– Вы что замерзли? – удивился Людовик, а потом, догадавшись, усмехнулся. – Или меня боитесь?
Чуть отстранившись, Лавальер подняла на короля глаза.
– Простите, ваше величество, но если правда то, что вы мне сказали, мне нужно уйти отсюда как можно быстрее… Спокойной ночи.
Девушка, подхватив юбки, поспешила прочь, оставляя короля одного – растерянного, удивленного и очарованного.
***
Граф де Куси не отходя находился у постели жены. Он словно в один момент постарел на много лет. Еще недавно ему никто бы не дал его годы. За все это время супруги не обмолвились ни словом. Потом Анна начала подниматься и ходить с тростью. Красивая трость из слоновой кости с резной ручкой, украшенной камнями, не вызвала у нее даже легкой улыбки, не говоря уж о благодарности. Но выздоровление графини волшебным образом подействовало и на графа. Он снова стал прежним.
Однако, после свадьбы короля, где они вынуждены были присутствовать вместе, графиня без каких-либо объяснений уехала. Граф узнал, что жена живет только на ренту от своего поместья Флер Нуар. Понимая, что не в силах что-либо изменить, потому что делать выбор между супругой и Огюстом он не собирался, а она только в этом случае могла бы, наверное, вернуться, Арман распустил почти всех слуг и перебрался в Лабранш. В родовом замке все напоминало о ней. Казалось, он даже слышит шлейф ее духов, словно она только что прошла по коридору или вышла из комнаты. А ее портреты… Граф не мог жить там, где прошло столько лет вместе.
От переживаний по поводу расставания с женой его отвлекли некоторые события. К нему в гости нагрянули старые товарищи Дюамель-Дюбуа и барон де Бодуан. Что за дела связывали этих двоих? Граф по своему обыкновению не стал спрашивать.
– Людовик не так давно женился, а уже фавориток заводит, – возмутился барон.
– Король весь в отца, тот тоже в юности до любовных утех был охочим, – многозначительно усмехнулся епископ.
– Насколько я знаю, напротив, покойный король… – начал было говорить барон.
– А кто сказал, что о нем речь? – поглаживая своими изящными холеными пальцами бородку, проговорил Анри.
Арман, в отличие от Бодуана, прекрасно знал, на кого намекает их друг. Но эти слухи он никогда не воспринимал всерьез, как и, в принципе, вообще любые слухи.
Смерть кардинала Мазарини была на руку человеку, которого вряд ли знали в высших политических кругах Франции. Но который уже давно метил туда попасть. Заточение суперинтенданта финансов Фуке в Пиньероль стало для епископа Дюамеля-Дюбуа, пожалуй, основным поводом для принятия такого решения… Фуке был большим другом епископа, а несправедливое отношение к нему короля и участие в этом деле Кольбера заставили Анри перейти к решительным действиям, направленным на смену власти в королевстве.
Хотя Арман поначалу отказался ему помогать, теперь граф кардинально поменял свое мнение относительно молодого монарха. История с Фуке и отнятым у того имуществом, а также некоторые другие не совсем справедливые поступки юного короля, в том числе его знаки внимания в сторону мадемуазель де Брионе, причинившие боль его старшему сыну, подтолкнули Армана к этому. Граф видел, как мучался и тосковал Армэль, пока не уехал в Рим. К тому же король без веских причин отказал в повышении по службе его младшему сыну Огюсту, точнее его командиру, ходатайствовавшему за виконта. Поэтому граф решил действовать…
Улучив момент, чтобы остаться с Анри наедине, он сказал другу, что готов поддержать его в том, что тот задумал.
– Я знал, граф, что, в конце концов, вы придете к этому, – удовлетворенно сказал епископ.
Прохаживаясь по саду, они заговорили о подробностях дела.
– Он всю жизнь провел взаперти? Вы думаете, он сможет держаться в свете? – с сомнением спросил граф.
– Рядом буду я. Править железной рукой.
– Ну вы и плут! – вопреки обыкновению граф засмеялся. – Думаете, Конде, Гизы и прочие позволят вам стоять над ними?
– Позволят, – уверенно и серьезно сказал епископ. – Наконец-то мы сможем наладить отношения с Испанией. Представьте, если народ узнает о втором наследнике? Об обездоленном, несчастном юноше. Люди таких любят. За него будут, поддержат.
