***
Мне нравилось смотреть на неё спящую. Почему-то я очень сильно боялся того, что ненароком разбужу её, как-то потревожу её сон. Я замирал подле изголовья кровати и смотрел. Она была невероятна красива именно в такие моменты. Что бы я делал сейчас без неё? Где бы был? За тот покой, что у меня внутри, подобно ватному одеялу, укрывшему израненное жизнью сердце, я обязан исключительно ей.
У неё прекрасные васильковые глаза с чуть игривой детской насмешкой. Глаза ребёнка. Именно они больше всего поразили меня тогда при нашей первой встрече. Я смотрел и не мог отвести взгляд. Понимал, что уже и неприлично так пристально смотреть человеку в глаза, но ничего с собой не мог поделать. Я был подобно тряпичной кукле — без воли. Лишь сердце выбивало барабанную дробь. Я ничего не слышал кругом, даже звонка проезжающего недалеко от нас трамвая. Если бы ты тогда улыбнулась, то я бы потерялся совсем. Но ты этого не сделала. Просто молча смотрела на меня, словно на открытую книгу, и в моих серых, поддернутых болью сожалений и вынужденных расставаний глазах искала ответ на свой так и не произнесённый вопрос — кто я такой и как может вынести столько один человек? Мы тогда за всё время встречи едва перекинулись парой слов.
Ты пошевелилась. Я отчего-то струсил, задышал чаще. Я боялся до чёртиков, что ты застанешь меня за этим крайне странным занятием. Я конечно же мог сказать, что только подошёл к твоей кровати, что лишь на миг залюбовался тобой, но инстинктивно противился даже этой маленькой лжи. Ложь рушила идиллию. Я не мог этого допустить. Слишком важно это всё было для меня. Настолько важно, что я держал всё в себе, боясь своим откровением, которое покажется тебя простой глупостью и дурашливой блажью, не иначе, спугнуть то светлое чувство, которое я неизменно испытывал глядя на тебя, как-то оттенить всё это, вынести за скобки.
Глубокая, почти что седая ночь. Пора и мне ложиться, но я всё стою и не ухожу. В лунном свете, что льётся через окно, ты ещё прекраснее, чем можно себе вообразить. Твой лик словно соткан золотыми нитями. Я даже дышать не смею, настолько всё в тебе меня завораживает. Но может это исключительно моя впечатлительность и мягкотелость. Мне, в сущности, всё равно. То говорит сердце, а ему перечить не следует. Оно одно что-то да понимает в красоте. Я всего лишь пытаюсь выразить то, что чувствую. Пусть и выходит неряшливо. Я хотя бы стараюсь.
Мне хочется спать и в тоже время я бы так и остался стоять подле тебя, охраняя твой сон. Интересно, что тебе снится? Твои губы чуть поддёрнуты улыбкой, из чего я заключаю, что сон хороший. Вот бы здорово сейчас оказаться в твоём сне, ошеломить тебя внезапной встречей, рассмешить, взять за руки, обнять. Надо же, я даже к твоему сну тебя ревную! Как ещё тебя любить, если не безумно?
Уже молочный рассвет заявлял о своих правах, туша по одной звёзды, а я всё стоял подле тебя и не уходил. И пусть многие считают, что любовь делает нас уязвимыми, а значит слабыми. Я лучше предпочту быть слабым, чем сильным, но не любя. Такая моя философия.
***
— Поезд номер 2946 отходит с первой платформы через две минуты.
Я сидел в купе у окна и смотрел на бегущие по стеклу дорожки дождя. Ты не придёшь. Со всей пугающей очевидностью я вдруг осознал, как самую простую истину, как нечто неотвратимое — ты не придёшь. Я знал прекрасно, что всё так и будет и не могло быть иначе, но всё равно ждал тебя. Ждал, несмотря ни на что.
Да, я далеко не подарок. Сколько раз из-за отсутствия характера я получал пощёчину от судьбы. Сколько раз падал лицом в грязь и не находил в себе никаких сил подняться — ни моральных ни физических. А теперь ещё и ты. А я, вместо того, чтобы что-то сделать, просто бегу. По-другому это и назвать нельзя — бегство. Разве можно любить такого? Правильно ты тогда сделала, что послала меня.
Любовь ни куда не ушла. Затаилась на время в израненном сердце. И будет подыхать ещё очень долго. С твоей же стороны всё куда проще. Ты и не любила меня никогда. Разве что жалела. Для тебя я был подобно бродячему псу, которого подбирают на улице, а он в благодарность радует, виляет хвостом и бегает вокруг. Так можно любить, но не человека. Мог ли я, дурак, рассчитывать на большее?
