Но Алексей так не думал. Сначала он нежно брал меня за руку при разговоре и заглядывал в глаза. Потом стал целовать мои пальчики. А я все больше и больше начинала бояться этих встреч. И себя. Сердце мое пело от неожиданно вернувшейся и расцветавшей с необычайно быстрой скоростью любви. Но песня эта была очень тревожной. И слово к сердечному песнопению напрашивалось другое: сердце не пело, оно ныло.
Больше всего на свете я боялась, что Матвей узнает об этих визитах. Тогда может случиться страшное. Он не простит такого ни мне, ни Алексею. Но Матвей был весь в работе, уходил рано, а приходил поздно.
Вечером, сидя у камина, я вспоминала взгляды Алексея, легонько трогала свои перецелованные им – каждый в отдельности – пальцы. А сердце учащенно билось и не соглашалось подчиняться разуму и логике.
Мне стал он сниться каждую ночь. Причем сны были тревожными. К утру же перерастали всё в одно и то же видение: наступала снова та далёкая ночь, когда стреляли под нашими окнами, и мы втроём – тетя, Гертруда и я – ложились в постель, не раздеваясь, на случай, если произойдет что-то непредвиденно ужасное. Только теперь с нами был и Алексей. Он был рядом со мной, лежал, обняв меня, и при каждом выстреле прятал своё лицо, уткнувшись в моё плечо…
Матвей стал замечать, что со мной творится что-то неладное. И пару раз он даже спросил меня беспокойно:
– Саша, у тебе ничего не случилось?
А второй раз:
– Ты случайно не заболела?
Да, заболела. Заболела снова, как почти пять лет назад. И болезнь эта называлась «любовь». Болезнь, от которой нет лекарств и которая может изменить твою жизнь до неузнаваемости. Где бы я могла сейчас быть, не сбеги тогда с парохода? Был бы в моей жизни Матвей? Нет. Все бы было по-другому. Возможно, переболев любовью к Алексею, я встретила бы другого мужчину и снова влюбилась.
А сейчас, уже повзрослевшая, осознавала, что просто обязана держать над собой контроль.
– Все хорошо, Матвей, – ответила я и занялась чем-то, чтобы не встретиться с ним взглядом.
Муки совести, мои страхи и стоны бушующего в груди сердца переплелись в один змеиный клубок, который заставлял меня жить в постоянном трепете. Вскоре это стало невыносимо. Ведь в любой момент я могла сорваться и наделать глупостей.
Поэтому твердо решила: в следующий раз, когда Алексей появится в библиотеке (а это, скорее всего, будет завтра), я скажу ему, чтобы он больше никогда не приходил сюда! Алеша уже знает, что я тоже не одна. Правда, он не смеялся, когда услышал об этом. Погрустнел и произнес со вздохом:
– Как нам не повезло родиться в этот период истории! Возможно, родись мы на двадцать лет раньше, МОГЛИ БЫ СОЗДАТЬ ЧУДЕСНУЮ СЕМЬЮ, родить детишек и жить счастливо.
– Но наши дети все равно бы попали в это время, в революцию, – только и нашлась, что ответить, я. Его слова о счастливой семье очень взволновали меня.
Хотя я вроде рассказала ему о Матвее, о том, как познакомились и что уже женаты не первый год. Но о том, что жду ребенка, сказать ему не смогла. Боялась, что он обзовет моего неродившегося малыша «бастрюком»…
На следующее утро я была полна решимости осуществить задуманное. Но… Алексей не пришел. Не пришел он и на следующий день. И через день… И так в течение целой недели.
Я стала волноваться. Неужели Матвей узнал о наших встречах, проследил и сотворил что-то с ним?..
Но именно в тот день, когда уже вечером я собиралась задать Матвею прямой вопрос в лоб, в библиотеке с утра появился Алексей. Все случилось как обычно. Дверь открылась, звякнул колокольчик, я обернулась и увидела его. Он улыбался мне. А я, неделю прожившая на нервах, первое, что сделала, спросила:
– Алексей, что-то случилось? Почему вас не было целую неделю?
И тут же, глядя на его довольное выражение лица, прикусила губу: мне не следовало показывать ему, что я волновалась.