– А этот юноша… Захочет ли он сам занять место брата?
– Не беспокойтесь, я найду нужные аргументы, чтобы убедить его. А король… Он и не заметил бы заговора даже у себя под носом, – насмешливо сказал Анри. – У него дела государственные – дам в будуарах посещать, в карты играть с придворными бездельниками, да по охотам носиться.
Арман подумал, что друг недооценивает французского монарха и невольно вспомнил, как Людовик, будучи пятнадцатилетним подростком, у него в замке поднял бокал со словами: «Роду графа де Куси многие лета!»
– Такие действия грозят нам всем страшной бедой, Анри. Никому, кто в этом примет участие, не будет пощады, а уж нам точно головы не сносить.
– Ну, нам не привыкать рисковать, да, мой друг? – улыбнулся прелат.
Дюамель-Дюбуа, привыкший к благосклонности фортуны, еще не знал, что вместе с главной любовью его жизни герцогиней де Кардона капризная удача уже отвернулась от него.
Глава IV Графиня де Вард сбегает от мужа к цыганам
Франсуа вернулся поздно вечером и застал жену в гостиной в обществе слуги, которого ее отец, граф де Куси, отправил вместе с ней в Испанию. Та не слышала, как он вошел. Александрин расположилась на софе. Полулежа, она отщипывала от виноградной грозди ягоды и медленно отправляла в рот. Слушала, как Теодор пел, аккомпанируя себе на гитаре.
Графиня задумчиво откусила кусочек от крупной виноградины и провела сочной мякотью по губам. Франсуа увидел, как томно опустив ресницы, Александрин покусывает подушечку пальца, слизывая с нее сок.
Это ревнивое воображение рисовало графу де Варду такое столь соблазнительное поведение жены в обществе слуги, или на самом деле она позволяла себе чересчур благосклонное к нему отношение, не подобающее женщине ее статуса? «Паршивка что вытворяет! Вся в матушку свою», – подумал он.
Как только затихли последнее гитарные аккорды, графиня улыбнулась и захлопала в ладоши.
– Как тебе повезло, Теодор, – восхищенно сказала молодая женщина. – У тебя талант!
Юноша смутился и чуть покраснел. То, что Теодор влюблен, было очевидно. Но неужели и она?
– Графиня, – наконец Вард привлек к себе внимание.
При виде супруга молодая женщина перестала улыбаться.
– Кристиан ждал вас, чтобы показать свою шпагу. Теодор выстрогал ее из дерева, – проговорила Александрин. – Но, не дождавшись, заснул.
Она заметила, что муж чем-то недоволен. А граф все же решил зайти к пасынку. Свечи в спальне не горели, поэтому Вард вошел, неся огарок. И увидел, что в постели, словно два птенца в теплом гнездышке, спят в обнимку Кристиан и Софи.
Услышав громкий плач дочери, графиня поспешила узнать, что произошло. Франсуа быстро шел по коридору, неся на руках заливающуюся слезами Софи. Лицо его было таким злым в этот момент, что даже Александрин испугалась.
– Что случилось? – хрипло спросила она, после чего откашлялась.
– Кто допустил, чтобы моя дочь спала в одной постели с мальчиком? – воскликнул Франсуа.
Он передал девочку няне.
– Она сама убежала из своей комнаты, сеньор граф! – стала оправдываться испанка.
– Софи должна спать в своей кровати, и вы обязаны строго следить за этим! – почти кричал он.
Поклонившись, насколько это было возможно с ребенком на руках, испуганная женщина удалилась, на ходу утешая малышку.
– Зачем вы это устроили? Напугали детей, – проговорила Александрин, когда супруги остались одни. – Софи сама приходит к брату или ко мне спать.
– Больше такого не будет, я запрещаю.
– Но что в этом плохого? Они маленькие дети…
– В том то и дело, что они маленькие дети, а вы потакаете их глупым прихотям, взращивая в них дурные наклонности!
– Что?! – задохнулась Александрин от возмущения. – Как вы можете!
– Я не знаю, сударыня, может для вас нормально спать с братом, но…
Не дослушав, Александрин вдруг залепила ему такую пощечину, что Франсуа на миг застыл от неожиданности.
