Удивительный сей состав вскоре доказал свою силу: Победоносцев почувствовал какую-то вновь рождающуюся бодрость в душе его и уменьшение боли в ранах своих: сон неприметно стал смыкать его ресницы, и хотя он не спускал глаз своих с прелестной княжны, а она своих с него, но волшебная сила лекарства все превозмогла, и он погрузился в крепкий сон.
Бразин:
– Ну, теперь он проспит целые сутки, не надобно его тревожить: сон для него теперь всего полезнее, ибо он очень слаб от вытекшей крови из его ран; но, к счастью, что родитель ваш, княжна, поспешил искусно перевязать его раны, которые, судя по тяжкому его дыханию, очень жестоки и опасны.
Селима (со страхом):
– Опасны, Бразин! Следовательно, этот прекрасный христианин не может быть излечен твоим искусством и от них во цвете лет своих погибнет?
Бразин:
– Я еще не осматривал его ран, а сужу по наружности. Завтра, когда перевяжу их, тогда вам, княжна, открою всю истину.
Селима:
– Ради самого Аллаха, заклинаю тебя пророком нашим Магометом, добрый мой Бразин! Употреби все твое искусство спасти жизнь этого юного и прекрасного героя. Отец мой тебя за это щедро наградит, я также не забуду до гроба услуг твоих.
Бразин:
– Я рад, прекрасная княжна, пожертвовать вам не только всем моим знанием в лечении болезней, но и самой жизнью моей. Я – ваш раб нижайший, верный и усерднейший невольник; воля для меня отца вашего, а моего повелителя, и ваша священна. Но, княжна, могу ли вам сказать несколько слов, чтобы не навлечь вашего на себя гнева? (Опускает глаза к земле и, преклонив голову, кладет обе руки на свою грудь.)
Селима:
– Говори и ничего не опасайся.
Бразин (обрадованный, становится пред нею на колени):
– Призываю Аллаха и великого пророка Магомета в том, что истину будут вещать уста мои, прекрасная княжна, пред тобой. Когда этого раненого принесли сюда, то я в это время был у князя Тамерлана, который родителю вашему предлагал о вашем с ним соединении. Сей прекрасный, юный и богатый витязь нашей страны был сегодня же привезен жестоко раненный в свой аул; он прислал за мной лошадь. Я нашел, что глубокая рана на груди его весьма опасна. Он сказал мне, что получил ее в сражении против русских гребенских казаков, от юного христианина, весьма храброго, который, предводительствуя своими казаками, множество самых лучших наших воинов лишил жизни и изуродовал. Он знает, что родитель ваш отправил его сюда для излечения, и я полагаю, что это не иной кто, как сей христианин.
Показывает на Победоносцева:
– Когда меня вы потребовали сюда в самоскорейшем времени, то князь Тамерлан, догадавшись о причине сего зла, переменился весь в лице и, протянув ко мне дрожащую руку, с умоляющим взором просил сказать вам, прекрасная княжна, что тот, кто пролил кровь его и, может быть, открыл путь в могилу, – христианин, пренебрегаемый правоверными и ненавидимый великим нашим пророком, неужели будет предпочтен ему в вашем сердце, которое для вас одной билось? «Скажи, Бразин, скажи прекрасной Селиме, – примолвил он со слезами, – чтоб она опасалась, как злого духа, сего христианина, который приведет ее на край глубокой пропасти и затворит навсегда для нее двери в рай Магометов, в небесное жилище гурий. Скажи также, что я тогда лишу сам себя жизни, и будет тому виною она одна».
Селима:
– Встань, Бразин. Я очень верю, что Тамерлан меня любит и ищет со мною соединения, но, невзирая на все достоинства, описанные в нем тобою, я никогда не желала ответствовать его любви. Увидевшись с сим князем, скажи ему от меня, что я благодарю его за советы, но как я должна вполне исполнить малейшие приказания моего отца, то, что бы со мною ни произошло, не должно наносить Тамерлану скорби, а еще и того более отчаянья, ибо я никогда не расположена любить его и быть его женою. Но смотри, Бразин, чтоб эти слова твои были в последний раз предо мной, а то ты подвергнешься жестокому гневу моего отца, если я открою ему твою дерзость. Я знаю, что Тамерлан ненавистник христиан, коварный и жестокий юноша! Он, может быть, не пожалеет золота, чтобы подкупить тебя уморить сего храброго воина, или даже убийц лишить его жизни. Тогда смотри – самая ужасная казнь тебя ожидает, а его вечное мщение моего отца и моя до гроба ненависть! Слова твои в пользу Тамерлана заставляют меня к тебе иметь подозрение, и потому отнюдь без меня не смей давать этому раненому твоих лекарств и перевязывать ран без присутствия присланного мною невольника!
Бразин трепетал всем телом, ибо совесть его точно не была чиста, когда Тамерлан посулил ему двести червонных и подарил двадцать пять впредь, если он прекратит жизнь ненавистного его врага, Победоносцева, коего мужество и красота заставляли Тамерлана мучиться жестокой ревностью, воображая, что князь Узбек, благоволивший о сем христианине, верно, имеет намерение, обратив его в их веру, женить на Селиме, которая, знав русский язык, легко может быть прельщена словами и красотой ненавистного его соперника. Он умолял княжну простить ему в его дерзости и быть уверенной, что он за все сокровища света не согласится ей изменить, и докажет то скорым выздоровлением раненого.
