— Проснулась, красотка! — прозвучал над ухом нагловатый бас. — Вставай! Погляжу хоть на тебя. А то в толстом плаще и не разглядишь, какая ты есть. Может, и вовсе уродка, а не красотка?
Она хотела твердо приказать ему, чтоб уходил, но голос не слушался. От страха сердце билось как пойманная пичужка, не давая сказать ни слова.
Не дождавшись ответа, мужик сдернул с нее одеяло, схватил за плечи и легко поднял с постели, приговаривая:
— Давай кажись, не прячься. Я на кого не попадя не кидаюсь, мне полюбовница нужна справная…
Девушка сердито посмотрела на охальника, забыв, что глаза поднимать нельзя. Ей было стыдно в одной ночной рубахе, пусть она и была из плотной холщовой ткани и длиной до пола. Особенно ее смущало то, что под рубахой ничего нет. Увидев ее лицо, мужик охнул и крепче сжал ей плечи, оставляя синяки на тонкой коже.
— Ох, да ты красавица! Сущая красавица! На такой и жениться не грех. — Отодвинул ее от себя на вытянутую руку, осмотрел с ног до головы, и на что-то решился. Потом строго спросил: — Откуда ты, и почему в этом доме живешь?
— А что это за дом такой, что в нем жить нельзя? — тихо спросила Амирель, не желая говорить о себе.
Он наклонился ниже, касаясь ее лица своим горбатым носом.
— Так здесь колдунья жила, — он провел носом по щеке Амирель, вдыхая ее запах и умиленно щурясь. И равнодушно добавил: — Говорят, людей со свету сживала. Сожгли ее прошлым летом.
Амирель рванулась, пытаясь обрести свободу, но мужик шутя удержал ее, лишь крепче прижав к своему твердому телу.
— Куда ты? — удивился он. — Тебе же такое счастье подвалило!
Амирель попыталась его оттолкнуть, отказываясь от подобного счастья. Даже не заметив ее попыток, он догадался, смешно наморщив лоб:
— Ты не знаешь меня, что ли? — она отрицательно замотала головой. Гордо выпятив грудь, мужик заявил: — Я Брюкт, купец здешний, большой богатей. За меня любая горожанка рада замуж пойти. И не только замуж, они все завсегда на всё согласны, только помани. — Хохотнув, бахвально добавил: — Да и не только горожанки, на меня и дворянки умильно глазом косят.
Он хотел похвастать, что у него в полюбовницах ходит половина живущих в Авернбурге девок с бабами, а остальные, которым не повезло, жутко завидуют счастливицам, но отчего-то застеснялся укоризненного взгляда синеглазой красавицы и промолчал.
— Я проклята, — угрожающе сказала Амирель, чтоб испугался и отпустил, — так что удирай отсюда поскорее, как бы худа не случилось.
Но купец оказался не из пугливых. Ласково проведя огромной ладонью по ее светлым волосам, твердо пообещал, просительно заглядывая в глаза:
— Если ты боишься кого, так я тебя спрячу. У меня дом большой в центре города. И слуги есть, ни в чем нуждаться не будешь. Сама пойдешь аль отнести?
Амирель понимала, что ей нужно решительно отправить нахала, откуда пришел, но сердце билось как заводное, не давая прийти в себя. Она сжала руки в кулаки, призывая себя к спокойствию, и попыталась было скомандовать:
— Уходи отсюда! — но голос предательски рвался, и вместо команды получился жалкий всхлип.
— Да ты не бойся за меня, — по-своему понял ее мужик. — Я себя в обиду не дам. У меня полгорода в дружках-приятелях ходит, они все за меня горой. И тебя никому обидеть не позволю. Люба ты мне уж очень.
В его потных руках было так страшно, что у нее заболела голова и ослабели превратившиеся в желе коленки. Поняв, что сил отвязаться от него нет, Амирель, тяня время, робко попросила:
— Уходи, мне нужно привести себя в порядок и подумать. Да и тебя дела наверняка ждут? — И по наитию добавила: — Если ты деньги считать умеешь, конечно.
Это напоминание оказалось верным — купец встрепенулся и охнул.
— А ведь и точно! Мне же сейчас прасолы товар в лавку привезти должны, а я с тобой тут рассусоливаю! Совсем голову потерял! Жди меня, завтра приду! — Опустив руки, он жестко пообещал: — И не вздумай куда сбежать, все равно найду! Я в городе все ходы-выходы знаю, не скроешься!