– Вы беспокоились обо мне? – радостно спросил он. – Ну, простите меня, Сашенька. Я и не думал, что имею такое влияние на ваше настроение.
«О! Знал бы ты, дорогой мой человек, КАКОЕ влияние ты на меня имел всегда!»
– Дело не в этом, Алеша. Просто я хотела поговорить с вами. А вас все нет и нет. Раньше вы ходили каждый день. Вот я и подумала, что могло что-то случиться.
– Нет, все нормально. Просто пролетарии подкинули срочную работу. Надо было все завершить вчерашним днем… А о чем вы со мной хотели поговорить?
Он уже подошел ко мне и взял мою руку. Поднес ее к своим губам и стал целовать мои пальцы.
– Алексей, подождите! – я почувствовала, что моя решимость с этими поцелуями тает как масло на сковородке. Поэтому довольно резко вытянула свою руку из его ладони. – Я как раз хотела вас попросить не приходить сюда больше.
Его брови удивленно взметнулись вверх.
– Вы ждали меня целую неделю, чтобы попросить больше не приходить сюда?
Он расхохотался, запрокинув голову назад. (Боже, он делает это специально!)
– Очень оригинально, Сашенька! Именно в вашем духе.
– Вы должны понимать, Алексей! Вы женаты, я замужем. Мой муж – не просто рабочий. И это может быть опасно для вас – если он и вы встретитесь.
– Опасно? Не понимаю.
– Он вас уже один раз спас. Он не сделает это снова, если узнает, что мы с вами встречаемся.
– Не понимаю…, - опять повторил Алексей и нахмурился. – Что вы имеете в виду?
– Тогда именно я попросила его помочь вам.
– Ааа, я вспомнил. Меня спросили о вас. Я сказал, что не слышал такое имя…
– Нам нельзя встречаться! – снова в отчаяньи повторила я.
– Встречаться? Вы называете ЭТО «встречаться»? И потом… не понимаю… Кто меня спас? Ваш муж? А кто он?
В этот момент дверь открылась, звякнул колокольчик. И я вздрогнула от неожиданности: на пороге стоял Матвей.
Он зашёл в библиотеку. Дверь не придержал, и она за ним громко хлопнула. Я вздрогнула от этого звука, как от выстрела.
Матвей подошел. Посмотрел на меня, потом на Алексея. Сказал:
– Так я и знал. Без бывших ухажеров здесь не обошлось.
– Что вы имеете в виду? – спросил Алексей, и я заметила, что у него начала дергаться щека. – Я просто зашел в библиотеку.
Похоже, он сразу понял, кто такой Матвей.
Я молчала, тревожно наблюдая за мужем.
Матвей остановился напротив меня, посмотрел мне в лицо.
– Что молчишь, Саша? Нечего сказать в свое оправдание?
Я видела, что внутри у него все кипит, глаза полны гневом, и только усилием воли он себя сдерживает.
Алексей снова попытался вставить слово:
– Я не понимаю, почему вы ругаетесь? Я – просто посетитель.
Матвей обернулся к Алексею, сжав кулаки так, что косточки на пальцах побелели. Все задрожало во мне от плохого предчувствия: сейчас он его ударит – это в лучшем случае!
– Посетил? – переспросил Матвей сквозь зубы. – Теперь пшел вон! А если узнаю, что ты хоть пальцем к ней притронулся…
Матвей именно так и сказал «пшел». Это прозвучало настолько презрительно, что Алексея качнуло как от пощечины. Матвей не договорил, что будет, если… Но видимо, после тех испытаний, которые когда-то пришлись на долю Алексея, повторять второй раз не пришлось. «Моя любовь» побледнела, но попыталась горячо оправдаться:
– Верьте, я ничего не сделал плохого!
В моих ушах это прозвучало не как оправдание моих поступков, а как желание выбелить себя. В сердце кольнуло.
– Не слышал?! – не глядя на него, сквозь зубы процедил Матвей. – Убирайся!
Алексей даже мельком не взглянул на меня и торопливо зашагал к двери. Колокольчик звякнул, дверь за ним захлопнулась.