— Поезд номер 2946 отходит с первой платформы через минуту. Просьба пассажиров занять свои места.
Уже занял. Моё место здесь вдали от тебя. А ты ещё обязательно станешь счастливой. В этом я даже не сомневаюсь. У тебя в отличие от меня характер есть. Ты не пропадёшь. Такие не пропадают. И не бегут с тонущего корабля, подобно крысам. Боже, как я себя сейчас ненавижу!
Дождь усилился. Поднялся ветер. Уже почти ничего нельзя было разобрать за окном. Не перроне почти никого не осталось. Меня ждёт родной город. И новая жизнь. Никчёмная жизнь в одиночестве. На пушечный выстрел никого теперь не подпущу. Хватит уже играть в чувства! Наигрался. Довольно.
Поезд вдруг тронулся потихоньку. Сердце защемило. Теперь уже точно конец. И вдруг… Среди завеси дождя я разобрал знакомую фигуру. Это была ты. Никаких сомнений. Ты пришла меня провожать!
Я вскочил, словно ужаленный. Прочь из этого проклятого поезда. Куда я еду? Кто меня там ждёт? Я побежал в конец вагона.
— Молодой человек, куда вы? Что случилось? — обратилась ко мне проводница, ещё совсем молодая девушка, по видимому студентка.
— Выпустите меня. Мне надо вернуться.
— Но это невозможно. Сядьте на своё место. Сойдёте на следующей станции, если вам это так нужно. Я не могу выпустить вас с уже идущего состава. У меня инструкции.
— К чёрту ваши инструкции! У меня там… у меня сейчас… вся жизнь на кону, понимаете ли вы или нет?!
— Молодой человек, успокойтесь, что случилось?
Но я уже не слушал. Я прорвался к двери вагона и распахнул её. Поезд уже начал отходить от перрона. Придётся прыгать прямо на грязь. К проводнице подоспели несколько человек, которые хотели меня остановить, думая, что я спятил, да так по видимому и было. Спятил. Может это вовсе не ты была. Я увидел только то, что захотел. Больное воображение и ничего более. Никто там, у промокшего старого вокзала, меня не ждёт. Кроме разве что очевидной глупости. Так мне и надо. Я жаждал этого нравственного падения как ничего ещё не жаждал в этой жизни.
Я оттолкнулся и прыгнул. Приземлился на корточки. Немного потянул мышцу, но этого ничего.
На перроне было пусто, кроме одной фигуры под зонтом. Да, это ты. Мне не показалось. Ты тоже узнала меня, сделала первый робкий шаг навстречу и замерла в нерешительности. Я побежал. Через несколько мгновений я был подле тебя.
— Привет.
— Привет — улыбнулась ты.
— Прости, я такая сволочь. Мне столько нужно тебе сказать, что…
— Потом. После.
Мы долго стояли обнявшись. Кажется, даже дождь прекратился и выглянуло солнце, когда мы наконец уже пошли домой. Я ничего и никого не замечал, кроме тебя.
Я наверное ни черта не смыслю в любви, а тем более не разбираюсь в женском сердце, но знаю точно, что она есть, и что женщина — самая большая загадка, над которой, как и не ломай голову, а не разгадаешь.
***
Он допивал уже третью рюмку дорогого коньяка, но так и не пьянел. Через час с четвертью его самолет. Он полетит один. Без неё.
Она сидела в соседнем номере того же роскошного отеля и пялилась в глянцевый журнал. Глаза блуждали от строчки к строчке, но ничего разобрать не могли. Ей хотелось одного — истошно кричать и рыдать, но она сдерживала себя, нервно покусывая тонкие губы, на которых уже почти не осталось помады.
Он порывался позвонить на ресепшн и спросить о ней, в отеле ли она ещё. Но рука каждый раз наливалась непонятной тяжестью, когда он брал телефон. Имеет ли это теперь какое-то значение?
Она позвонила на ресепшн и попросила к себе в номер большой кусок шоколадного торта. Его принесли через несколько минут, но она к нему так и не притронулась. Лишь поглядывала в его сторону, но спешно отворачивалась. Её тошнило.
