали и парни из охраны, что сидели на переднем сидении, каждый погрузившись в свои мысли, когда мне нестерпимо хотелось, чтобы они просто поделились своим мнением о происходящем и, вероятней всего, подтвердили некоторые мои мысли.
Я несколько раз демонстративно натягивала на себя наушники, даже якобы что-то подпевала, но результата это не принесло. Мужчины продолжали упрямо и хмуро молчать.
Мы должны были ехать всю ночь до следующей остановки, если я хорошо знала Нила и его расчеты в передвижениях.
Обычно самый большой привал был под утро, когда еще было темно.
Мужчины спали по очереди группами по несколько часов: пока первая группа спала – вторая занималась охраной и наблюдением, затем они менялись.
Во все предыдущие подобные поездки я засыпала сразу, как только мы выезжали из города окольными путями и спала спокойно всю ночь на заднем сидении, просыпаясь лишь потому что машина останавливалась на привал, но не покидая ее, чтобы не мешать мужчинам, и снова спала.
Теперь же я не могла сомкнуть глаз.
Не могла перестать думать.
О нём.
Чувствуя себя каким-то хомячком в клетке, который истерично бегал по своему колесу, надеясь, что это дорога к светлому будущему и где-то впереди будет ее конец. Я не представляла, чем себя занять, в конце концов подтянув рюкзак со скупыми принадлежностями, достав свой блокнот для рисования и остро наточенный карандаш.
Нарисовать бы его карикатурой!
Убогим, низким горбуном с бородавкой на носу и топором вместо детородного органа, который волочился бы за ним по земле, в буквальном смысле вспахивая ее! Это было бы в самый раз за то, что он говорил и как себя вел!
Когда я рисовала, то полностью и целиком уходила в себя.
Я начала рисовать в тот момент, когда родители решили жить отдельно, и мы с братом остались с папой, поначалу надеясь на то, что они помирятся, а мы снова станем семьей. Пусть не идеальной и с большими проблемами, но все-таки будем вместе.
Тогда я рисовала нас всех месте.
Рисовала то, о чем мечтала искренне и по-детски наивно, вкладывая в свои рисунки все эмоции, которые переживала в душе, выводя старательно красками нас с братом на пикнике и с большим арбузом, а родителей в обнимку и счастливых.
Позже я поняла, что к сожалению это не работает, и мои мечты не исполняются после того, как я их нарисую, зато таким образом я со временем научилась бороться со своими чувствами, выплескивая их излишки на бумаге, чтобы было легче дышать.
Уже учась в институте, я прочитала статью, в которой рассказывалось о том, что иконописцы, от молитв и воздержания в еде буквально входили в своеобразный транс, рисуя изображения святых, не помня в тот момент ничего и ни на что, не реагируя, отчего затем иконы часто называли нерукотворными.
Иногда мне казалось, что я впадаю в подобное состояние, когда, начиная рисовать, настолько погружаюсь в какую-то иную реальность и собственные ощущения, что часто не замечаю ничего вокруг себя часами, проживая иную жизнь и иные эмоции в том, что я рисовала.
Вот и сейчас несмотря на полный душевный раздрай и желание отомстить нахалу за то, что унизил меня перед мужчинами, а Нила выставил пустым местом, я погружалась в совершенно иную реальность, где не было монотонного гула мощного двигателя, пролетающей мимо бронированных окон ночи и мужчин, которые выполняли свою работу, заключающуюся в обеспечении моей безопасности.
Я погружалась в чистоту линий и невинность белоснежного листа, почти шелкового на ощупь, где рождался мой новый мир, сотканный из моих переживаний и ощущений настолько острых, как кончик наточенного карандаша, что способен проткнуть кожу своим острием.
Это был мой транс.
Мой маленький экстаз, куда я могла погрузиться, не обращая внимания ни на что вокруг, и главное никому не мешая, даже если второй отрезок нашего пути был преодолен, и все машины остановились в укрытии кромки леса, чтобы мужчины смогли размять онемевшие от и напряжения тела.
Снова захлопали дверцы черных машин и послышались голоса снаружи, к которым я уже не прислушивалась, зная, что им лучше не мешать.
Это хорошо, что все были заняты своей работой, и никто сейчас не мог видеть, чем именно я занималась.
Ох, папа точно не был бы доволен мной!
Но что было поделать, если листочки и цветочки не шли ни в какое сравнение с тем, что я видела?
Боже, это тело и глаза!
Я рисовала его, задыхаясь от эмоций, которые душили меня!
Я сама себе напоминала наркоманку, которую порвет от ломки, если я не сделаю этого прямо сейчас!
Кусая тонкий карандаш обветренными губами, оттого что постоянно прикусывала их, мои пальцы подрагивали от совершенства линий, которые струились по бумаге, давая мне то, что было далеким и недоступным.