– Вы так говорите, потому что сами с детства проводили ночи с теткой! Вот и других подозреваете в таких грехах!
Ее слова вдобавок к пощечине окончательно вывели из себя графа. Его разум затмила бешеная ярость, и он с размаху ударил жену, отчего она не удержалась на ногах и упала на постель. Александрин пыталась увернуться, но ее настиг второй удар. Она закричала от ужаса, к которому примешивалась злость, лягнула мужа ногой, попав ему по бедру. И, судя по всему, сильно лягнула. Это, кажется, отрезвило Франсуа, и он осознал, что случилось. Отступил, исподлобья глядя на жену. Стоял перед ней высокий, тяжело дышащий. А она смотрела на него ошалелыми глазами. Лежала, вся сжавшаяся, опираясь на локоть, словно готовая вскочить и убежать. В этот момент в спальню влетел Теодор, вмиг оказавшись возле графа.
– Не бейте! – крикнул молодой человек, хватая господина за руку.
Слуга слышал крик хозяйки и бросился ей на помощь. Граф, разъяренный вмешательством челяди, откинул парня в сторону.
– Да как ты смеешь, каналья! – взревел он.
Схватив Теодора за одежду, он встряхнул его, отчего тот ударился головой об стену. Александрин, прижав ладонь к губам, смотрела, как ее слуга падает на пол, а из раны на его лбу сочится кровь. Франсуа приказал оттащить Теодора в пристройку и приготовить плеть. Скинув камзол, граф мельком посмотрел на жену, и ушел.
– Меня никто никогда не бил, – глотая слезы, шептала Александрин пока служанка обрабатывала ссадину от кольца графа на ее плече. – Только однажды отец чуть было… Его матушка остановила. Я в тот миг испугалась так же сильно, как сейчас.
Филипп де Брионе поднимал руку на молодую супругу, но его пощечины, казавшиеся ей тогда катастрофой, не шли ни в какое сравнение с тем, что сделал де Вард.
Александрин вспомнила, как узнав, что Филипп обрюхатил ее, отец, уже уговор заключивший о браке дочери с сыном маркиза де Ла Рискаль, так разъярился, что едва не зашиб свое дитя.
Вспомнила и как кричала:
– Я не хочу замуж за него! Я тогда лучше вообще замуж не выйду или утоплюсь!
– Да как ты смеешь перечить моей воле, мерзавка! – впервые в жизни граф позволил себе такие слова в адрес дочери.
– Какую породили!
Граф бросился было к ней, но графиня стала между ними.
– Остановитесь! Вы убить ее можете! Одумайтесь!
– Так и знал, что добром не закончится то, что она перед ним хвостом крутит! Ноги этому паскуднику переломаю!
Графиня де Вард зажмурилась, будто снова оказалась перед разъяренным отцом.
– Когда я понесла от Филиппа, батюшка грозился заточить меня в монастыре. Мне пришлось бы принять постриг, – проговорила она.
Здесь, в Испании, ей не с кем было делиться своими бедами, вот и рассказывала все служанке.
– Ваши дивные золотистые волосы обрезать просто грешно! – воскликнула женщина.
«Чем лучше я узнавала Франсуа, тем больше он казался мне похожим на моего батюшку. Даже в характере Армэля не было столь явных черт отцовского сложного и грозного нрава. А Франсуа хоть и никакой не родственник семейству Куси, но так же, как и мой отец, он бывает невыносим. Когда батюшка грозился заточить меня в монастырь за то, что понесла от Филиппа, ослушавшись воли родителя, я думала, что умру от страха. Даже мысленно просила Господа лишить меня жизни, чтоб избавиться от этого ужаса. Нечто подобное я испытала и при виде разъяренного Франсуа. Он может быть страшно жесток! И взгляд становится безумным. Мадам Перо, моя компаньонка, когда-то пояснила такой нрав батюшки тем, что он рожден, когда над миром господствовало созвездие Овна. Это что-то из модной нынче астрологии. Не знаю, что это значит, но мадам Перо такими вещами увлекается. Так вот Франсуа тоже рожден в середине весны, выходит, он тоже появился на свет, когда на небе царил Овен. Может оттого такое сходство и такие сложные характеры?»
