– Ну, ты даёшь, дядька Ефим, – восторженно произнёс Степан, – дак ты герой. И как пуля? Не мешает?
– А щё пуля? Щё ей будет? Только я вот потяжельше маненько стал, – усмехнулся Ефим.
Мужики заулыбались. Кузьма достал кисет и закурил.
– Ну и как тебя сподобили из армии-то отпустить? – поинтересовался он.
– Ездил в ту пору по госпиталям с инспекцией его превосходительство генерал Граббе. Ну и кресты заодно вручал тому, кто заслужил. Вот и мне вручил моего второго «Георгия» и спрашивает: «А ты чего ж, кавалер, в свою батарею не возвертаешься? Или курорт тебе госпитальный по душе пришелся?»
Ну, я и обсказал ему всё как на духу. Выслушал он меня и говорит: «Вызвать ко мне доктора». Переговорил с ним и дал команду: «Езжай, говорит, солдат, на родину. Ты на поле брани за отечество пулю получил. Теперь до самой гробовой доски будете вы вместе. Езжай, детишков рожай да подвиг свой воинский помни. Заслужил».
– Вот так и вышло, что вместо двадцати годков отслужил я только десять, – закончил Ефим свой рассказ.
– Вот не думал не гадал, что ты у нас такой боевой. Кавалер аж двух «Георгиев», – с уважением произнёс Степан.
Было видно, что казаку страсть как хотелось бы самому поучаствовать в боевых вылазках против горцев, да и получить за храбрость крест парень был бы не прочь. Я же теперь смотрел на георгиевского кавалера совсем другими глазами. Из головы не шёл рассказ о грустной участи унтера, что по пьяной лавочке утонул в туалете. Не иначе, как и Ефим приложил к этому свою руку. Боевой дядька, ничего не скажешь. Недаром ведь говорят, что у каждого в шкафу спрятан какой-нибудь скелет.
Так в бездеятельном сидении прошло три дня. На четвёртый день, ближе к полудню, перед Усть-Стрелкой появился караван из нескольких барж. Прибыл аргунский сплав. Народ заметно оживился, видимо, праздное времяпрепровождение уже всем надоело. После обеда пришёл всё тот же Загоруйко и сообщил, что завтра поутру мы отправляемся дальше. К продолжению сплава мы были уже давно готовы, поэтому люди восприняли известие радостно. Всем хотелось как можно скорее добраться до мест своей новой малой родины.
Глава 7.
Амур – река широкая
Вот уже целую неделю наш плот раскачивает угрюмая амурская волна. Сплав растянулся на многие километры. Хоть смотри вверх по Амуру, хоть вниз – вся река покрыта плотами и баржами. Мелей и вправду стало поменьше, но не настолько, чтобы можно было расслабиться. Остановки в связи с непредвиденными обстоятельствами по-прежнему случались, но наши со Стёпкой плоты Бог пока миловал. Пользуясь лодкой, плаваем друг к другу в гости. И нам веселей, и время быстрее бежит. Вот и сейчас Стёпка прибыл на наш плот с дружеским визитом, и мы лежим на нагретых солнцем досках верхнего настила.
Я смотрю на проплывающие мимо берега. Оба берега – и китайский, и наш – пустынны и безлюдны. Я сравниваю природу: у нас на Нижнем Амуре, и здесь в Амурской области. И ландшафт и природа разительным образом отличаются друг от друга. Здесь преобладают равнины и низменности, а у нас берега в основном покрывают горы да сопки, и тайга наша выглядит суровей и могучей.
На третий день после начала амурской эпопеи наш флот проплывал мимо Албазинского острога. В наше время слово «острог» ассоциируется со словами «темница», «тюрьма», в общем места лишения свободы. В семнадцатом веке это слово означало «крепость», или пограничный рубеж обороны.
Степан сообщил мне очень интересные исторические данные об этом остроге. В отличие от нас, сто с лишним лет назад люди помнили о своих корнях и знали историю своего рода и отечества.
Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток в своё время были землей, к которой стремились свободолюбивые русские люди. Своеобразная Америка для людей, алчущих свободы духа и богатств материальных. Ермак в 1581 году, разгромив Сибирское ханство, прорубил своим боевым топором путь к дальнейшему освоению неведомых земель. И в эту брешь хлынули торговые и любознательные люди – русские Колумбы, как принято их называть. В середине семнадцатого века ссыльный поляк Никифор Черниговский вместе со своей братией двинулись к берегам суровой реки. Расположились в Ал- базинском городище, основанном Ерофеем Хабаровым как крепость, стали собирать ясак для государевой казны с аборигенов. Отряд Никифора выстроил слободу, занялись хлебопашеством. Степан рассказывал:
«И стал этот острог как кость в горле для маньчжуров с противоположного берега. Не единожды подступались они к крепости с желанием уничтожить русский дух на берегах Амура. Но Албазинский острог, словно птица феникс, был сожжён и вновь поднялся из пепла. В 1686 году прислал тогдашний воевода Сибири Иван Власов семьсот служилых людей для восстановления и обороны крепости на берегах Амура. И вновь обложили острог маньчжурские полчища. Пять месяцев длилось Албазинское сидение, от семи сотен казаков в живых осталось лишь сто пятьдесят человек, но и врагов полегло немало. Лишь мир, заключённый в Нерчинске, спас казаков от полного уничтожения. Двести лет прошло, а казаки до сих пор чтят подвиг своих прадедов6».
Я думаю, что и нам бы не грех вспомнить кровь, пролитую нашими прадедами во славу отечества. Не ту кровь, времён Гражданской войны, когда брат резал брата, а сын – отца. А ту кровь, которую пролили русские солдаты, освобождая другие народы от рабства и расширяя границы государства Российского.
– Ну, ты, Стёпка, даёшь! По истории родного края шпаришь как по писаному, – польстил я парню. – Неужели про все местные события знаешь?
– Про всё не всё, а вот про историю своего рода знаю немало, – ответил он гордо.
– И чем же у тебя родова такая примечательная? Неужто боярских кровей кто подмесил? – хитро поинтересовался Болдырев.
– Ну, насчёт боярских кровей имеются некоторые сумления, а вот персиянских есть трошки, – Стёпка гордо расправил плечи.
– Эвона как? – удивлённо присвистнул Ефим. – Ну и как же ты эвто сподобился?
– А эвонного деда мерин с персиянской кобылой амуры крутили, – пошутил Зимин Филипп.
– Ну вот, дядька Филипп, вам бы всё шутить. А ведь вопрос-то сурьёзный, об роде-племени моих родителев.
– Ты не серчай на Филиппа, Степан. Рассейскому человеку не пошутить всё равно что одной меркой водки душу попытаться утолить, – успокоил Степана Ефим.
– То верно Ефим изрёк, – заулыбались довольные мужики. – Сказывай ужо, Стёпушко. Дозволь насладиться слухом об истории твоего семейства. Всё обчество просит.
Степан разгладил усы и произнёс:
– Ну, раз обчество просит, тогда слухайте:
«Кровь моя на Сибири не просто так объявилась. Корни наши произрастают аж от самого Ивана Кольцо. Осужден он был царём-батюшкой Иваном Васильевичем Грозным на смерть. Но спас его Бог от погибели лютой. Пристал Иван к вольному гулящему люду – казакам. Через свою храбрость и воинское умение не последним атаманом он стал у казаков. Так случилось, что свела его путь-дорожка с другим казачьим атаманом. Атаман тот был дюже знаменит своей доблестью и разумением. Ермаком Тимофеевым прозывался тот казачий атаман».
– Эко хватил, – перебил рассказ казака Болдырев Яшка, – ужо не в того ты Ермака метишь, что Сибирь воевал?
– В того самого, Яшенька, в того самого, – невозмутимо подтвердил Степан свои слова, сворачивая самокрутку.
Сидящие вокруг мужики резко зашикали на молодого парня:
– Ты пошто эвто, сопля, в мужчинский разговор вяжесси? Нишкни!
– А ты где эвто должон быть, Яков? А ну марш на правило, – прекратил разговоры Ефим.
Яшка уже и не рад тому, что дёрнул же его чёрт за язык, и, огорчённо сопя, побрёл к кормовому правилу. А Степан меж тем продолжал:
– Так вот, значит, братцы, раз дюже неверующие удалились, можно чего и сбрехать. Как обчество будет на это глядеть?
– Да чего уж тамотка, Степан Северьянович. Дитёнок он и есть дитёнок. Его только к бабской сиське подпу- щать и можно.
