– Сделаем вид, что спать отправляемся, а ты, немного погодя, приходи на четвёртый этаж, в библиотеку, к камину.
Таня кивнула. Им нужно было о многом поговорить tet-a-tet. Серж чувствовал вину перед Олегом: пригласил в гости, а внимание уделяет не ему, но, надеясь, что друг поймёт, на то он и друг, попросил Олега не обижаться.
– Что ты, Серж? Никаких обид! – успокоил Олег и осторожно поинтересовался. – А она для тебя гораздо больше, чем просто кузина, да?
Серж на своей постели сооружал из подушек подобие спящего тела – на всякий случай, вдруг кто в комнату заглянет. Такие обманки кадеты делали в казарме, когда сбегали на ночь пошататься по городу. Вопрос друга заставил задуматься, и он присел на кровать, комкая подушку в руках. Утвердительно покачал головой:
– Да, Олег, да… Больше, чем просто кузина. А насколько, и сам не знаю… Когда были маленькими, мы с Колей иногда даже дрались, споря, кто из нас её больше любит, и кого она любит… Но то в детстве… А что сейчас, не знаю. Насколько её изменили, перековали в этом Смольном монастыре? Поговорю, может, пойму.
– Успехов! Но, думаю, твоя матушка будет недовольна, узнав о свидании.
– Ничего она не узнает, – беспечно отозвался Сергей.
Олег вытянулся на диване, взял книжку полистать и незаметно для себя так и заснул с книгой в руках. А Серж ещё посидел, дожидаясь, когда прислуга перестанет суетиться за дверью и выскользнул из комнаты. Заметил на стуле кем-то оставленную шаль, захватил её и поднялся в библиотеку. Там, за книжными рядами, был очень уютный уголок: камин, столик, кресла типа вольтеровских. Сергей любил посидеть здесь с книгой в руках. Таня уже была там, стояла у окна. Вспомнил вопрос Руперта: кто она для него? В самом деле – кто? В детстве всё представлялось просто: они вырастут и поженятся, и дальше будут всегда-всегда вместе. Вообще-то они и тогда нечасто обсуждали эту тему, потому что казалось: зачем говорить о том, что и без слов ясно. А сейчас что? Смогут ли они снова стать друг для друга столь же понятными и необходимыми? Сержа и тянуло к ней, и он опасался её. Кто она теперь? Такая родная и такая незнакомая… И он для неё – кто, нужен ли? Он подошёл и осторожно накинул ей на плечи пушистую шаль. «На всякий случай, чтобы не замерзла». – «Спасибо, ты такой внимательный». Любезный ответ благовоспитанной девушки, но ничего-ничего ему не говорящий! И он усмехнулся грустно:
– А реверанс почему не сделала? Ужель не умеешь?
Тане стало немного неудобно. Как же вести себя, чтобы снова стать близкими, как разрушить выросшую за несколько лет разлуки преграду?
– Не обижайся, пожалуйста, – попросила она. Таня чувствовала себя скованно при нём, не знала, с чего начать разговор. – Да, меня приучили соблюдать все правила этикета, и от этого непросто избавиться… Не обижайся, ладно?
Он в ответ поцеловал её – не в губы, не в щёку, а в лоб: как старший брат или близкий друг, но не влюблённый. И отметил, что целовать в губы её – столь хрупкую, маленькую – даже не хочется. Появится ли у него когда-нибудь это желание?
– Ты, как и прежде, знаешь обо мне всё? Я должен тебе что-то рассказывать, иль нет необходимости?
– Лучше, если расскажешь. Раньше, когда мы виделись почти каждый день, ты для меня был, словно открытая книга, а сейчас закрыт… Я чувствую лишь, что ты сейчас весь подобен знаку вопроса – хочешь узнать, как я переменилась и как к тебе отношусь. Но и я то же самое хочу о тебе понять, – улыбнулась ему робко.
Серж сдвинул два кресла, они уселись друг напротив друга, vis-à-vis. Он наклонился, взял её руки в свои, заглянул в глаза.
– Мне кажется, я не изменился. Вырос, стал больше знать, но если ты заглянешь в мою душу, обнаружишь в ней всё прежнее. А ты стала другой. Смотрел на тебя, и не верилось, что это ты когда-то в таборе такой переполох устроила, что цыганки на коленях умоляли остановиться. Ты ли это была иль не ты?
– Я, Серёженька, я. Если ты ко мне в душу заглянешь, тоже всё неизменным найдёшь. Просто я поняла, что внешне меняться надо. Знаешь, кто на меня впечатление самое большое произвёл? Матушка-императрица. Представь, я увидела, как по коридору идёт высокая грузная женщина, пожилая, ноги с трудом передвигает, шаркает, но я, ещё не зная, кто она, перед нею робость испытала. Хотя ни перед кем другим не робела…
– Отчего? Говорят, императрица Мария Федоровна смолянок любит, опекает.
– Опекает, это правда, а любит ли, не уверена… Она – это закон, так мне кажется. Матушка императрица вся очень правильная, справедливая, и всегда поступает по-божески, как Господь велел. Опекает нас так, что даже… ой, не надо тебе об этом. – Засмущалась вдруг девочка.
– Мне и не надо? – удивился юноша. – Скажи…
– Неудобно, ну да ладно… – хихикнула Таня. – Она даже проверяет, носим ли мы тёплые панталоны, под юбки заглядывает.
Серж прыснул от смеха, представив себе грозную мать-императрицу, проверяющую нижнее бельё на юных девицах, но одобрил:
– Это хорошо! Не хуже матери.
– Да, но она строгая очень. Правильная и строгая. Все трепещут перед нею. Я сначала даже думала, может, она из другого теста сделана, что монархи не такие люди, как все. Ничего подобного: как и мы, из крови и плоти. Однако во взгляде её столько власти, что ей и говорить не приходится – все всё без слов понимают. А если она такая же, как и мы, то, наверное, и я могу научиться быть, как она. Чтобы также: взглянула, и все меня поняли и исполнили тотчас же.
– О, какие у тебя мечтания! Уж не замышляешь ли государственный переворот? – пошутил Серж.
– Что за глупости! Нет, конечно. Но вот если бы я сразу умела вести себя, как императрица, то представь: просто взглянула б тогда на Жужу и мужа её бестолкового, и они бы пали на колени и ещё умоляли бы о прощении. И не надо было бы ни руками махать, ни кричать что-то… Это бы лучше выглядело, правда?
– Намного! Как хорошо, что тебя в Смольный отдали, и ты это всё сама поняла!
– А что, тебе тогда за меня и вправду стыдно было?
– Не очень, чуть-чуть. Но зато нам весело было, ты была просто уморительна.
– Буду стараться больше не уморять никого со смеху.
– Только не перестарайся, ладно? Не надо становиться совсем серьёзной и строгой… Не дай Бог, ещё станешь, как институтская надзирательница – правильной, но скучной!
Потихоньку, за разговором, их души искали новые тропинки друг к другу, заново узнавали то, что когда-то чувствовали, но забыли. В библиотеке было достаточно светло – через большие окна падал отсвет белых петербургских ночей. Звёзд в такие ночи не видно, но даже если б они и сияли, переливаясь заманчиво, к этим окнам любоваться небом никто б не подошёл. Серж с Таней разговаривали, глядя в глаза друг другу. Видеть глаза – это важнее. Но она поёжилась – тянуло прохладой, и ногам стало зябко. Решила забраться в кресло с ногами. Он спросил:
– Замерзла? Иди ко мне! – и притянул её к себе. Девочка напряглась, взглянула сконфуженно, и Серж улыбнулся. – Раньше ты не смущалась, не краснела передо мной. Пожалуйста, не жеманься, пусть всё останется по-прежнему. Хорошо?
И она улыбнулась, доверчиво уселась к нему на колени, Серж закутал шалью ей ноги, обнял худенькое девичье тело, прижал к себе. Лицо Тани приблизилось, можно было б поцеловать. Чтоб отогнать мысли, которые счёл несвоевременными, стал рассказывать:
– Мы в корпусе маршируем, маршируем и маршируем…
– А мы делаем реверансы, реверансы и реверансы… – откликнулась девочка.
Незаметно прошла ночь, часы в другом углу библиотеки пробили четыре раза. Они оглянулись вокруг и одновременно засмеялись:
– Ой, смотри-ка, Серж, уже утро. Пойдём спать. А то как ты себя на пикнике будешь чувствовать, если не успеешь выспаться?
– Ничего. Завалюсь под какой-нибудь куст и отосплюсь. Сон на свежем воздухе полезен.
– Ага, тем более что найдётся барышня, которая готова от тебя мошек отгонять, – съязвила Татьяна.
– Кого ты имеешь в виду?
– А сам не догадываешься?
– Ирину? Ты к ней ревнуешь? – удивлённо спросил Сергей. Он был слегка огорошен этим открытием – не тем, что Ирина способна отгонять от него мошек, а тем, что Таня может ревновать. Это его и позабавило, и озадачило. Хотя, если рассудить, то она и только она имела на это несомненное право, но сейчас? Не рановато ли?..
Конец ознакомительного фрагмента.