Драко признавал, что Люпин — отличный преподаватель. Находясь в пределах слуховых возможностей Поттера, парень, конечно, не уставал подчёркивать, что даже домовой эльф справился бы лучше заикающегося профессора Квиррелла или самовлюблённого индюка Локонса.
Люпин не заставлял их переписывать на занятиях учебник, что было характерной чертой преподавания некоторых профессоров, и не распинался в пространных рассуждениях, игнорируя темы занятий, утверждённые министерством. Всё, что рассказывал профессор Люпин, было на страницах учебников, тем не менее, после его занятий, читать сухой текст со скупыми описаниями, казалось кощунством. Да и было, по сути, бессмысленной потерей времени — нужные знания и так откладывались в голове.
А интересные темы для эссе и грамотный подбор литературы для дополнительного чтения, характеризовали Люпина, как эрудированного человека с правильным подходом к ученикам.
Но конкретно в этот момент, Драко готов был заавадить и довольно улыбающегося преподавателя, и зануду-Грейнджер, которая быстро тарахтела о характеристиках боггарта, неизбежно приближая момент непосредственной встречи с ним. Люпин добавил Гриффиндору баллы, и Драко раздражённо скрипнул зубами.
Сам он мог выдать даже больше информации, но считал ниже своего достоинства тянуть руку и подпрыгивать, как эта несносная зубрила. Истинно умные люди не выпячивают свои познания на каждом шагу, так считал Малфой. Поэтому и мнение об умственных способностях Грейнджер, несмотря на количество зарабатываемых ею баллов, у Драко было невысоким.
Люпин велел ученикам стать в шеренгу, дабы каждый имел возможность поконтактировать с боггартом. Гриффиндорцы, как толпа малолетних детей, тут же принялись толкаться, стремясь оказаться поближе к шатающемуся шкафу, из которого доносились потусторонние завывания. Флаг им в руки. Драко, как и остальные Слизеринцы, спокойно стоял в стороне, пока шеренга не установилась сама собой.
Он оказался ближе к концу, и очень этому радовался, тщательно следя за тем, чтобы лицо его оставалось бесстрастным. Вряд ли каждому удастся правильно применить Ридикулус с первого раза, а значит, довольно высок шанс их «хвосту» не попасть в число практикующихся.
Драко был удивлён тем, что мягкий и понимающий Люпин решил выставить глубинные страхи учеников на обозрение двум факультетам. Ещё больше он был удивлён сокурсникам, радостно поддерживающим его в этом безумии. Наверное, все они боялись чего-то незначительного, вроде пикси.
Драко тоже с удовольствием бы притворился, что ужасно боится бундимуна или даже василиска — вряд ли дражайшие коллеги по учёбе приволокут в Хогвартс ещё одного, чтобы его напугать. Но у Малфоя глубинный страх был куда менее материальный и куда более серьёзный. Уж точно серьёзнее мрачного преподавателя Зельеварения в одежде миссис Августы Лонгботтом.
Несмотря на свои опасения, Драко не мог не наслаждаться шоу. Особенно, когда перед Уизли, трясущимся и едва не роняющим свою палочку, материализовался огромный арахнид. Уизли сипло проговорил первые два слога заклинания, закашлялся и умолк.
Приободрённый боггарт агрессивно заклацал истекающими ядом жвалами и напружинился, готовясь прыгнуть. Собравшись с силами, парень всё же применил Ридикулус, и лапы паука разъехались, снабжённые маленькими колёсиками. Но оттолкнуться тот всё же успел, и влетел в доселе ровную шеренгу, бешено мельтеша тонкими ногами.
Ученики, хохоча и взвизгивая, бросились врассыпную, а боггарт подкатился к группе Слизеринцев, падая на пузо. Раздался новый взрыв смеха. Побег от боггарта гарантированно пошатнул бы его авторитет на факультете, да и уподобляться гриффиндорцам Драко намерен не был. Так что, он остался стоять, где стоял, надеясь, что боггарт решит выбрать объектом психотерапии кого-нибудь другого.
Требовалось обладать недюжинными окклюменционными способностями, чтобы обмануть боггарта, и Драко сомневался, что у него это получится. Тем не менее, он в красках представил себе тёмный лес, тушу единорога и выглядывающее из-под тёмного капюшона узкое лицо с перемазанным серебристой кровью ртом.