…я словно могла прикасаться к нему кончиками пальцев, рисуя на белом листе.
Эти плечи. Эту грудь. Мощный торс. Длинные ноги.
Каждую тугую венку на его руках, каждую смоляно-черную волосинку, каждый кубик пресса и даже шрамы на груди, которые рассекали идеальную светлую кожу, словно удар молнии, расходясь лучиками в разные стороны, совершено не симметрично.
Во мне не было жажды сильнее, чем запечатлеть его только для себя, даже если его образ стоял в моей голове так четко, что я словно ощущала аромат его тела, даже сидя в машине.
- У меня нет родинки на бедре.
Я не просто вздрогнула.
Я дернулась всем телом от неожиданности, тут же сломав острый кончик карандаша, который до этого порхал по бумаге, при этом сломав и свой мозг за единую секунду!
Как он оказался здесь?!..
Разве зря я волновалась и переживала, что мы оставили новенького в полном одиночестве на месте первой стоянки, безуспешно названивая Нилу, чтобы выяснить всё досконально не только об этом человеке, но и ситуации в целом?
Но как бы я не пыталась придумать хоть что-то логичное, вывод был только один – вероятно, у этого наглеца и чертова красавца было собственное средство передвижение, на котором он гонял, не завися от машин охраны.
Почему-то подумалось про мотоцикл, даже если пока я не могла понять, как он умудрялся гонять на нем в таком вот виде - с голым торсом и по-прежнему босиком.
Я бы взвизгнула, если бы только могла дышать, стыдливо опуская дрожащие ресницы, и пытаясь спрятать рисунок под кипу чистых листков с набросками, когда его рука невероятно быстрым и практически незаметным движением протиснулась через приоткрытое окно, придавив широкой ладонью собственное изображение на моих сжатых коленях.
Кровь прилила к лицу слишком быстро, чтобы я успела скрыть своё смущение и стыд.
Боже! Он рассматривал себя на белоснежном листе бумаги - прекрасного…и обнаженного.
Его черные густые ресницы даже не дрогнули, пока мужчина рассматривал рисунок, не показывая никаких эмоций, и лишь молча постучав длинным пальцем по тому, что принял за родинку, явно не представляя, что я готова провалиться сквозь пол машины и еще пару метров земли, лишь бы не видеть его глаза, которые не касались меня, но не отрывались от листка.
-…знаю, что нет родинки, - шепнула я, не сразу сообразив, что выдала себя с потрохами, - …рука дрогнула…
Я зашевелилась, пытаясь как-то сменить положение, чтобы не ощущать его жар и эту большую ладонь на себе, потому что хотела этих прикосновений слишком отчаянно…так сильно, что пугала сама себя.
- А что же ниже не рисуешь?..
Его длинный палец снова легко постучал по рисунку как раз там, где были изображены бедра, и в голосе слышалась явная насмешка, но я не смогла собраться с мыслями, чтобы найти, что ответить.
- Или ты только с натуры изобразить можешь?
И все-таки он был полнейшим нахалом, поэтому я пыталась как можно скорее скинуть с себя смущение и стыд за то, что так бездарно спалилась, да еще и перед ним, чтобы ответить что-нибудь в тон – такое же наглое и язвительное, слыша разъяренный и практически рычащий голос Нила:
- Отойди от неё!!
Наверное, солнце взошло бы раньше положенного срока на пару часов и может даже посреди лета выпал снег, если бы этот хам и красавчик в одном флаконе сделал то, что ему настоятельно рекомендовали без пререканий и этой наглой вызывающей ухмылочки на чувственных пухлых губах:
- Если не отойду, что сделаешь?
Нил тут же оказался рядом – взъерошенный, злой и едва держащий себя в руках - но, стоит отметить, что несмотря на то, что он был ниже этого огромного мужлана, все равно не выглядел испуганным. Казалось, что Нил порвет на части новенького.
Вернее, попытается это сделать, несмотря ни на что, даже если ему самому это будет стоить жизни.
- Не провоцируй меня, - почти прошипел Нил приглушенно и угрожающе, встав бы, наверное, нос к носу, если бы только была такая возможность и рост новенького не был таким воистину запредельным, что даже всем окружающим мужчинам из охраны приходилось поднимать голову, чтобы смотреть на него. - Ты не бессмертный и никто еще не научился отклоняться от пуль!
- А ты проверь и узнаешь, - все так же нахально и самонадеянно усмехнулся хам, совершенно не впечатлившись яростью Нила и явно на зло делая шаг вперед, отчего я испуганно клацнула зубами, когда услышала тут же звуки затворов автоматов и пистолетов, которые охрана ловко и умеючи сняла с предохранителя.
Вот только даже это не остудило пыл громилы, потому что он вдруг улыбнулся хищно и вызывающе, раскидывая свои мощные огромные руки, словно приглашая всех действовать, и увидеть своими глазами по какой причине Нил назвал его Объектом номер семнадцать.
