Разумеется, ни Тось, ни дядька Хродий об этом не знали. Откуда? Они занимались обычными делами. Тось старательно обмазывал глиной новый сарай, а его поднятый потихоньку косил по ночам траву.
За этим-то безобидным занятием дядьку Хродия и взяли. Тепленького, если можно так выразиться. Сначала выследили, а потом навалились сразу двумя группами, с дубьем и вилами. Одного из нападавших бывший писарь уложил сразу, отрубив голову косой, второму располосовал когтями бок, но остальные его окружили, насадили на вилы и, в конце концов, проломили череп. Какое-то время поднятый еще дергался, но все уже было кончено. Переломав ему для надежности все конечности, дядьку Хродия отнесли обратно на погост, швырнули в могилу и дружно вбили в грудь осиновый кол.
Тось хватился помощника только на следующую ночь. Чуя неладное, прибежал на кладбище, где обнаружил безобразно развороченную могилу (а дядька Хродий всегда выкапывался аккуратно, чтобы не вызывать подозрений), и понял, что что-то случилось. При попытке снова поднять дядьку Хродия Тось не почувствовал ни малейшего отклика и окончательно убедился, что помощника у него больше нет. Сначала Тось сильно испугался, потом разозлился. Он только-только начал привыкать к хорошей жизни, когда не надо вкалывать, как проклятому. А подумав, разозлился еще больше. Ну кому, скажите на милость, мог помешать кроткий и послушный дядька Хродий? Да никому, всего-то один раз поросенка сожрал. Но тут Тось сам виноват, надо было кормить, раз поднял. А больше никому и никогда. Он все время только пахал, как лошадь.
Тось расстроился. Как он будет теперь жить? В ближайший год ему без помощника не справиться. А где его взять? Люди в деревне, конечно, умирали, но нечасто, и в основном это были либо дряхлые старики, либо совсем малые дети, к которым не успевали привезти знахарку. Молодых и здоровых мужиков умирало раз-два и обчелся, он уже и не помнил, когда кто-то из таких преставился в последний раз. Наверное, их трупы уже разложились, а общаться со скелетом Тосю совсем не улыбалось. Можно было, конечно, попытаться поднять отца, но Тось еще не дорос до такого цинизма. Да и к тому же, отец был одноруким, и для работы не годился, так чего зря затеваться? Тось еще раз оглядел кладбище, пытаясь что-нибудь придумать, но никаких умных мыслей не возникало.
Так где же, Хельф всех побери, ему взять помощника?
Боги этой ночью были милостивы к Тосю и позволили ему добраться домой без приключений. И, занятый своими переживаниями по поводу помощника, он не заметил, что, несмотря на поздний час, в деревне подозрительно много светящихся окон, а общая обстановка далека от спокойной.
Несомненно, только милостью богов можно объяснить то, что он не наткнулся на обходящих деревню дозором мужиков, а также и то, что назавтра неожиданно решилась его проблема с помощником. Ведь как раз на следующий день скончался кузнец Вахар, тот самый которого в пылу сражения ранил когтями дядька Хродий. Рана вроде была неглубокой, но воспалилась мгновенно, и привезенная знахарка успела только облегчить бедному кузнецу агонию.
Хоронили кузнеца всей деревней, как героя, положившего жизнь за безопасность односельчан, и никому даже в голову не пришло вогнать в его сердце осиновый кол. Если бы они знали, какую радость и облегчение от этого испытает начинающий некромант, они бы, наверное, сожгли труп от греха подальше, но чего теперь гадать?
Тось действительно испытывал огромное облегчение оттого, что у него снова будет помощник, и оттого, что свежеиспеченным покойником был именно кузнец. Нет, не потому, что радовался его смерти — Тось все-таки был не настолько жесток. Просто жизнь и смерть для него по-прежнему не слишком отличались друг от друга, и он не думал, что умереть — это так уж плохо, а жить — такое уж благо. Но поднимать дядьку Вахара, которого он знал и к которому неплохо относился, было для него проще и, пожалуй, приятнее, чем кого-то другого из деревенских мужиков.
В ночь после похорон, очень поздно, как всегда, проявляя привычную осторожность, Тось явился на кладбище и бесцеремонно уселся на свежий могильный холмик. Положил на него руки, ощущая под ними влажную землю, и сосредоточился.