На следующий день пришло письмо от Армэля, в котором он рассказывал о событиях во Франции. Стало известно, что Огюст де Лабранш – их брат, рожденный от связи отца с герцогиней де Кардона, и мать об этом узнала. Также он писал о том, что с графиней де Куси случилось несчастье.
Вард видел, как супруга, одетая в строгое серое платье, очень бледная, с убранными в косу, уложенную в виде короны, волосами, спустилась в гостиную и забрала адресованное ей письмо. Читала она его у себя в комнате, поэтому Франсуа не знал о содержании, хотя обычно она делилась с ним новостями из дома.
Узнав о том, что случилось, она упала на постель и разрыдалась.
– Мне жизнь не мила! – проговорила графиня, когда горничная пыталась ее успокоить.
– Вы что, не говорите так!
Александрин некому было рассказать о случившемся, вот и сидела одна, переживая постигшее ее горе. Франсуа, понимая это, не находил себе места, но после всего, что произошло, не решался войти к ней. То останавливался у ее двери, то уходил и садился в кабинете за стол, думая над чем-то.
– А граф так и кружит вороном. Видно тяжело у него на душе, – пробормотала одна из служанок.
Лишь поздно вечером, когда жена, так и не выйдя из своей комнаты, заснула в слезах, граф прочел лежавшее у нее на покрывале письмо.
За что это все на них навалилось? Франсуа не сказал супруге, какой скандал разгорелся сегодня в ратуше при появлении адвоката Саласара. Один чиновник по фамилии Гальярдо стал над ним насмехаться, и проскользнула фраза о том, что когда-то в жены Рафаэлю Саласару была обещана дочь французского аристократа графа де Куси, но ему отказали из-за того, что его отец разорился5. «А потом девка понесла от своего дружка и ее поспешно выдали замуж. И не удивительно. Шлюхино семя. Ее мамаша в свое время тут с английским послом развлекаклась!» – обмолвился Гальярдо. За что и получил от графа де Варда кулаком в лицо. Не благородно и грубо? Зато действенно. Только вот что их теперь ждет здесь? Как они будут жить дальше?
Утром к графу де Варду прибыл курьер с сообщением, что король созывает какое-то срочное заседание и Франсуа пришлось уехать. Графиня до полудня лежала в постели. В комнате все еще пахло лечебным мазями. Так значит, у нее не один, а два старших брата… И ведь чувствовала же в Огюсте что-то близкое, родное! Едва уловимое сходство с Армэлем теперь стало объяснимым. Вспомнила, как впервые увидела Лабранша, неожиданно пришедшего ей на помощь в одном из пустынных коридоров Лувра. Даже символичным теперь показалось то его появление. Такой красивый, смелый, добрый виконт… Ставший причиной расставания родителей. У Александрин от боли разрывалось сердце. Она не могла ненавидеть Огюста, потому что он этого не заслуживал. Но, получается, должна была. Когда-то он спросил у нее, что если бы отец изменил ее матери, и она убежденно заявила – такое невозможно. Тогда как живое доказательство этой измены было перед ней… Огюст знал или догадывался, и хотел понять, как бы отнеслась к этому она. Как же он, наверное, несчастен! И как несчастна теперь матушка! И их отец… и его мать… Графиня де Вард перевернулась на другой бок и ощутила как по лицу, щекоча кожу, стекают теплые соленые капельки.
«Как все-таки ужасны мужчины! Мне было больно разочаровываться в брате, который охмурил Эжени, а потом уехал в Париж, где развлекался с другими женщинами! Но батюшка… Я всегда считала его непогрешимым. А он… разве имеют они право после этого обвинять в чем-то нас, женщин? Сдается мне, у каждого даже самого чопорного ханжи мужского пола есть за душой хоть один грешок и хоть один бастард!»
А случившееся с матушкой… Александрин вспомнила, как однажды упала в винный погреб, который забыли закрыть слуги. Ей повезло, что она не просто ухнула вниз, а скатилось по ступенькам. Графиня тогда безумно переживала! Впервые все видели ее такой – словно сама не своя ходила. Няню девочки сразу же уволили, а Армэля, за которым она по своему обыкновению тогда увязалась, и который не уследил за ней, весь день не могли найти. Мальчик тоже переживал и боялся, считая себя виноватым.