– Да, такого токмо подпусти, – заржали мужики, – всех обрюхатит.
– Вы щё, мужики? Я же в умственном понимании эвтого слова, – вконец запутался Ефим и махнул рукой.
– Давай, Северьяныч, глаголь далее. А не то эвтих жеребцов хлебом не корми, дай токмо непотребное обсмеять, – утихомирил всех Зимин.
Степан, всё ещё улыбаясь, продолжил:
«Так вот, свела судьбинушка Ивана Кольцо да Ермака Тимофеева. Были с ними и прочие славные атаманы – Никита Пан, Матвей Мещеряк, Яков Михайлов. Прослышали про тех атаманов богатые предприниматели и купцы Строгановы. Знатно торговали они на Сибири, но постоянно беспокоил их татарский разбойный люд хана сибирского Кучума. Сговорились Строгановы с атаманами, во главе с Ермаком, о помощи. Более пяти сотен привели с собой с берегов Волги и Дона атаманы. И вот тут- то и пошла потеха. Отряды в несколько десятков казаков оборачивали в бегство тысячные войска татар. От души повеселились наши деды, ужо отлились татарве слёзы Батыевских нашествий. Много жёнок хакасских понесли от казачьего племени. А мой пращур Иван Кольцо взял в бою на саблю персиянскую принцессу. У самого Кучума она в плотских услужениях состояла. Ну и случилась меж ними любовь. Вот с тех пор и пошёл род наш».
– Выходит, не брехал ты, Степан, про княжну перси- янскую?
– Брешет соседской кумы кобель. А нам это не за надобностью, – сплюнул за борт Степан.
– А как же далее всё происходило?
– А что далее? Поубивали, паря, всех татары да местные хакасы. Где обманом, где подлостью…
– Стало быть, и пращура твово сия чаша не минула? А ты бы поведал, как эвто случилось. Всё одно время ка- ратать.
– Я вам поведаю, мужики. Как на берег на ночлег встанем, так и покумекаем. А покамест на свой плот мне надобно. Случай мой ноне на правило становиться, – ответил Степан и ловко прыгнул в привязанную к плоту лодчонку.
До ночлега оставалось не так уж и долго. Отцы- командиры уже стали высматривать удобное место для остановки каравана. Я стоял на переднем правиле, с удовольствием подставив распахнутую рубаху свежему ветерку. Весь сплав обычно держался недалеко от нашего берега. Это во избежание ненужных и случайных эксцессов с маньчжурами. Хоть два года назад и был подписан Ай- гунский договор7, но сами знаете – тайга закон, медведь хозяин. Случается плыть и китайской стороной – отмели и косы делают своё дело. Тогда приходится быть предельно внимательным и оружие держать наготове.
Глядя на своих случайных товарищей и односумов, я думал о том, как схожи и не схожи сами пионеры и условия освоения Дальнего Востока и Америки. Схожи климатические условия, бескрайние просторы и суровая природа диких земель. Не схожи способы и приёмы их освоения.
Ведь из западных вестернов мы знаем всё или почти что всё о борьбе за свою независимость индейских племён. По сути это была захватническая война одного народа другим, война на полное истребление, что впоследствии цивилизованный мир назовёт геноцидом. Не русские и не немцы придумали концентрационные лагеря. Их придумало самое демократичное государство в мире – Америка и назвала резервациями для коренного населения. Не правда ли очень демократично и гуманно? Не оттуда ли пошла печально знаменитая поговорка: «Хороший индеец – мёртвый индеец»?
В древние века к нам со своей бедой пришли угнетаемые хазарами болгары. И что же? Они получили землю с миром и любовью, где и организовали первое славянское государство. Так и сейчас, в продолжение вековых традиций, наши переселенцы несли с собой положительный прогресс и добрососедские отношения. И местные народы это поняли. Они потянулись к нам с большим удовольствием и верой. Они видели в русских людях то, что видели все угнетаемые страны и народы всей Евразии и Востока. Они увидели своих защитников и освободителей. Вот только водкой поить их не следовало.