Он торопливо ушел, громко топая по полу подбитыми железными набойками сапогами, и Амирель обхватила себя руками за плечи, нервно вздыхая от облегчения.
Да что это такое? Почему она не смогла четко и внятно сказать этому бугаю, чтоб убирался и про нее забыл? Слишком испугалась? Приняла его за посланца тайного сыска и растерялась?
Нужно взять себя в руки, и когда появится этот наглый купец, решительно приказать ему, чтоб больше тут его не было. Она сумеет его отвадить, нужно только держать себя твердо, и все. Это вовсе не трудно.
Вечером заперла все, что можно, и легла спать, совершенно уверенная, что уж теперь никто к ней залезть не сможет.
Но когда на следующее утро снова проснулась от чужого пристального взгляда, все повторилось сначала. Где-то внутри билась страшная мысль: как он сюда попал? Накануне она проверила все: ставни на окошках, двери. Даже калитку подперла поленом, чтоб к ней никто проникнуть не смог.
Но Брюкт как ни в чем ни бывало стоял перед ее кроватью и рассматривал ее тело, прикрытое тонким одеялом, широко и насмешливо улыбаясь. Было в этой улыбке, скорее даже ухмылке, что-то нехорошее, гадкое, темное.
Снова испугавшись до дрожи, Амирель повыше натянула одеяло на полотняную сорочку, укрываясь до подбородка, и спросила:
— Как ты сюда попал? Я все закрыла!
Он пренебрежительно фыркнул и широко повел рукой, будто показывая ей свои владения.
— Для меня запоров нету. Я всюду войду, коли захочу. Так что ты зря закрывалась. — И окинул ее похотливым взглядом. — Так кто ты и откуда? Вещи у тебя дорогие, не крестьянские. Живешь одна, явно прячешься. Так скажешь или нет? Или мне самому догадываться надобно?
Амирель поняла, что его не пугают ее синие глаза, значит, о наказании за утаивание королевской крови он не знает. Может, было б лучше, если б знал? Или хуже? Тогда б он сразу выдал ее эмиссарам тайного сыска?
— А у той колдуньи, что здесь жила, какого цвета глаза были? — спросила, не отвечая на его требовательные вопросы.
— А мне почем знать? — его удивил ее непонятный вопрос. — Я в ее глаза не глядел. Я ее всего-то раз в жизни видел — на костре. Вопила она знатно, жаль, что недолго. Слабая была. Слишком быстро подохла.
Амирель передернуло от отвращения. Какие же люди злобные и неблагодарные! Ведь несчастная женщина, жившая в этом доме до нее, вряд ли делала кому-то зло. Наверняка лечила всех нуждающихся, что к ней приходили, от болезней и хворей разных, а они ее так «отблагодарили». Как ее саму Власт.
Не дождавшись ответа, купец приподнял пальцем ее подбородок и наклонился ниже, будто собираясь поцеловать. От него пахнуло стойким запахом перебродившего сидра. Амирель замерла, пытаясь собраться с силами и дать отпор.
Мужика удивило ее нежелание кинуться ему на шею.
— Так чего ты молчишь? Сказать боишься? Небось, от любовника богатого да знатного сбежала и погони ждешь? Он тебя вернуть хочет? Так я тебя завсегда защитить могу! Я, знаешь, какой сильный? — и он хвастливо поиграл буграми накаченных мышц. — Да за меня весь Авернбург горой встанет!
— Ничего ты сделать не сможешь! — сердито буркнула раздраженная его бахвальством Амирель. — Ты простой мужик, хоть и хвастливый, как собачонка-пустобрех.
Брюкт угрожающе нахмурился.
— Так я и знал — полюбовница ты дворянская. У простых мужиков таких красивых жен не бывает, а уж полюбовниц тем более. — И сказал вовсе уж неожиданное: — Но я тебя даже и не девкой замуж возьму, уж так и быть, очень уж ты мне люба.
Он протянул к ней волосатые грязные руки, но она ловко вывернулась и бросилась на улицу в одной сорочке. Купец промедлил совсем чуток, не ожидая от нее такой прыти, и оказался перед запертыми снаружи дверями.
— Ты что, с ума сошла? Замерзнешь! — он испугался не за себя, а за нее. — Отчаянная! Отпирай дверь давай!
— Лучше замерзну, а к тебе не пойду! — прошептала она ему в щелку.