Я закрыла глаза. Мне было безумно страшно: и за тетю с Гертрудой, и за себя, и за Алексея. И за еще за неродившегося малыша. И за Елесю, которую Матвей может отобрать у меня, а я ничего не смогу сделать против. Что же я натворила! Ну, почему я сразу не сказала Алексею не искать встреч со мной?
– Пойдем, – устало сказал Матвей.
Я открыла глаза. Он не смотрел на меня. Стоял хмурый, ссутулившийся. Потом, повернувшись ко мне, взял за руку и повел на нашу половину.
Я не сопротивлялась. Покорно перебирала ногами, ведомая им. Устала я. Хочу уткнуться в подушку, укрыться с головой одеялом. И – спать, спать, спать, пока не закончится этот ужасный сон, называемый «настоящее»…
…Он усадил меня на кровать, сам встал напротив.
– Давно он сюда ходит?
У меня не было ни сил, ни желания отвечать, объяснять, оправдываться. Внутри гулкой болью звенела пустота. И страх.
– Нет, не очень… Это произошло случайно… Он зашел в библиотеку и узнал меня…
– Между вами было что-то?
– Нет, – покачала я головой. – И не могло быть.
– Почему? Ты ведь до сих пор любишь его! Так?
Он всё-таки запомнил, что я любила Алексея, – невольно отметил мой воспаленный мозг. Знал, но никогда не попрекал.
– Нет. Все прошло… Просто он – человек из прошлой жизни. И я была рада его видеть, – соврала я, не глядя на мужа.
– Не верю… Саша, посмотри мне в глаза.
Конечно же, он знал о моей слабости, что врать я не умею, особенно, если смотрю на человека.
Я не подняла голову. Тихо произнесла, оправдывая и Алексея, и себя:
– Он женат, Матвей. И я – замужем. Ты забыл, кто мой муж?
– Как будто это что-то меняет.
– Ты почему-то плохо думаешь обо мне. Я заслужила это?
Матвей вдруг опустился передо мной на колени, прижался головой к моим ногам, обхватил меня сзади за талию..
Я испугалась его порыву, вся напряглась, застыла.
Он взял мои ладошки, лежавшие на коленях, уткнул в них свое лицо. Я почувствовала, какое оно горячее. А потом поняла, что он… плачет!
– Саша… Ты – единственный мне родной человек… У меня нет ни родителей, ни братьев, ни сестёр. Ты, только ты – моя семья. Ты понимаешь, что мне очень больно сейчас? Я не вынесу твоего предательства…
Наверно, мой страх, основанный на том, что Матвей может забрать дочку, заморозил во мне сострадание к нему – я не почувствовала жалости. И даже хотела спросить его: а как же товарищи по партии, Ленин, рабочие всех стран? Но вовремя остановилась. Похоже, ему действительно сейчас было невыразимо плохо. Запоздалая жалость подкралась ко мне и сжала сердце. Ведь и я сама сейчас могу по пальцам пересчитать тех, кто действительно волнуется за меня, кому я искренне нужна.
– Я не предала тебя, – прошептала я, глотая комок, подкатившийся к самому горлу.
Мне вдруг стало трудно дышать. Что такое предательство? Когда любишь одного, а выходишь замуж за другого? Когда мечтаешь об одном, а рожаешь детей от другого? Когда хочешь быть с одним, а убеждаешь другого в том, что любимый человек для тебя ничего не значит?
И от своих собственных слов мне вдруг стало невыносимо тоскливо. Безысходность моего положения сжала все внутри с такой силой, что показалось: я сейчас умру.
«Может, и лучше?» – мелькнула трусливая мыслишка.
И тут же внутренний голос твердо заявил:
«Нет! Помни о дочке, о тете Тамаре и Гертруде. О родителях, Никитке. И еще о том малыше, кто тихонько растёт внутри. Им будет очень больно, если со мной что-то случится. Пусть родители не знают, где я и как живу. Они даже не знают о Еленочке. Но они очень хотят, чтобы со мной все было хорошо. По крайней мере, чтобы я была жива.»
Матвей между тем по-прежнему сидел, уткнувши нос в мои ладони, и ничего не говорил. Потом раздалось тихое:
– Я тебе верю. И люблю тебя… Но пусть он больше не приходит. Хорошо?