Образ дядьки Вахара соткался из воспоминаний и лунного света почти безо всяких усилий. Тось щелчком послал его вниз, чуть отодвинулся в сторону, на траву, и стал ждать.
Долго мучиться ожиданиями не пришлось. Вскоре земля на могиле зашевелилась, немного просела, потом в стороны полетели комья, и из могилы показалась голова дядьки Вахара.
— Привет, — сказал ему Тось, весело ухмыляясь. Уж больно недоуменная физиономия была у новоподнятого.
Кузнец молча посмотрел на него, потом огляделся вокруг. Немного помедлил, а потом все-таки выбрался наружу. Было заметно, что он настолько потрясен, что никак не может прийти в себя.
Тось решил ему помочь.
— Добро пожаловать в новую жизнь, — сказал он как можно дружелюбнее.
Общение с дядькой Хродием показало, что с поднятыми вполне можно общаться, как с обычными людьми, и именно это Тось собирался делать. Боги видят, ему надоело молчать, очень хотелось завести еще одного собеседника, кроме отражения. А то собеседник с этого отражения такой, что….
— Я что, умер? — спросил дядька Вахар, озираясь.
— Да, — беспечно кивнул Тось. — Но теперь опять ожил, так что не переживай! Я твой новый хозяин, если еще не понял, — Тось решил сразу расставить все точки над и.
— Ты? — удивился кузнец и замер, будто что-то соображая.
А потом вдруг метнулся к мальчишке, резко выбрасывая руку. Схватил за горло и вздернул на ноги, хриплый вопль разнесся по всей округе.
— Так это ты, гаденыш?! Ты???
Тось, задыхаясь, вцепился в твердые, словно тиски, пальцы кузнеца.
— Отпусти, что ты делаешь, придурок?
Рука неожиданно разжалась, и Тось упал на землю, держась за горло и кашляя. Дядька Вахар с огромным недоумением, заметным даже при свете луны, посмотрел на свою руку.
— Вот, значит, как? — удивленно произнес он.
— Да, так, — зло прохрипел пребывавший в неменьшем недоумении Тось. Ничего себе, оказывается, его приказы поднятые не могут нарушить. Жаль, что он раньше этого не знал, тогда бы тетка Фелисия вела себя поспокойнее. — Говорю же, я твой хозяин, идиот! — вот правду говорят, сила есть, ума не надо!
Кузнец уставился на него, как баран на новые ворота.
— Хозяин, говоришь? — с не меньшей злостью, чем Тось, выдохнул он. — Ну так я тебе сейчас послужу!
Он набрал воздуха в могучую грудь и вдруг заорал на всю деревню:
— Братцы, сюда!!! Здесь он, колдун проклятый!!! Сюда-а!!!
— Ты что, спятил, — Тось вскочил, бросаясь к кузнецу. — Заткнись, а то упокою!!!
Тот мгновенно замолчал. Потом схватился за горло, упал на землю и начал кататься, раздирая себе глотку. Жуткие хрипы, доносящиеся от кузнеца, заставили Тося покрыться холодным потом.
— Перестань, придурок, повредишь же себе! — как лечить поднятых Тось имел самое смутное представление. Вернее, совсем никакого представления.
Мысль о том, что на крик дядьки Вахара может кто-нибудь прибежать, пугала начинающего некроманта до дрожи в коленках, но он решил рискнуть и попробовать договориться с кузнецом. Уж больно не хотелось снова впрягаться в тяжелую работу.
— Да перестань же горло рвать, говорю тебе! — пытаясь сохранять спокойствие, обратился он к поднятому кузнецу. — Я не собираюсь с тобой ничего делать, будешь работать, да и все. Ну там, сена накосить, дом подремонтировать, навоз вывезти. А кормить я тебя буду, ты не сомневайся. Дядька Хродий на меня никогда не жаловался.
Но здравый смысл, похоже, окончательно покинул кузнеца. Горло себе он рвать перестал, прямой приказ на него подействовал, но после слов о еде он сдавленно замычал и принялся извиваться, точно уж на сковородке. Тось хотел разрешить ему говорить, но потом решил, что рано. Еще опять вопить начнет. Нет, пусть сначала успокоится, придет в себя, а потом и поговорить можно. Вот же, упрямый! Тось уселся неподалеку от могилы и стал ждать. Он был сильно разочарован поведением кузнеца, с дядькой Хродием все было намного проще.
Неожиданно справа послышался какой-то шум, и громко треснула ветка. Тось вскочил, оглядываясь. Святая семерка, кого еще нелегкая принесла?