Он ходил по номеру из угла в угол и припоминал детали недавней ссоры. И что самое страшное, он не мог припомнить хоть сколько-нибудь существенного, из чего эта ссора возымела такое роковое действие. Они ругались не громче, чем обычно, без оскорблений, но с едкой издёвкой, которую и не пытались скрыть. Но это больше походило на шалость, чем на нечто серьёзное. Она делала выпад — он парировал. Он атаковал — она защищалась. Игра по правилам как и всегда, но в этот раз что-то пошло не так.
Она стояла у окна и с высоты восьмого этажа смотрела на город, на прохожих, которые все как один куда-то спешили. Видимо и они поторопились. Увидели любовь там, где её не было. И как ей теперь строить свою жизнь без него? Она об этом даже думать боялась.
Он стал собираться в аэропорт. Она всё не шла. Он почему-то был уверен, что она зайдёт. Не зашла. Значит всё действительно кончено. Так тому и быть.
Она периодически прогуливалась по коридору и осторожно, чуть ли не на цыпочках подходила к двери его номера и пыталась разобрать хоть что-нибудь. Ничего. Тишина. Может быть он уже уехал? Тем лучше. Тем лучше.
Он позвонил на ресепшн и попросил заказать ему такси. На секунду задержался у её номера, занёс было кулак, чтобы постучать, но невольно отшатнулся, как-то нехорошо улыбаясь.
Она услышала его шаги, разобрала даже его шумное дыхание и всё ждала, что он постучит. Не постучал.
Уже в такси он с тоской обернулся на огромное здание отеля. Ещё можно было всё обернуть вспять. Но снаружи такой противный дождь. По рассеянности он забыл захватить зонт.
Он подошла к его номеру и осторожно постучала. Тишина. Уехал значит. И даже не попрощался. Прерогатива всех мужчин — не прощаться.
Он сидел в здании аэропорта и следил за информационным табло. Посадка на его рейс вот-вот начнётся. Он сидел и не мог унять дрожи в пальцах.
Она долго думала и всё-таки решилась отправиться вслед за ним в аэропорт. Нет. Она вовсе не хотела его вернуть. Об этом и думать глупо. Просто убедиться, что он улетел. Убедиться, что она теперь совершенно свободна.
Началась посадка на его рейс. Он отчего-то медлил, встал в хвост очереди, бросал в сторону самолёта боязливые взгляды. Его всего била дрожь.
Она вышла из такси, нырнула и скрылась за стеклянными дверьми главного входа в аэропорт. Гул уходящего в небо борта самолёта она приняла за его рейс. Она выдохнула с облегчением, но тут же не смогла больше сдерживать слёз.
Он не стал дожидаться своей очереди. Он бросился назад из терминала. Он полетит позже, следующим рейсом. А пока ему нужно было успокоиться.
Она не могла успокоиться. Всё плакала и плакала. К ней уже стали подходить и спрашивать что случилось. Она собрала последние силы. Только бы перестать плакать. Ну и чёрт с ним!
Он сидел на лавке, когда вдруг заметил её. Она спешила уйти.
Чья-то рука легла ей на плечо. Она встрепенулась, оглянулась, увидела его.
Они стояли напротив друг другу и не находили слов. Именно сейчас, когда им столько нужно было друг другу сказать, слова не находились. Да они и не нужны были.
Глава 2
Он шёл с работы не спеша, так как дома его никто не ждал, уставший как собака. Стояла ранняя осень, но погода была зябкая. То и дело накрапывал мелкий дождь, да озорник-ветер никак не унимаясь то хлестал в лицо, то подталкивал в спину. В лужах плавали листья.
— Молодой человек, закурить не найдётся?
— Не курю — бросил он на ходу и даже не обратил внимания на того, кто его спрашивал, если бы не голос. Он отчего-то показался ему знакомым. Он безотчётно обернулся. Это была она. Его бывшая. Она тоже его узнала ещё загодя, потому и спросила закурить, хотя сама никогда не курила. Просто не придумала ничего лучше.
— Ты… — только и нашёлся что сказать он. Его бросило в жар. Лицо пошло красными пятнами. Стало жарко несмотря на промозглый ветер и хлёсткий дождь.
— Привет. А ты совсем не изменился. А между прочим пять лет прошло.
— Ты тоже.
Он смотрел на неё и не верил своим глазам. Он отрёкся от прошлого, запретил себя даже думать о нём, и вот оно так бессовестно и без всякого предупреждения напомнило о себе. И ведь он ради того, чтобы забыть её перебрался в другой город! Что она-то здесь делает?
— Не ожидал тебя здесь увидеть. Я про город. Давно ты здесь живёшь?