Драко предоставил существу такое количество выбора, что, когда тот принял облик человека, даже остался разочарован. Подумать только: он мог стать дементором, трупом единорога, даже самим Тёмным Лордом, однако выбрал это лохматое недоразумение в круглых очках.
Но признаться, у настоящего Гарри Поттера никогда не было такого презрения во взгляде, прищуренных глаз и брезгливо поджатых губ. Он смотрел на Малфоя, как на садового слизня.
— Ридикулус, — буркнул Драко, направляя на боггарта палочку.
Тот отшатнулся, будто даже вероятность того, что Малфой к нему прикоснётся, вызывала у Поттера омерзение.
— Ридикулус, — повторил Драко, выдыхая сквозь зубы.
Голова очкарика начала желтеть и набухать, через несколько секунд превратившись в тыкву. Знаменитый шрам вытянулся, а круглые очки перекосились, чудом удерживаясь на гладкой поверхности. Боггарт зашарил по тыкве руками, будто пытался найти свои глаза, и окружающие разразились новыми взрывами смеха. Малфой нацепил на лицо самую самодовольную улыбку, будто всё так и планировалось.
Боггарт тем временем превратился в змею, и ученики брызнули в разные стороны. Инцидент был исчерпан.
***
Драко в который раз взбил подушку, потом примял её, сбросил с себя одеяло, снова натянул его. В конце концов, запинал все постельные принадлежности подальше и упал на спину с тяжким вздохом.
Заснуть не было никакой возможности. Хотя никто его ни о чём не спрашивал, Драко не мог не думать о том, что произошло. Понял ли кто-нибудь, что это его боггарт? Видел ли это сам Поттер?
Бо́льшая часть учеников была сосредоточена на том, чтобы предугадать действия боггарта и придумать соответствующую страху шутку. Вряд ли у кого-то было время, чтобы анализировать что-то ещё. На самом деле, боггарт, ставший Поттером перед группой слизеринцев, ничего такого не означает. Просто, кто-то из них его опасается, только и всего. Определённо, никто не обратил внимания на то, с какой долей презрения смотрел лже-Поттер, и что это должно было обозначать.
Драко едва слышно захныкал, потому что «колыбельная» не помогала. Несмотря на логичность его размышлений, внутри сидела холодящая душу паника. Слизеринцы сходу принялись называть Поттера тыквоголовым, а значит, ничего не мешает кому-нибудь вспомнить больше подробностей этого эпизода. Применить Ридикулус на боггарте может любой, не обязательно, чтобы тот в этот момент показал страх конкретного мага. Тем не менее, именно Драко сразился с боггартом, и это привлекало к нему лишнее внимание.
— Как же я тебя ненавижу, Поттер! — прошипел Малфой, садясь на кровати.
Если раньше у парня ещё теплилась надежда уснуть, то сейчас его просто распирало желанием найти очкарика и накостылять ему. А потом поцеловать и накостылять ещё раз. И применить Обливиэйт. Так, Драко, по крайней мере, смог бы проверить, чего хочет на самом деле.
К Гарри Поттеру Драко испытывал целый сонм разнообразных чувств, которые мешали ему спокойно жить. Наверное, он уже давно бы воспользовался возможностью вычистить свою голову от ненужных воспоминаний, если бы не опасался, что снова наделает тех же глупостей.
Тогда, на первом курсе, он оказался немного разочарован тем, что Гарри Поттер оказался совсем не таким, каким он его себе представлял. В воображении Драко не было места вороньему гнезду, которое заменяло Поттеру волосы и переломанным очкам в неэстетичной толстой оправе. К тому же, знаменитый герой общался с нищебродом-Уизли и незнакомой девочкой. Поскольку Драко знал бо́льшую часть чистокровных магов в лицо, а остальных — по фамилиям, первокурсница была, скорее всего, полумаглой, в чём Драко вскоре убедился.
Представшая в купе картина настолько не соответствовала ожиданиям Малфоя, что тот уточнил, что ищет Гарри Поттера. И получил вполне ожидаемый ответ, что Гарри Поттера здесь нет, он перешёл в хвост Хогвартс-Экспресса. Осмотрев половину купе поезда, Драко понял, что его обманули. Первым порывом было ворваться к очкарику, который оказался не таким валенком, как выглядел, и высказать ему свои претензии. Но решил, что отец не одобрил бы такое поведение.