Несколько мгновений спустя раздались приглушенные мужские голоса, и Тось, как испуганный заяц, метнулся в сторону, в тень от деревьев.
Тут же раздался грубый вопль:
— Вон он, лови, а то уйдет!
Тось мчался к выходу из кладбища, не разбирая дороги. Хельфов мамрюк, надо же было так глупо вляпаться!!! Он пролетел сквозь живую изгородь, весь исцарапавшись, но совершенно этого не заметив. Ани-Милосердная, спаси и сохрани, только бы не догнали, только бы не догнали…. Тось весь дрожал и, наверное, разревелся бы от страха, если бы у него было на это время. Наверное, Ани в этот момент спала и не слышала молитву, потому что преследователи и не думали отставать. Наоборот, матерясь, тяжело дышали в затылок и грузно топали за спиной у Тося, который несся прямиком к деревне. Почему к деревне? А боги его знают, почему. Куда еще может побежать насмерть перепуганный ребенок, если не домой? И пусть Тось уже вышел из детского возраста и умом прекрасно понимал, что дома ему никто не поможет, тело все равно несло к родному двору, истово веря, что там для него единственное безопасное место на свете.
До дома оставалось несколько десятков шагов, когда его сбили с ног и окружили посреди улицы. Толпа разъяренных, разгоряченных погоней мужиков с вилами наперевес против тощего, валяющегося в пыли подростка.
Он сел, с ужасом озираясь и пытаясь отползти в сторону, но уперся в чьи-то вилы. Шарахнулся в сторону, снова напоролся на вилы, больно уколовшись.
— Так вот кто у нас, оказывается, пакостил! Тосев щенок! Я всегда знал, что добра с него не будет!
Тось узнал голос старосты и замер, втянув голову в плечи. От дядьки Снасия он не ждал ничего хорошего.
Мужики зашумели, целиком и полностью поддерживая злорадное удивление старосты.
— А ну, признавайся, сопляк, какого ляда делал на кладбище среди ночи?
— Никакого! Ничего я там не делал!
— Врешь, гаденыш!
Снова тычок вилами, от которого Тось сжался в нервный, трясущийся комок.
Со стороны кладбища послышался шум и голоса. Несколько мужиков, либо немолодых, либо слишком тяжелых, чтобы принимать участие в погоне, дружно тащили связанного дядьку Вахара.
— Гляди, Снасий, кого мы еще нашли! — сказал один из них, давая знак остальным.
Те дружно швырнули принесенного к Тосю, так что голова кузнеца больно стукнула босую ступню мальчишки.
— Ну и чего ты добился, дурак? — не сдержавшись, одними губами спросил Тось своего поднятого. Хельф его дернул связаться с этим кузнецом!
Тосев вопрос будто разрушил плотину, и дядька Вахар, дернувшись, вдруг завыл, заскулил, как собака.
— Братцы, святой семеркой прошу, братцы! Вбейте в меня осиновый кол! Не хочу быть упырем проклятым, не хочу! Святой семеркой прошу, братцы! — он начал извиваться и ползать по земле, пытаясь подняться на колени. — Ани Милостивой клянусь, не виноват я, что так вышло! Это все он, колдун проклятый, это он меня поднял! Это все он!!!
— Заткнись, придурок! — не выдержал Тось, и излияния кузнеца плавно перешли в неразборчивое мычание, перемежаемое рыданиями.
— Вот значит как! — обрадованный голос старосты ударил Тося по ушам. — Кому еще нужны доказательства?
Судя по недоброжелательному гулу, доказательств всем было достаточно. Тось поднял голову, затравленно озираясь. Он все еще не верил, что они решаться прямо здесь его убить. А как же суд? А жрецы? А храм Веса-Правдолюбивого?
Но, похоже, вопросы законности ночного судилища никого не волновали. Деревенские мужики сдвинулись в круг поплотнее и выставили вперед вилы. Было ясно, что они не отступят. Тося охватило отчаяние. Он молча озирался, впиваясь взглядом в знакомые с детства лица. Они медлили, никто не решался ударить первым, мальчишка все-таки. Вдруг староста выхватил у кого-то вилы и сделал выпад в сторону Тося.
— Эх, благословите, боги!
Тось дернулся в сторону и мгновенно, не раздумывая, перехватил контроль над жирным телом дядьки Снасия. Как в дерьмо окунулся, честное слово. Тут же отпустил его, и староста, выпустив вилы, грузно повалился на землю.