Я понятия не имела кем на самом деле был этот мужчина, но черт побери мне совершенно не хотелось увидеть сейчас что-то сверхжуткое и фантастическое, вроде уклонения от пуль, как в «Матрице» или подобных спецэффектов!
Еще меньше мне хотелось, чтобы его расстреляли в решето парни из охраны, на что они были способны, учитывая тот скромный факт, что целиком и полностью были на стороне Нила, не только потому что давно знали своего непосредственного шефа, но и потому что в этой ситуации правда была на стороне Нила, а новенький вел себя просто ужасно!
Даже мне хотелось дать ему хотя бы пощечину!
Но не зарядить пулей в лоб!!!
Поэтому, поспешно и нервно откидывая от себя рисунок, я вывалилась из машины, упираясь ладонями в грудь напряженного Нила, чтобы отодвинуть его как можно дальше от этого громилы и обезопасить. Обоих!
Проблема была в том, что Нил ни черта не отодвигался, а этот хам, продолжал ухмыляться все так же нагло и вызывающе, демонстрируя свои идеальные белоснежные зубы с ужасающе острыми клыками, и кажется совершенно не переживая, что два десятка единиц огнестрельного оружия всех калибров и марок были нацелены на него одного.
Кажется, что в этой ситуации переживала и боялась одна я, пока все петушились и показывали свою крутость!
Мужики мать их оставались мужиками в любой, даже самой стрессовой ситуации, готовые трясти своими павлиньими хвостами, даже если при этом могли остаться без мозгов в прямом смысле этого слова!
Яйца- наше всё, а остальное гори синим пламенем!
Этого нарциссизма мне вдоволь хватало и в своем окружении, чтобы терпеть еще и здесь, поэтому испуг быстро сменился яростью, с которой я ударила ладонями по груди Нила, обдав его холодным взглядом и проговорив максимально четко и сдержанно:
- Вы здесь для того, чтобы выполнять свою работу. Оба! Меряться крутостью своих яиц будете до посинения последних, когда останетесь свободными от своих непосредственных обязанностей.
Ни глядя больше ни на одного из затихших мужчин, я молча вернулась в свою машину, даже дверью не хлопнула, но зато всем своим видом показала, что они могут выпендриваться дальше, но уже без зрителей, слыша за спиной как хмыкнул громила, и клацнул зубами Нил.
Уже устроившись на сидении и снова потянувшись к чистому листку бумаги чтобы в этот раз нарисовать гильотину, я не смогла удержаться, чтобы не скосить глаза и не посмотреть на двух мужчин, которые вроде бы заметно расслабились, даже если так и не отошли друг от друга, когда Нил вдруг кивнул на свою руку, усмехнувшись громиле:
- Не мни себя великим Ахиллесом. В моих руках та самая стрела, которая станет твоей погибелью, - добавив язвительно. - Если ты, конечно, представляешь, кто это такой.
Не знаю, что именно было в руках Нила.
В этой темноте я смогла рассмотреть лишь что-то небольшое и прямоугольное, на первый взгляд похожее на футляр от очков, но, к сожалению, я не смогла сказать точно ничего, ибо тонировка на стекле машины тоже совсем не помогала рассмотреть что-то конкретное.
Однако кажется эта малюсенькая штука заставила громилу проглотить улыбку, сделав его глаза просто жуткими, практически каменными – настолько взгляд стал тяжелым и непробиваемым, что мои руки вмиг стали холодными.
А еще не по-человечески хищным…
Думаю, Нил уходил с чувством глубокого удовлетворения оттого, что осадил выскочку и высокомерного наглеца, указав на него пробелы в истории и тем самым унизив в глазах остальных мужчин, когда раздался голос новичка, который произнес без присущей ему усмешки, отчего лично мне стало очень сильно не по себе:
- И ты помни, что стрела не спасла Трою от гибели и разорения, несмотря на смерть Ахиллеса.
Такого не ожидал никто! Включая меня!
То, что я сижу с открытым ртом, стало ясно, когда я проводила круглыми глазами мужчину, случайно зацепившись за собственное отражение в зеркале заднего вида, и клацнув поспешно челюстью, чтобы исправить ситуацию, хотя шок так и не прошел.
Наверное, мое отношение к этому типу было не очень правильным и верным.
И дело было не в той тяге, от которой иногда буквально сводило все внутри тугим узлом, а в том, что я воспринимала его неким варваром – неотесанным, грубым, резким мужланом, который способен только на три вещи согласно всем канонам развития человека: махать топором, грызть мясо без помощи столовых приборов, и активно спариваться.
Но теперь я понимала, что все мои ассоциации были в корне неверными и основывались лишь на его внешнем виде и габаритах, ибо ни один неандерталец не мог бы знать подробностей о Трое и трагичной судьбе Ахиллеса.