Скорее всего, с Поттером просто многие хотели познакомиться. А рос он где-то не здесь, поэтому не узнал великолепного Малфоя. Вдохновившись собственными объяснениями, Драко сделал ещё одну попытку. Перед распределением он приложил все усилия, чтобы донести до Поттера степень его заблуждений.
Наблюдая очень неподходящий контингент общения для мага с такой биографией, Драко смело предложил ему альтернативу и не ожидал никакого подвоха. Кто бы не согласился дружить с выходцем из одной из самых богатых и влиятельных семей Британии? Только этот несносный мальчишка, упрямо не желающий признавать очевидное.
Драко ни разу не чувствовал себя настолько униженным, как стоя там с протянутой для пожатия рукой. Поттер смотрел на него с неприятием, на фоне раздавались смешки Уизли. Рыжий нищеброд позволял себе над ним насмехаться — какой позор. Драко использовал эту ситуацию, чтобы поставить Уизли на место, а заодно и отвести внимание от отказа Поттера.
С тех пор Малфой, конечно, поднабрался жизненного опыта и уже не рыдал в подушку от того, что его внутренние порывы не оценили по достоинству, как было на первом курсе. Но определённо не хотел бы пережить такое снова. Тем более, от Поттера. Поэтому, больше не пытался сблизиться с очкариком и использовал любую возможность, чтобы ему насолить.
В первый раз его размышления о том, почему у него не получается игнорировать Поттера, как прочих раздражающих людей, свернули не туда на втором курсе. Он как раз недавно вступил в квиддичную команду и не жалел усилий, чтобы доказать герою своё превосходство.
Крёстный легко подписывал разрешения на дополнительные тренировки, что несказанно радовало маньяка-Флинта и заставляло тихо поскуливать остальных членов команды. Никто не решался высказывать свои возмущения всерьёз, потому что задираться с рослым капитаном не стал бы и полных псих.
Тем не менее, Оливер Вуд регулярно вступал с Маркусом в спор, зачастую перетекающий в магическую дуэль или банальный мордобой. Как-то раз, они сцепились прямо в раздевалке, и прочие члены команд поспешили покинуть место стычки, пока и им не прилетело.
Уже отойдя на приличное расстояние, Драко понял, что выронил мешочек с побегами чемерицы, кои собирал по просьбе профессора Снейпа. Он вернулся к полю и заглянул в раздевалку максимально осторожно, потому что оттуда по-прежнему доносился шум.
От увиденного Драко окаменел на несколько секунд, неприлично уронив челюсть. Дело было даже не в однозначной локации Маркуса и Оливера, и не в ритмичном движении их тел — старшекурсников и не за таким можно было застать. А в словах любви, которые рычал Маркус, с грохотом всаживая спину любовника в дверь одного из шкафчиков. Оливер щеголял свежим синяком на скуле и ссаженой губой, но выглядел до неприличия довольным происходящим.
Во время повторного сбора чемерицы, Драко думал, что кого-то ему эта парочка напоминает. Бесконечные взаимные упрёки, оскорбления, желание насолить, чтобы потом наблюдать, как глаза соперника начинают метать молнии, а на щеках перекатываются желваки. Драко стало нехорошо, когда он примерил поведение капитанов на себя и Поттера. Но, чем дольше он обдумывал эту идею, тем привлекательнее она ему казалась. Может, в этом и кроется причина его помешательства на очкарике? Может, таким образом ищет выход его симпатия?
Симпатия. Думать об этом было тошно. Это только в любовных романах матери герой мог признаться, что устраивал каверзы по причине внеземной любви, и спустя полстраницы возлюбленные уже целовали друг друга на фоне заката, забыв былые обиды. Конец. Драко знал, как будет на самом деле: он нафантазирует себе того, чего нет, оправдывая поведение Поттера, как было первый раз в поезде, а потом шрамоголовый снова его отошьёт. Спасибо, не надо.
Но размышления о том, что между ними всё могло бы быть иначе, лучше, никак не желали отпускать. Если бы он пришёл в то купе раньше, если бы правильнее подобрал слова. Если бы драклов Поттер протёр, наконец, глаза и понял, что Уизли и Грейнджер меркнут на фоне Малфоя.