– Хорошо… Я думаю, что он и сам понимает и не придёт больше.
Он сел рядом со мной, притянул к себе, поцеловал в губы. Я не ответила на его поцелуй.
Матвей подавил вздох, встал.
– Пойду я. На работу надо.
Глаза у него были красные. Я промолчала и не попыталась удержать его.
Матвей вышел, не оборачиваясь и не прощаясь.
Мне не хотелось жалеть его, хотя внутри что-то тревожно гудело. Но я пыталась задавить ненужное чувство сострадания к Матвею. Он – чужой! Пусть, если хочет, любит. Но я не отвечу ему тем же ни-ког-да!
Я уткнулась лицом в подушку, натянула на голову одеяло.
Спать! И пусть все закончится, когда я проснусь! Уже проваливаясь в сон, я пробормотала:
– Уйду завтра к тете. Не хочу здесь находиться. Будем втроем растить детей и счастливо жить. И пусть только попробует меня вернуть обратно!
Потом я будто полетела вниз. Но это был приятный полет. Яркий солнечный день. Внизу – вода, я, как птица, приближаюсь к ней, расправив руки словно крылья. Мне весело, спокойно и радостно.
Нет тревог, нет забот, нет Матвея. Ничего плохого нет!..
Конец этой тетради.
Когда закончился рабочий день, я отправилась искать тетю Мотю. Но ее нигде не было.
Увидев Романа у входных дверей музея, спросила:
– Не знаешь, Рома, Матрена Ивановна еще в музее?
– Нет, она уже домой ушла, – ответил Ромэо и тут же включил свою пластинку: – Сеня, мне надо с тобой поговорить!
– Sorry, Ром, я опаздываю… Пока-пока, – и рысью побежала домой.
От событий сегодняшнего дня я чувствовала себя морально и физически истощенной. Операция под названием «Возвращение блудных картин» с треском провалилась. Конечно же, это изрядно меня потрепало. Но когда ты частенько попадаешь в разные передряги, приходить в чувства после подобных событий проще. К тому же, день еще не закончился. Так что просто продолжим решать проблемы, не впадая в депрессию и истерику.
Уже подходя к дому, в голову опять пришла та же мысль, которая посещала меня недавно: «А что, если в квартире картин уже нет?» Полежали себе временно и отправились туда, куда нужно. Я была на работе достаточно долго, чтобы хватило времени их забрать… Это было бы замечательно. Хотя очень мне интересно все-таки узнать подробности этой истории. И особенно участие в ней Глеба. Но если бы мне сейчас предоставили выбрать между «узнать подробности» и «обнаружить, что картины исчезли из моей квартиры», без раздумий выбрала бы второе.
Я осторожно зашла в квартиру. Было тихо. Вроде бы все как прежде: вещи на своих местах, не чувствуется чужого запаха… Я на цыпочках прошла в зал.
Картины по-прежнему стояли у стены, и та, что неоднократно совершала сегодня со мной путешествие в музей и обратно, – тоже.
Увы, а воз и ныне там. Не всегда проблемы решаются самостоятельно.
Далее, я, в целях безопасности, опять проверила каждый угол в квартире, и только после этого, успокоившись, что, по крайней мере, никто не «сидит в засаде», закрыла входную дверь на все замки и потопала на кухню.
Решила приготовить что-то по-быстрому – устала за день, не до царских ужинов. Поставила кастрюльку с водой на плиту, бросила туда три картофелины прямо в кожуре: пусть будет сегодня картофель в мундире!
Между тем, мои мысли вернулись ко всё той же навязчивой идее, что за картинами кто-нибудь может прийти. До сих пор никто не позвонил в полицию, чтобы обвинить меня в краже, значит, моя квартира стала для кого-то вроде перевалочного пункта.
Если это так, почему же картины все еще у меня? Допустим, в выходные это было невозможно – я сидела дома безвылазно. Но сегодня я работала. Ну, только если утром пару раз появлялась в квартире на короткий период… Почему никто не пришел? Если этот кто-то с нашего музея, возможно, он (или она) не хотел (или не хотела), чтобы его (ее) подозревали. Значит, хорошо бы сделать так, чтобы завтра на работу не пойти, а в музее должны знать, что меня дома нет.