Селима:
– Хорошо, я увижу это из последствия твоего с ним обращения, чего ты достоин – награды или наказания. Останься при раненом, пока я схожу домой. Я сейчас сюда возвращусь.
Бразин (смотря вслед Селиме):
– Я знаю причину твоего гнева и ненависти к Тамерлану! Этот негодяй обворожил тебя своею красотою и словами на его языке. Жаль, что я не знаю оного, а то бы другие принял меры разлучить вас при самом начале. (По некотором молчании.) Гм! Потерять двести червонных – это ужасно!.. Да и для кого же? Для врага веры и отечества!.. Ну, кабы ты, хитрая Селима, да не знала силы лекарства, которого тайну я тебе, на мою погибель, открыл, то завтра же бы этот русский лежал в сырой земле. Теперь делать нечего – голова мне дороже этих денег! Я знаю, каковы наши кабардинки: она, не дождавшись отца, вонзит кинжал в мое сердце, если заметит какую-либо во мне измену.
Селима, возвратившись с невольницей и невольником, несшими разные питья и кушанья для раненого, если он, проснувшись, пожелает пить или что-нибудь скушать, обратившись к невольнику, сказала:
– Малек! Не отлучайся никуда отсюда и, если что случится с этим больным, беги ко мне и чрез Фатиму дай знать мне: я на верность твою надеюсь, как на саму себя. За это ты не останешься без награды.
Малек:
– Ваши приказания, прекрасная княжна, для меня священны! Вы можете в этом поверить нижайшему вашему рабу. (Низко кланяется.)
Селима:
– Бразин, пекись со тщанием об этом русском воине. Отец мой уведомил, что чрез три дня он приедет нас посетить. Смотри оправдай его надежды и свое искусство.
Бразин:
– Прекрасная княжна, будьте надежны; я ручаюсь за свое искусство, если только не приобщится к ранам другая болезнь.
Селима:
– Надобно стараться не допустить оную; а притом я замечаю, что этот русский воин самого крепкого сложения: может быть, сие воспрепятствует приобщиться другой болезни.
Невольнице:
– Пойдем, Фатима! Я рано завтра приду навестить вас и сейчас пришлю вам кушанья, питья и постели. Огонь не тушите: пускай горит всю ночь у вас, вы по переменкам сидите подле раненого.
Покрывает его прекрасным шелковым одеялом, ее руками вышитым, и поспешно уходит.
Бразин (по уходе их):
– Любезный Малек! Вот как пекутся наши повелители о христианах, а подданные, правоверные мусульмане, умирают без всякой помощи! Удивительно!
Малек:
– Тут ничего нет удивительного, Бразин. Князь наш, любивший отличать мужество и подвиги героев, полюбил этого русского и повелел спасти жизнь ему. Мы не знаем, какие его намерения. Да и почему же быть не так? Разве христианин не такой же человек, как и мы? Наших более попадается к ним в плен, а их весьма хорошо русские содержат, не так, как у нас: мучают работой, побоями и заставляют переменить свою веру. У них этого не делается, разве сам магометанин того захочет.
Бразин:
– Да, я бишь и забыл, что ты любимец русских и княжны, которую ты спас из челюстей хищного зверя. За эту услугу можно бы тебя наградить не тем.
Малек:
– Я исполнил долг мой и довольно этим награжден; притом же я всегда пользуюсь князя и княжны особенными милостями, а это я более всего на свете уважаю.
Бразин (сжав губы, про себя):
– Подлый раб, и тот дает мне уроки! (Осматривает больного.) Малек! Уже полночь: я немного засну, а ты посиди; коли больной проснется, разбуди меня. Почаще поглядывай на него.
Малек:
– Спи, Аллах да будет над тобою. Я, пожалуй, и всю ночь просижу один.
Бразин:
– Тем лучше. А я, право, люблю поспать.
Малек:
– По обыкновению вашей братии, когда больной требует вашей помощи при последних минутах своей жизни, вы зеваете или спите так спокойно, как преступник пред днем своей казни[5].
Бразин (засыпая):
– Мели что хочешь, а я буду спать.
На другой день, лишь только утренняя заря разостлала свой розовый ковер на восточном небе для встречи сияющего солнца, Селима уже была при входе в кибитку больного, устремившего туда свои алчущие взоры, без сомнения, ждущие сей прекрасной княжны.
Селима с величественною осанкою входит в кибитку, в черной одежде, подпоясанной золотым с каменьями поясом, обнимавшим ее стройную, гибкую и тонкую талию. Грудь ее закрывала сетка из червонцев, шею украшало бриллиантовое ожерелье, а голову – зеленая бархатная шапочка, унизанная крупными перлами с бриллиантовой же пряжечкой, коею было приколото с левой стороны белое страусовое перо, загнувшееся чрез верх шапочки на правую сторону. Маленькие ноги обуты в сафьянные алые сапожки, вышитые золотом. Белый флер с левого плеча, наискось, был бантом завязан с правой стороны груди.