Драко наколдовал Темпус и потянулся за лежащей на тумбочке книгой по долговременным магическим эффектам. Уже не имело смысла пытаться заснуть.
***
Драко плохо спал уже вторую неделю подряд. Под глазами у него залегли тени, сами глаза были красными, а ещё Малфой постоянно забывал об элементарных физиологических потребностях. Вот и сейчас он шагал максимально быстрым с возможностью сохранения достоинства шагом, надеясь, что ему не придётся расчищать себе место в туалете с помощью тёмных заклинаний. И не дай Мерлин встретить сокурсника, который захочет что-то обсудить.
Малфой понял, что к нему обращаются, уже когда зовущий обогнал его с фланга и встал, загородив дорогу.
— Чего тебе? — проговорил сквозь зубы Малфой, стараясь не начать приплясывать на месте.
Поттер выжидательно смотрел на него, удивлённый кратким и неоскорбительным вопросом. Может, Гермиона права, и Малфой действительно не так плох, как хочет показаться?
После того урока по защите от тёмных сил дня не проходило, чтобы заинтересовавшаяся психологией девушка не пускалась анализировать поведение Малфоя. Сам Поттер не заметил, в кого там превратился его боггарт, но Гермиона утверждала, что это был он, Гарри. И что хамское поведение Малфоя — классическая защитная реакция.
Сначала Гарри отмахивался тем, что ей это показалось, и боггарт превратился вовсе не в него, но Гермиона привела свидетелей. Потом парень долго спорил, потому что защитная реакция Малфоя походила на атакующую. Более того, Гарри не мог вспомнить ни единого момента, когда мог бы обидеть Малфоя. Это слизеринец вечно задирал его первым, Гарри только парировал.
Гермиона дала ему почитать теорию Фрейда и проникшийся ею парень ещё неделю шарахался от всех в гриффиндорской башне, потому что в каждом жесте однокурсников видел какой-то неприличный намёк. Психоанализа удостоился даже Рон: Гарри показалось, что стремление запихивать в рот большие куски еды что-то, да символизирует.
А теперь он, как дурак, стоял напротив Малфоя, не способный собрать слова в предложение.
— Я бы хотел пригласить тебя в Хогсмид, — выдал Гарри, дивясь тому, как гладко прозвучали эти слова.
Не зря он тренировался перед зеркалом, пугая бормотанием впечатлительного Невилла. Гарри был морально готов выслушать тонну издёвок, оскорблений и отразить пару заклинаний. Но Малфой буркнул «хорошо» и пошёл дальше.
— Я пришлю тебе сову! — крикнул Гарри, когда парень уже заворачивал за угол.
***
— Он, что сделал?! — выкрикнул поражённый Рон.
— Согласился, — повторил Гарри, тоже не способный уложить в голове это событие.
Стоящая рядом Гермиона выглядела чрезвычайно довольной собой. Рон открывал рот, что-то булькая, после чего зарылся пальцами в волосы и потянул их, издав полный душевной муки стон.
Ему ежедневно изрыгаемые Малфоем оскорбления тоже не доставляли никакой радости, и вначале парень был уверен, что Гермиона применит свои знания с целью проучить слизеринца. Надавить на больное так, чтобы тот и рот не смел открывать в их присутствии. Как из этой простой схемы возникла идея дружить, а тем более, встречаться с Малфоем, Рон не понимал, и утешал себя тем, что Гермиона это упоминала, как пример. Один из вариантов. Худший из вариантов.
— Да пойми же, Рон, — внушала Гермиона, когда парень в первый раз высказал ей свою неудовлетворённость, — чем больнее мы его ударим, тем сильнее прилетит в ответ, и это никогда не закончится. Надо менять тактику.
Рон закатил глаза.
— Или тебя тот факт, что мы не можем разминуться в коридоре, не потратив четверть часа на взаимный обмен ругательствами, устраивает? — нахмурилась Гермиона.
— Так и сказала бы, что жалко времени, которое могла бы потратить на учёбу, — подковырнул Рон.
— Да, я могла бы распорядиться им иначе, — не стала спорить девушка. — И мне просто надоел этот сценарий.
— Мне тоже, — развёл руками Рон, — но если в альтернативе нам придётся дружить с Малфоем, я отказываюсь в этом участвовать!