Я обратил внимание, что мою сторону плота сносит на берег, и несколькими гребками правила выровнял положение. Мои думы приняли совершенно другое направление. У Степана с Катериной что-то наклеивается, но уж больно оба строптивы. Никто друг дружке не уступит. Ну а так, со стороны наблюдать интересно. Они думают, что об их чувствах никто не подозревает. Наивная простота. Всем об этом уже судачить надоело. Я стал примечать, что даже отец Катерины, Устюгов Демьян, стал на Стёпку как-то по-новому, по-хозяйски поглядывать. Наверняка уже место ему при себе определяет. Ну-ну, Демьян Андреевич! Казаки-то, они как привыкли? Умыкнёт красавицу и поминай как звали.
– Послухай, дядька Михаил, вот давеча Степан про Сибирь сказывал. Неужто Ермак воевал там с теми самыми татарами, что нашу Рассею когда-то полонили? – прервал мои размышления Болдырев Яшка. Я от неожиданности вздрогнул. Яшка в паре со мной стоял у конца правила.
– Ну, конечно, не те же самые, а их изродившиеся потомки.
– Как эвто?
– Ну, ты помнишь, Степан говорил, что несколько десятков русских воинов поворачивали вспять тысячные отряды Кучума?
– Конечно.
– А во времена Чингисхана, Батыя и их последователей было наоборот. Потому что там из-за одного воина, трусливо покинувшего поле брани, предавали смерти весь десяток его товарищей. Из-за десяти человек казнили сотню. Вот такая была дисциплина.
– Вот эвто да! – восхищённо протянул Яков.
– Поэтому они и прошли полмира. Ну, конечно, не только поэтому. Были и другие причины, – поправил я себя.
– А пошто они изродились? – с трудом выговорил Яков новое для себя слово.
– Потому как сытая и спокойная жизнь до добра не доводит. Да и опять же рабы. А когда тебе ещё ко всему прочему и трудиться не приходится, да и лень… Таким образом великие империи и народы пали под мечами более настырных и жадных до жизни.
– И откуда тебе всё известно? Не иначе правду люди бают, что, ваше благородие, ты, за дуель разжалованный, – не сдержался Яшка.
– Отчего же? – удивился я. – Вон и Степан немало знает.
– Э, Стёпка-то знает. Только знания ваши не в Стёп- кино разумение, – уверенно махнул рукой Яшка.
– Думай, парень, как тебе хочется. А как бы там ни было, с этого парохода нам с тобою никуда не деться, – сердито пробурчал я и дёрнул правило в свою сторону.
– Значитца, ты веришь, что Стёпка свой род от того самого Кольца ведёт?
– А что, жизнь нам иногда подбрасывает такие выверты, что и не в такое поверишь, – ответил я задумчиво. Уж я-то это знал теперь не понаслышке.
Наконец-то далеко впереди баржи и плоты одни за другими стали приваливать к берегу. Своеобразное движение и похрюкивание внутри желудка напомнили о том, что человек состоит из плоти и крови. А эту плоть и кровь непременно надо кормить белковой пищей, а иначе труба-дело или кранты.
Едва причалили к берегу, как хозяйки засуетились у разводимых костров, а молодняк под присмотром старших занялся своими святыми обязанностями – выгул- кой и выпаской скотины. Дела, уже давно ставшие обычными… Женщины, небольшими кучками, устремились к прибрежным кустикам и местам поуединённее. Когда все вновь собрались у костров, а в котлах весело булькала похлёбка, Степан, лениво почёсывая за ухом, проговорил, обращаясь к жене Зимина:
– Давеча видел я, тётка Праскева, как ты одна, без обчества, до кустов путь держала.
– Ну и щё, охальник окаянный, нашёл куды смотреть, – подбоченилась дородная женщина возрастом более сорока лет.
– А он шибко бабами, которые в возрасте, интересуется, – прыснули со смеху молодухи. – Жалеет, что ты его, тетя Праскева, не пригласила поучаствовать.
– Ну, приглашения мне ваши за ненадобностью. Ежели которую ухвачу, так зараз не отвертится, – всё таким же невозмутимым тоном продолжал Степан. – А вот ходить до лесу одни вы бы, бабы, поопасались.
– Эвто с чего бы? – дёрнула плечиком Катерина.
– Да опасаюсь я, как бы кто не прихватил вас за это самое место, пока вы будете в интересном положении, – уже ухмыльнулся Стёпа.
– Да щё же эвто, чёрт усатый, шутки нам этутка шутить удумал? Счас я тебе разум-то вправлю, – молодая баба, держа в руке мокрую со стирки пелёнку, решительно шагнула к казаку.