Победоносцев запылал весь в огне, сердце его забилось от радости, удивления и восхищении. Он восклицает на русском языке:
– Нет! Ты – не смертная! Ангельский твой взор, твоя небесная красота, твои чувства доказывают мне, что ты существо горнего мира! Ах, если б я мог встать теперь и поклониться тебе, дева неподражаемая!.. О, сколько сколько же счастлив будет тот, кого ты полюбишь, кого удостоишь быть своим супругом, кому вручишь эти небесные прелести, это нежное сердце и душу ангельскую!..
Селима:
– Не угадал, христианин! Я такая же смертная, как и ты. Я также вчера почла тебя за существо другого мира, но весьма ошиблась, когда нахожу тебя здесь еще лежащим. Что ж касается до избранного, то его образ глубоко напечатлелся в моем сердце, и одна смерть прекратит мою к нему пламенную страсть. Я уже отдала ему и мое сердце и все существование! Но он меня не любит… (Потупляет вниз печальный взор.)
Победоносцев (побледнев):
– Не любит! Следовательно, он лишен зрения и человеческих чувств! Такого тунеядца я почитаю хуже скота. О Боже, не любить лучшее твое произведение, могущее сиять своею красотою во всей вселенной! И не боготворить ее, этого прелестного существа!.. Нет, этого не может быть! Это одна игра слов!
Селима:
– Нет, это не игра слов, а настоящая истина. Хочешь, я это тебе докажу сейчас? Но нет, сперва выздоравливай, а то я вижу большие перемены в твоем лице, которое то покрывается розами, то бледнеет, как лилия или нарцисс. Тебе удивительно, что я так сегодня богато одета: сегодня – мое рождение. Я хочу испытать ныне планету своего счастья. Но скажи мне, Андрей (так звали Победоносцева), перевязывали ли твои раны?
Победоносцев:
– С час времени.
Селима (с горестью и сожалением, к Малеку):
– Я думаю, он жестоко страдал и кричал?
Малек (с веселою улыбкой):
– Недаром наши называют русских железными воинами! Наш раненый при жестокой операции, сделанной ему Бразином в глубоких его ранах, ни разу не охнул, не поморщился и ни одного раза даже не вздохнул, но еще с улыбкою сказал нам с Бразином: «Однако ж и ваши кабардинцы не умеют шутить в сражениях. Я думаю, они унесли у меня здоровья лет на десяток; но я за это на них не сержусь, это право войны!»
Селима (с удивлением пожимая плечами):
– Чудеса!..
К Бразину, тихо:
– Что, Бразин, есть ли надежда на излечение?
Бразин (также тихо):
– Теперь я этого совершенно утверждать не могу. Посмотрим, что произойдет через шесть дней: коли не присовокупится другая болезнь, то я ручаюсь за его выздоровление. Раны его очень опасны, в особенности на груди и в правой руке; он хотя и выздоровеет, но жестоко будет страдать грудью и худо владеть правою рукою. А притом надобно еще прибавить, только не огорчитесь, светлейшая княжна, что он недолго проживет и в молодости лет своих увянет, и хотя вновь расцветет, но не для света, а для могилы.
Селима (с ужасом):
– О Аллах! Ты вдруг двух твоих созданий прекратишь жизнь!
Бледная, обращает печальные, слезами наполненные глаза на Победоносцева, который, не спуская своих с нее, старался вслушаться в ее разговор с Бразином.
Победоносцев:
– Успокойтесь, прелестнейшая княжна! Я лучше знаю Бразина свое положение, и уверяю вас, что я, к несчастью, выздоровею, хотя бы желал сию же минуту умереть пред вашими взорами; ибо, потеряв все надежды на будущее блаженство, я точно недолго проживу: ужасная тоска и отчаяние откроют мне гроб!
Селима:
– Какие ужасные слова! Какие неприличные желания такому герою, как ты! Если ты уже потерял свое блаженство в отечестве твоем, то мы постараемся вновь доставить его тебе здесь, если только душа твоя столько же прекрасна, как и лицо твое, и если сердце свободно от известной страсти. Нет, мы не дадим тебе умереть в стране нашей: ты увидишь своих родных и соотечественников, и может быть, коли примешь мои советы, то еще и не один.
Победоносцев (в восхищении):
– Не сон ли обвораживает мои чувства? Не глас ли с небес вливает в сердце мое и душу столь усладительные уверения? О Селима! Да наградит тебя Бог за мое спасение!
Селима:
– Я пойду на час к моей матери и сестрам: они ждут меня. Часа через два я приду сюда и буду здесь с тобой обедать. Я хочу провести сей день подле тебя.
Победоносцев:
– О несравненная Селима! Какой радостью наполняешь ты мою душу и вливаешь своими словами целительный бальзам на раны моего сердца! Чем я могу заслужить это? Чем могу возблагодарить тебя – дева, носящая образ горнего существа?
Селима:
– Уговор о сем будет после. Теперь до свидания, прощай! (Уходит.)
Конец ознакомительного фрагмента.