— Почти с самого расставания. По началу даже искала тебя. Сама не знаю почему. Понимала, что всё кончено и всё-таки искала. Глупая верно. Она нервно засмеялась, опустила взгляд, стала что-то искать в сумочке.
— Как ты вообще?
— Хорошо. Всё хорошо, правда.
Это было сказано быстрым и бесцветным голосом, торопливо и без каких-либо интонаций. Это была ложь. Она и сама поняла, что он это понял.
— А ты как? Обзавёлся семьей?
Он лишь быстро мотнул головой в отрицательном ответе. Никакого смысла не было скрывать.
Да, он пытался всячески наладить свою личную жизнь. После почти двух лет затворничества и нежелания принять правду, он наконец-то проснулся с единственной стоящей мысль, которая приходила к нему в голову в последнее время, что надо что-то менять. Так дальше просто жить нельзя. Но все попытки изменить, переступить, начать сначала ни к чему так и не привели. Он привык к жизни с ней, а теперь, будучи одним, не мог вернуться к себе прежнему, когда ещё не знал её. Себя не переделать и не вернуться к истокам. А все те встречи, что он назначал поспешно и необдуманно, без каких-либо чувств с его стороны, с мучительным пониманием отсутствия в них всякого смысла для теперешнего него, но никак не для прежнего, ищущего настоящей любви, становились каждый раз всё невыносимее. Он цепко держался за прошлое, тянул словно лямку настоящее и в тоже время грезил о будущем, оставаясь при всём этом на одном месте. Это его буквально съедало изнутри. Но даже с этим он смирился со временем. И тут тебе такая нежданная, даже в самых смелых грёзах, встреча. — Ты куда сейчас?
— Домой. Я после работы иду. А ты?
— А мне на работу как раз. Я медсестра. Ночное дежурство сегодня.
— Тогда пока?
— Пока.
Но никто из них не уходил. Они отчего-то безотчётно понимали, что если сейчас расстанутся просто так, то больше уже не встретятся. Такого подарка судьба не преподнесёт.
— Ты помнишь мой номер?
— Кажется.
— Я специально не менял. Мало ли что. Он хотел сказать, вдруг ты позвонишь, но промолчал.
— Думаешь стоит продолжить общение?
— А ты как думаешь?
— Не знаю. Как вспомню эти ссоры на почве ревности. Не хочу больше так.
Ревность действительно сыграло чуть ли не главенствующую роль в их разрыве. Бесконечные упрёки, подозрения, скандалы среди ночи. Это становилось невыносимым. Это была уже не любовь, но жажда обладания. Но они видели то, что хотели видеть и путались в простых вещах, придавая не свойственное им значение. Не было любви. И выдумывать было нечего. Иначе не дошло бы до подобного. Иначе хватило бы ума кому-то сказать хватит и просто поговорить. Хоть раз в жизни постараться быть услышанным и услышать другого. А большего и не требовалось.
— Ты ведь понимаешь, что много воды с тех пор утекло. Я теперь другой. Не тот эгоист, что был раньше.
— Я тоже многое усвоила. Слишком дорогой ценой достаётся житейский опыт, не правда ли?
— Да. Но как иначе?
— Видимо никак. Мне действительно пора. Я позвоню тебе завтра. Доброй ночи.
— И тебе. Рад был увидеть.
И тут они, не сговариваясь прильнули к друг другу и обнялись. Пять лет прошло, но им сейчас казалось, что этих пяти лет и не было вовсе, что расстались они только вчера.
— Я тебя искала. Безотчётно, не признаваясь себе самой в этом. Видишь, а ты говоришь, что люди меняются. Такой же дурой осталась.
— И я дурак, что ждал тебя. Каждый день ждал.
— Как думаешь, у нас будет всё как прежде? Я прежде всего о тех чувствах говорю, что когда-то нас связали. Ведь нельзя войти дважды в одну реку.
— Глупости. Всё можно. Ей уж точно.
— Кому это ей?
— Любви. Кому же ещё?
***
Я подхожу к подъезду и нажимаю на кнопку домофона. Через несколько секунд в динамике раздаётся чуть заспанный голос:
— Кто?
— Я. Извини, что так рано. Ромка не спит ещё?
— Встал давно. Заходи.
Дверь подъезда размагничивается и я ныряю внутрь. Три лестничных пролёта и вот я уже на месте. Меня встречает Виктория — бывшая жена.
— Пальто отряхивай здесь, у порога, и говори потише. Олег после суток отсыпается.