Аккуратно, чтобы не разбудить, я убрала руку Клауса со своего живота и, поглядывая на спящее лицо первородного гибрида, я встала с кровати. Холодный ветерок обдул мои ноги, которые были в тепле, отчего я немного передёрнула плечами. Проходя мимо шкафа, я взглянула на себя в зеркало. Пижама по-детски мило сидела на мне, что вызвало во мне лёгкую улыбку. Почти всегда, когда нельзя надеть мужскую футболку, а это происходит часто, учитывая времена года, я ношу пижаму. В них тепло, комфортно и приятно для кожи. Правда, такое моё любимое занятие спать в пижамах медведей, было известно лишь моим родителям. Кэр не знала о нём, да и я не говорила. И теперь, Клаус единственный человек на всём белом свете, кто знает о такой моей слабости.
Снимая капюшон с головы, я открыла дверь и вышла из спальни, тихо прикрыв её за собой. Спускаясь по лестнице, я снова вспомнила, что надо бы разгрести тот бардак в кладовой, и поставить новые полочки, только на этот раз, надёжные.
Заходя на кухню, я, зевая и прикрывая рот рукой, открыла холодильник и стала доставать оттуда фрукты. Кстати я заметила там пару тройку пакетов с кровью. Сказать, что я почувствовала отвращение, я не могу, мне просто стало интересно, какой вкус испытывает Клаус «поедая» человеческую кровь. А есть разница между кровью из артерии и пакетированной? Наверное, для вампиров кровь на вкус самое невероятное на свете. Интересно, а если я стану вампиром, какую кровь я предпочту? Кстати, что-то я не заметила у Клауса или Кэр такой уж сильной жажды крови. Они научились это контролировать? Или как-то подавляют её? А может, у них вообще нет никакой жажды…? Быть такого не может, это же вампиры.
Думая о вампирском аппетите, я двадцать минут потратила на приготовление еды, и на столе стояли овсянка с ягодами и фруктами, и горячий чай. Не спеша, поедая завтрак, я смотрела на часы и прикидывала время, которое мне понадобиться для того, чтобы купить цветы на могилу мамы и папы, и доехать до кладбища. Хоть я и не люблю это мрачное и пугающее место, и вообще не вижу смысла в том, чтобы приходить к мраморному надгробию, и плакаться деревянному грабу, где гниёт мёртвый труп некогда живого человека. Трупу всё равно кто там к нему приходит и, что приносят на его могилу. А в моём же случае, так вообще никого нет. Но, если я не приду в годовщину, меня соседи загрызут, и тогда весь город будет знать какая я неблагодарная дочь. Ладно, если бы мы приходили поговорить с фотографией на надгробии, так тогда нам и из дома выходить не нужно, чтобы поговорить с мёртвыми. И вообще, зачем с ними говорить? Они нас вообще слышат…? Хватит! Не нужно было вообще об этом думать. Эта традиция, переходившая испокон веков, так что в мысли предков лучшее вообще не лезть.
Смерившись со своим обязательным походом на кладбище, я доела завтрак, и направилась обратно в спальню. Поднимаясь по ступенькам, я кинула взгляд на комнату своих родителей. Остановившись у самой двери, я, протянув руку, положила её на ручку. Помедлив пару секунд, я открыла дверь и шагнула внутрь. Комната моих родителей была большой и просторной. Огромная кровать, наверное, таких же размеров как кровать Клауса, стояла у стены посередине комнаты. Туалетный столик, почти рядом с кроватью, на котором валялись косметика, бижутерия, различные лаки, гели, парикмахерские инструменты. Гардеробная, которая была доверху завалена одеждой, обувью и бельём, в основном только мамины. И ванная комната, с левой стороны от входной двери. Здесь всё осталось также, как и было год назад, перед отъездом моих родителей. Одежда валялась на кровати и полу, бардак на туалетном столике, перерытые вещи в гардеробной. Проще говоря, моя мама немного неряшлива, а вот папа, можно сказать педант. И этим качеством я в папу пошла, только у меня оно проявилось намного меньше чем у папы. Если честно, я вообще не понимаю как мама, которая любит «творческий беспорядок» и папа, который бредит «аккуратностью и соблюдением правил», смогли ужиться вместе? Хотя, смотря на их комнату, про отца не скажешь: «аккуратный человек». Но, в его кабинете и в офисе на работе, просто запредельный порядок. Но, он более гибко относится к бардаку, чем другие люди с таким же заболеванием как у папы. Наверное, всё дело в его любви к маме. Всё-таки любовь творит чудеса.
Постояв ещё несколько минут в их комнате, вдыхая запах духов мамы и парфюма папы, которые на удивление за год ещё не выветрились полностью, я грустно улыбнулась. Воспоминания о былых днях накатили на меня, словно ураганом. Сюда я приходила в детстве, чтобы мама могла поиграть со мной в куклы. Иногда куклами были игрушки, а иногда и я сама. Она наряжала меня, и мы шли хвастаться папе, который подхватывая меня на руки, кружил и подкидывал, а я же громко и заливисто смеялась. В этой спальне я впервые была удостоена чести научиться делать макияж правильно. Мама учила меня тому, что по её скромному мнению должна была знать девушка. А вот папа в этой комнате только дурачился со мной, а не учил тому, что может мне пригодиться в жизни. Иногда, я даже спала на их кровати, где по бокам от меня спали родители.
Ощущая, как по моим щекам течёт что-то влажное, оставляя за собой мокрые дорожки, я машинально приложила пальцы к лицу. Слёзы! Всё-таки, как бы я не притворялась, и насколько бы хорошо не запирала свой воспоминания, они прорвутся сквозь стену солёными, мокрыми слезами. Вытирая щеку, я грустно улыбнулась, и ещё раз осмотрев комнату, вышла за дверь, прикрыв её за собой. Слёзы, всё продолжали течь, а я направилась к себе в комнату, чтобы запереться в ванной и под струями душа я могла рыдать громко и болезненно. Я, конечно, доверяю Клаусу, и даже очень, но я не могу вот так нагружать его своими переживаниями.
Конец Лунетта.
POV Клаус.
Утро выдалось довольно холодным. И я не имею в виду температурный холод. Просто, стоило мне открыть глаза, как рядом никого не оказалось. Но, я отчётливо слышал звуки льющейся воды. И давно малышка проснулась? Наверное, ей не спалось, ведь сегодня годовщина исчезновения её родителей. Я знаю, что это не моё дело, но может мне поискать какие-нибудь сведения о её родителях? Хотя, я почти уверен, что они не выжили в том крушении, но Луна хотя бы будет знать правду.
Подложив руки под голову, я смотрел вверх, на белую ткань, которая как бы импровизируя крышу, накрывало конструкцию балдахин. Немного прислушавшись к звукам в ванной, я стал более точно слышать, чем занимается мой маленький медвежонок. Только вот услышанное медленно стирало усмешку с моих губ, и заставляло нахмурить брови. Она плакала… Очень горько, я бы даже сказал истерически горько. Что же такого произошло с ней, пока я спал. Всё дело в родителях? Но, почему она не разбудила меня? Наверное, посчитала, что своими слезами доставит мне хлопот. Глупая! Как же она глупа…
Вставая с кровати, я направился к двери в ванную. Открыв её, я, почти не издавая звуков, направился к душевой кабине. Моя малышка, зажимая рот рукой, пыталась заставить себя не кричать слишком громко, но эти её попытки лишь сильнее разрывали моё сердце, а её всхлипы лишь усугубляли и так болезненное ощущение в груди. Открыв зеркальную дверцу, я увидел её… Она, забившись в угол кабины, прижала коленки к голой груди, и покусывала своё запястье, чтобы заглушить истерические всхлипы. Она, словно забитый маленький ребёнок, который боится сказать, как ему больно. И от этого становится больно и мне. Очень неприятное ощущение… Да и слыша страдальческий стук её сердца, я лишь сильнее понимал насколько она ещё наивна.
Не снимая одежды, я вошёл в кабину, и присев рядом с Луной, пересадил её с угла себе на колени. Она же, приняв позу эмбриона, уткнулась лбом мне в шею. Гладя её по волосам, и немного покачивая, я шептал глупые утешительные слова, которые вряд ли когда-нибудь, кому-нибудь помогали.
— Почему ты не разбудила меня? — негромко спросил я. Мой голос звучал немного укоризненно, что она уловила очень даже чётко. Но кроме мотания головы, которое значило толи «не знаю», толи «не хотела», я ничего от неё не добился.
— Знаешь, нет ничего постыдного в том, чтобы показывать свою боль другим. Иногда это помогает, — словно поучая её за глупость, проговорил я. Даже не знаю, чего я сейчас больше хочу, чтобы она успокоилась, или чтобы, наконец, поняла, что ей стоил лишь попросить меня, и я помогу, во что бы то ни стало.
— А ты бы так сделал? — всхлипывая, немного неразборчиво задала моя малышка встречный вопрос. Ну, хоть что-то… Так она по крайней мере не будет затянута в свои печальные мысли ещё глубже.
— Я первородный гибрид, сильнейшее существо на планете, мне по статусу не положено, — чуть усмехаясь, ответил я. Как бы, это не было печально, но так оно и есть. Прояви я слабость и тут же потеряю лицо, и меня уже не будут бояться, как самого грозного противника.
— Тогда не требуй этого от меня, — с недовольством отозвалась она, касаясь моей шеи губами. Она уже пересела в более удобную позу, обхватив меня ногами и руками, и всё также держала голову между моим плечом и шеей.
— Но ты обычный человек, для тебя это должно быть нормально, — в тон ей парировал я. Теперь мы начинаем спорить, о том, кому можно проявлять эмоции, а кому нельзя? Такая тема для ссоры вообще существует? Хотя, этот наш безобидный спор и ссорой назвать трудно.
— Это кто тут обычный человек? — поднимая голову с моего плеча, она состроила обидчивую мордашку. Её заплаканные глаза, и красное лицо, лишь придавали ей ещё большей убедительности, что я не прав. И тут она меня добила:
— Я девушка Никлауса Майклсона, мне тоже не положено! — её, немного сорвавшийся голос, чуть поджатые губки, и уверенный взгляд, заставили меня восхититься. С её аргументами фиг поспоришь, поэтому пришлось искать компромисс
— Тогда бартер? Ты мне, я тебе? — неуверенно предложил я. А что? Взаимовыгодное предложение.
— Идёт! — уверенно проговорила она, кивнув головой. Я же, понимая, что мы договорились, теперь мог полностью осмотреть её голое тело. Сколько она здесь сидит? Сама же сказала, что быстро заболевает…
— Раз мы договорились, то давай выходить, — вставая с кафельного пола, я, держа мою малышку на руках, вышел из кабины душа, попутно выключив воду. Посадив её на раковину, я стал обтирать её прекрасное тело сухим полотенцем.
Примерно десять минут, и она, одетая в пижамку бурого медведя, была готова покинуть ванну. Я же, перед выходом снял с себя мокрую одежду, и вышел вслед за малышкой. Луна, подходя к своему шкафу, стала рыться, не обращая на меня внимания. Она так увлеклась в поисках подходящего наряда на сегодня, что я не стал отвлекать её, и сам решил выбрать себе сухую одежду. Где-то три минуты мне понадобилось, чтобы найти то, что может послужить мне в качестве одежды на сегодня. Обычные боксёрки, штаны тёмно-синего цвета, и белая рубашка с чёрным воротником.
Когда я оделся, то снова взглянул на Луну, которая ещё сосредоточеннее искала себе подходящую одежду. Понимая, что её внимание будет занято ещё как минимум полчаса, я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Но, какого же было моё удивление, когда мои предположения оказались ошибочными. Она через пять минут после моего ухода, вышла вслед за мной уже одетой и готовой ехать, но всё такой же задумчивой. На малышке была бордовая юбка, которая вертикальными складками спускалась ниже колен, и чёрный топ, с открытыми плечами и шеей. Её прекрасные рыжие волосы влажными волнами струились по голым плечам и одежде. Как по мне без макияжа, она лишь прекрасней. Такая естественная, и немного волшебная.
Смотря на неё с минуту, я понял, что ждать от малышки хоть каких-то слов бесполезно. Я открыл дверь и вышел из дома, попутно следя за тем, чтобы не прикоснуться к вербене. Стоило мне хоть на пару шагов отойти от дома, как я услышал звуки шагов, а затем ощутил её маленькую ручку на моей руке.
— Ты поведёшь, я дорогу не знаю, — доставая из кармана ключи, проговорил я. Хоть, я и понимаю, что в таком состоянии у неё не много шансов безопасно доехать к назначенному месту, но я лишь буду блуждать кругами, и она ещё больше будет находиться в прострации. Но, также я понимаю, что возможно вождение вернёт её хоть немного в норму.
Взяв ключи из моих рук, она, молча, направилась к водительскому сидению и, сняв машину с сигнализации села за руль. Я же, долга не копошась, сел рядом с ней, и машина тронулась с места. Но и пары минут не прошло, как мы остановились у магазина с цветами, и она, выйдя из машины, вернулась с букетом красивых белых лилий. Дальше мы ехали на окраину города, чуть севернее, и когда моё зрение стало улавливать где-то на горизонте ворота кладбища, я посмотрел на Луну. Она же, чуть напрягшись, ехала дальше. И вот мы припарковались у ворот. Малышка выключив зажигание, сидела и пустым взглядом смотрела на железное построение. Я не знаю, что мне ей сказать… И стоит ли вообще что-то говорить? Но мои мысли прервал её негромкий мелодичный голос:
— Не иди за мной, я должна быть там одна, — то с каким отрешённым тоном она это проговорила, заставило моё сердце пропустить удар, а потом ещё один и ещё. Иногда, она очень открыта со мной, но бывают моменты, когда она настолько замкнута, что даже с моим опытом трудно понять, как бы проломить хоть щель в её обороне.
— Ладно, — недовольно проговорил я. Мне хорошо было слышно, как её сердце отреагировало на мой тон, и теперь она ощущает вину. И есть за что, мне действительно немного обидно. Но, я не имею права претендовать на её откровенность, ведь скоро всё это закончится, и я оставлю её одну…
От звука захлопывающейся двери я вздрогнул. Она, словно что-то сказочное или же в данный момент призрачное, стала приближаться к воротам, а я наблюдал за ней со спины, и за тем как в её руках лежал букет. Войдя на кладбище, она, вдохнув полной грудью, снова стала делать неспешные шаги, и через минут десять, она уже застыла напротив двух мраморных памятников. Я же, сидя в машине, заострил свой слух, хоть и понимаю, что это неправильно, но не хочу пропустить хоть бы слова сказанного ею своим родителям. Мне просто необходимо знать, что сейчас с ней происходит, потому как если я оставлю её, я должен быть уверен, что моё маленькое чудо справится сама. И меня совсем не волнует тот факт, что до нашей встречи она хорошо справлялась и без моей помощи.
— Привет, мам, пап… — её негромкий мелодичный голосок, заставил меня ещё больше навострить слух, чтобы слышать не только её голос, но и стук сердца. И сейчас, оно билось как бешеное, и отдавалась в моих висках неприятной головной болью. Странно, такого раньше никогда не было.
— Блин, что я делаю? Я же даже не знаю, слышите ли вы меня? И вообще, мертвы ли вы? Но, знаете, хоть я этого и не знаю, но если буду думать, что вы меня слышите, и сейчас находись рядом, то сможете понять… — в её голосе была печаль, и какая-то немая надежда, только на что я не могу понять. А после, она подойдя ближе положила букет на одну из могил, и снова вернулась на тоже место, с которого можно было хорошо рассмотреть обе могилы с близи.
— Неделю назад я поехала к Кэр. Подумала, что это будет неплохой сменой обстановки, и я смогу заставить себя вернуться в колею моей привычной жизни. И мотто-трасса не будет единственным, что вдыхала в меня жизнь. Даже Боги не могли бы предсказать, что я встречу ЕГО… Да, мама, мужчину! Я помню, что говорила тебе постоянно… «Мне не нужен парень, он будет забирать слишком много моего времени». Эти слова так глупы. А я была такой наивной… Но, мам, пап, я была права! Мне не нужен парень! Ведь он не смог бы дать мне хоть толику того, что даёт мне ОН. Его зовут Никлаус… Я знаю, красивое имя, правда? И он вампир, вернее гибрид. К тому же ещё и первородный. Поэтому никто в целом мире не смог бы заменить Клауса. Но он смог заменить мне вас… друзей… он так нагло влез в мою тьму, и теперь вряд ли я смогу его оттуда прогнать.