Решив, что уразумел, в чем дело, Брюкт ласково пообещал:
— Да ты не бойся, я тебя мучить не буду, я тебя любить буду и беречь! Жизнью клянусь! Это дворяне над девками измываются, непотребства разные в постели творят, а я не такой. Ты недаром от сытой жизни убежала, я все понимаю.
Стоящая босиком на промерзшем крылечке Амирель поджимала то одну ногу, то другую, напоминая себе глуповатую гусыню.
— Уходи! — и опять команды не получилось. Да что это такое? Отчего она боится этого купчишку? Она же легко с волками справлялась! Они-то пострашнее будут! Или нет?
— Ладно-ладно, уйду! — поспешил он утихомирить ее. — Только ты в дом иди, не простудись, по морозу босиком-то бегая! А то лечение, знаешь, какое дорогое! Я заплачу, конечно, я не бедный, но лучше не болей! Больная жена никому не нужна. От нее и детей-то не дождаться, а я детей люблю. Мне много детишек надо будет.
Амирель отодвинула запор и отпрыгнула с крыльца подальше, провалившись в сугроб почти по пояс. Вышедший на свет Брюкт поморгал на ярком свету, увидел ее, раздетую, в снегу, и раздраженно сплюнул на крыльцо.
— Давай домой немедля! Застудишься!
Понимая, что она не уйдет, пока он тут стоит, вышел из калитки, закрыл ее за собой и, обернувшись, убедился, что девчонка заскочила в дом. Укоризненно покачал головой. Вот ведь девка безголовая! Или напуганная уж очень.
Но это-то ясно. Если ее кто-то из знати к себе уволок, то ясно, чего она боится. Аристократы ведь с простолюдинками не церемонятся, сколько уж он таких случаев знает.
Да взять хотя бы владетеля здешних мест, элдормена Аверна. Сколько баб в его постели перебывало, и ни одна о нем доброго слова не сказала. Приданое он за ними хорошее дает, этого у него не отнимешь, да вот только после него ни одна из них замуж что-то не спешит. Так и живут одиночками. Видимо, им недолгая жизнь с полюбовником поперек горла встала, вот и не торопятся новое ярмо на себя надевать.
Синие глаза девчонки доставали до самых печенок. Он никогда прежде с бабами не церемонился, а вот эту даже прижать к себе как следует не мог. Почему? Может, она колдунья? Но даже это не отвратило его от намерения взять ее в жены. Можно, конечно, и в полюбовницы, но в жены оно вернее будет. Жена от законного мужа никуда не денется, права такого у нее нет, а вот полюбовница-то и сбежать может, а вернуть ее назад власти у него не будет.
Понурившись, Брюкт побрел по улице, раздумывая, как бы завлечь эту недотрогу в свой дом и свою постель. Получалось, что добром никак. Порешивши, что не получится добром — получится силой, он уже победно расправил плечи и с привычной самоуверенной миной отправился на рынок в свой ларек.
Не чувствуя ног, Амирель заперла за ним калитку и нырнула в теплый дом. Клацая зубами от холода, продвинула в скобы запор и встала перед печкой, грея то одну, то другую ногу одновременно с руками. Зубы клацали, нос покраснел, кожа покрылась голубоватыми пупырышками. Еще чуть-чуть, и она бы попросту замерзла.
Немного отогревшись, поставила на огонь маленький медный чайник, заварила душистый сбор от простуды, оставленный погибшей колдуньей, и принялась пить отвар мелкими глотками, надеясь, что не заболеет. Потом надела теплое платье, на плечи накинула вязаную шаль и принялась выяснять, как же этот наглый купец проникает в ее дом.
Снова осмотрела все внутри, но двери и ставни были заперты изнутри.
У нее голова пошла кругом. Ну не в печную же трубу он к ней лазит? Сообразив, что гораздо проще посмотреть следы на улице, ведь снег не падал и следы не заметены, накинула меховой плащ, шаль переместила на голову и вышла во двор.
Обошла дом и почти сразу обнаружила лазейку. Минуя калитку, к кухонному окну прямо от забора была протоптана глубокая стёжка. И хотя поднять сначала оконную раму, а потом открыть запертый изнутри на задвижку ставень было довольно сложно, но с подходящим инструментом, да еще высокому мужику, это особых трудов не составляло.