Причины того, что случилось со старостой, мужики осознали не сразу. Кто-то сообразил быстрее, кто-то медленнее, кто-то вообще ничего не понял. И это дало Тосю шанс. Те, кто понял быстрее, набросились на него с вилами, пытаясь пригвоздить к земле, но им мешали те, кто соображал медленнее, началась давка и неразбериха. Тось уворачивался, как мог, и одновременно убивал каждого, кто пытался ткнуть в него вилами. Ему почти не было страшно, он даже искренне не понимал, как не додумался до этого раньше, только внутри скрутился ледяной комок, из-за которого била крупная дрожь и накатывала тошнота.
То, что любого напавшего ждет смерть, наконец, дошло и до самых недалеких. Вилы постепенно опустились, потом раздались вопли ужаса, и здоровые взрослые мужики попятились, а потом и побежали прочь от неподвижно сидящего на земле мальчишки.
Проводив их глазами, Тось еще немного посидел, а потом встал и пошел домой.
Дома он наскоро собрался, побросав еду и какие-то вещи в сумку и ссыпав туда же оставшееся серебро. Перед глазами все плыло, как в тумане. Поматывая головой, чтобы избавиться от мути перед глазами, Тось запряг недовольно фыркающего, что разбудили среди ночи, Орлика. Конь уже почти не шарахался от него после того, как он кого-нибудь убивал. Привык, как и вся остальная скотина. Во дворе было тихо, даже собаки спали. У Тося сжалось сердце. Бросать их всех вот так. Сколько лет они были его единственными, кто был рядом? Не выдержав, Тось вернулся в хлев. Гуси, утки, козы, что они понимают? Но вот Милка с его любимицей Ночкой…. они же его, считай, выкормили.
Он нашел их в темноте, обнял, прижался к теплому Ночкиному боку щекой, несколько раз похлопал по спине. Кому-то они теперь достанутся? Тось сильно надеялся, что деревенские поторопятся с дележом и не оставят коров недоенными. Ладно голодными, потерпят, но недоенными — это плохо. Тось не хотел, чтобы они мучились. Проглотив вставший в горле ком, он вышел из хлева. Надо было торопиться, скоро рассвет. Взгляд последний раз пробежал по знакомому до последней щепки подворью, было что-то невероятно тоскливое в том, чтобы уезжать вот так, среди ночи…
Потом забрался на Орлика, и поехал со двора.
Краишевка располагалась в низине, и дорога из деревни шла по холму. Когда рассвело, Тось еще раз оглянулся, пытаясь разглядеть свой двор. За ночь он успел отъехать довольно далеко, и домики показались ему маленькими, как игрушки. Он замер, увидев, что вокруг его двора толпятся люди, а из его дома и всех построек валит дым и прорываются сполохи огня. И никто не ведет домой его скотину, не растаскивает припасы, не сует в мешки кур и поросят…
Губы Тося невольно запрыгали, потом сложились в жалобную гримасу. По щекам побежали горькие, как полынь, и обжигающие обветренную кожу слезы.
Ночка, Милка….
Тось ничего не сказал, даже не закричал. Все звуки замерзли в горле, как вода в колодце в лютый мороз.
Но если бы он видел себя со стороны, то заметил, как от его груди отделилось небольшое темное облачко и полетело к Краишевке. Однако он смотрел только туда, где горел его дом, и потому ничего не увидел.
Глава 7.
«…. Тирту, куда я приехал с Мирой и ее тетей, оказался совсем не похожим на Барн и другие виденные мною человеческие поселения. Разумеется, как представитель другой расы, да еще и так мало знакомый с людьми и их обычаями, я не вправе высказывать столь категоричное мнение, но сердце подсказывает мне, что нигде в человеческих землях более не существует такого города, как Тирту. Богатейшая история (Тирту, по преданию, был построен еще до пришествия богов) накладывает на его жителей довольно заметный отпечаток. Особенно впечатляющим их качеством следует считать непомерную гордыню — каждый мнит себя потомком правителя, героя или какой-либо иной выдающейся личности (что, разумеется, нельзя проверить, ибо правителей, героев, равно как и выдающихся личностей, за долгую историю города существовало немало и почти каждому из них потомками приписывается высокая плодовитость, почитающаяся здесь отличительным признаком выдающейся личности).