Амирель задумалась. Что делать? Забить рамы, чтоб невозможно было открыть ни изнутри, ни снаружи? Но летом будет духота, не продохнуть. И одернула себя: о чем она думает? Летом она здесь жить все равно не будет. А кроме нее тут вряд ли кто еще поселится, уж слишком нехорошая у домика слава.
Решила забивать. Гвозди у нее были, и даже длинные, годящиеся, а вот молотка не нашлось. Подходящий камень разыскался в чаше родника. Амирель подтащила к кухонному окну колченогий табурет и забила окно и сверху и снизу. Для безопасности заколотила и остальные два. Потом повторила то же самое уже изнутри дома.
Перед дверью решила на ночь сделать баррикаду из стульев и табуреток. Закончив тяжелую плотницкую работу, приготовила поесть. На сердце было тяжко, на душе муторно. Ничего не поделаешь, придется отсюда уходить. И не летом, как планировала, а прямо сейчас, по морозу.
Убрав со стола, на всякий случай собрала в небольшой мешок только то, что понадобится на первое время. Потом прикинула размеры своего имущества.
Оказалось, что вещей у нее стало в два раза больше, чем было. Бросать их оказалось очень-очень жаль. Ничего своего у нее прежде не было, если не считать пошитой с помощью Мелисси одежды. Поэтому с любовью выбранные ею на рынке чашечки и блюдечки, тарелочки и хлебницу, все в яркий голубой цветочек, похожий на незабудку, она оставляла со слезами на глазах.
А сколько еще придется бросить здесь дорогих ее сердцу мелочей! Со спрятанным в тайнике золотом, на которое можно было накупить сотни таких простоватых керамических чашек, она рассталась бы без сожаления, но по выбранным с таким тщанием и любовью вещам она пролила не одну слезинку.
Но что делать? Этот блудливый купец не даст ей жить спокойно. И почему она не может скомандовать ему так, как полагается? Она его просто боится, потому все и идет у нее наперекосяк? Или, может быть, на нем висит какой-нибудь оберег или амулет, который действует и как защита от ее внушения? Учитель что-то говорил о таких, но уверял, что их слишком мало и есть они только у знати. Он ошибался?
Но как они выглядят, эти обереги? Их носят на груди, как обычные ладанки? Или, может, они надеваются на руки, как браслеты? У купца как раз есть такой на руке, бронзовый, с непонятными знаками. Если это и впрямь амулет противодействия, она от него защититься не сможет. Нужно просто бежать, другого выхода нет. Она не хочет быть ни его полюбовницей, ни женой.
По телу прошла дрожь омерзения, стоило ей припомнить его жадные волосатые руки на своем теле. Нужно спасаться, завтра же поутру пойти в город, купить хорошего коня, ходящего под седлом, нацепить на него теперь уже два баула, и опять отправиться в путь-дорогу.
Жаль, что она сообразила про амулет слишком поздно — в Авернбурге в это время делать нечего, рынок уже закрыт.
На следующий день вышла из дому пораньше, разузнать, был ли здесь этой ночью купец. И удовлетворенно усмехнулась: вокруг дома кружили большие мужские шаги. Брюкт! Как же толково она поступила, намертво забив окна. Цепочка следов уходила за дом, потом возвращалась и возле дверей превратилась в утоптанную площадку.
Что ж, на этот раз ей удалось себя защитить. Но он упорный и нахальный, и наверняка в следующую ночь подготовится получше. Возьмет инструменты, взломает или дверь, или окно, и все-таки ворвется в ее дом. Чтобы не подвергнуться насилию, ей нужно уезжать из города немедленно.
Взяв на покупку коня пару золотых, привычно закутавшись в плащ и поглубже натянув на голову капюшон, Амирель торопливо пошла на городской рынок. Не заглядывая в продуктовые ряды, сразу направилась к конному манежу.
Там гарцевали несколько вполне приличных лошадок. Она начала прицениваться, выясняя, которая из них хорошо ходит под седлом. Возле соседних привязей тоже шел оживленный торг — мужчина в дорогом костюме, явно дворянин, осматривал горячего скакуна.
На Амирель он внимания не обращал, проверяя копыта и зубы лошади.
Девушка совсем было сторговалась с продавцом о цене, желая как можно быстрее покинуть город, когда на манеж вальяжно, как на собственный двор, вошел Брюкт в кафтане нараспашку, недовольный и распаренный, будто куда-то спешил. Увидев ее, с силой выдохнул, осклабился и громкоголосо объявил: