- Это вопрос традиций. Дом Хаоса, если ты забыла со всеми этими семейными советами и очаровательными посиделками в Сентрал-Парке, это боги. Твои боги. И будь благодарна, что ты не проведешь свою жизнь на коленях, но не стоит думать, что мы так уж сильно отличаемся от Дома Тьмы. А теперь подготовь здесь все к их приходу. Я хочу, чтобы они увидели, что жрецы Дома Хаоса достойно соблюдают весь сложный церемониал нашего завета.
Грайс нашарила сигареты, закурила. Ей ужасно хотелось бросить пачку Олайви в лицо, но она аккуратно ее отложила.
- Заранее спасибо, - механическим тоном добавила Олайви. А потом она просто вышла из кухни.
Грайс была зла. Как Олайви могла так обращаться с ними? Они ведь были людьми, личностями, у них были стремления, желания, убеждения, умения, которые она игнорировала.
А потом Грайс подумала - а ведь сама Олайви человеком не была. Грайс подумала о поколениях своих предков, которые провели свою жизнь в качестве слуг богов, услаждавших их в постели, под плетью или ласками, омывавших их убежища и возносящих им мольбы.
Кайстофер попросил мистера Рида дать Грайс работу. Конечно, после того, что случилось с Ландси Кэррол в прямом эфире, никто за столом о работе для Грайс не говорил, как, впрочем, и о покупке акций. Грайс вообще не помнила, чтобы затрагивались хоть какие-то темы, кроме светских обсуждений последних выставок и бродвейских постановок. Никто не умеет делать вид, что ничего не происходит так, как богатые, безупречные люди.
Грайс докурила сигарету, думая о том, что Кайстофер не мучил ее, не заставлял выполнять сложные ритуалы, восславляющие его, не был с ней жесток. С последним, впрочем, можно было и поспорить, однако даже в том безумном состоянии Кайстофер не был с ней жесток так, как его предки были жестоки с ее предками.
Дайлан заботился о ней, будто Грайс была и его сестрой. Аймили дружила с ней, искреннее, насколько вообще возможно искренне дружить с депрессивной занудой вроде Грайс.
И Грайс забыла о том, что они - ее хозяева. А Олайви ей это напомнила. Отчасти ее стоило за это благодарить. Всегда стоит быть начеку, с тобой не может случиться ничего слишком плохого, если ты к этому готов.
Следующие два дня Грайс и Ноар провели за омовением дома.
Ноар мог сколько угодно играть в дурачка-полицейского, любящего тачки, муншайн и "Агенство "Лунный Свет". Однако все он помнил прекрасно, их ведь учили этому с детства. Пусть Ноар был меньше подкован в "Книгах восходов и закатов", потому как его родители чуть меньше чокнулись на своей жреческой сущности, чем родители Грайс, кое-какие вещи он знал безукоризненно хорошо.
Например, что ровно перед тем, как взойдет луна, они должны были наполнить сосуды водой из реки, что не имеет названия (один из ручейков в Сентрал-Парке подошел вполне). Например, что только к западу должна быть обращена вода, омывающая помещение, где будут восседать боги. Например, что символы, значения которых ни Ноар, ни Грайс не понимали, но помнили их начертание наизусть, должны были быть написаны их кровью. Они должны были украсить все углы столовой, где будут принимать Дом Тьмы.
Грайс и Ноар вставали до рассвета, взывали в луне и силам ее, пока она еще оставалась на небосклоне. Когда-то у всех этих обрядов был смысл. Ритуальное омовение, к примеру, позволяло помещению не так сильно пахнуть его владельцами - боги были чувствительны к ньюансам запаха друг друга, хотя Грайс и не видела отличия между запахами Кайстофера и, скажем, Аймили.
Теперь можно было воспользоваться отдушками, бригадами уборщиков, кондиционером, однако Дом Тьмы был помешан на традициях, потерявших всякую актуальность.
Символы, значения которых Грайс и Ноар не знали, говорили о чем-то, что было понятно только богам. То, что они были начертаны кровью избранных жрецов означало их готовность принести себя в жертву божественному роду, дань уважения.
И таких мелочей было море. Значения некоторых были погребены в давно умерших поколениях. И однако же Грайс и Ноар помнили все. Память детства не оставляет, она жива еще долго после того, как забываешь о том, как тебя учили. Грайс три года, с наступления ее менархе, каждый день повторяла ритуалы восхваления. Ноар, Грайс подозревала, тоже не жил простой жизнью мальчишки из Юэты, каким всегда хотел казаться.
Два дня, когда они натирали эфирными маслами полы, оставляли свою кровь на стенах, возносили заученные мольбы и хвалебные песни, танцевали, пока транс не захватывал их полностью, и не оставалось звуков, кроме биения сердца.
В заключение Грайс и Ноар стояли на коленях и стегали себя плетьми. Они оба были обнажены по пояс, и они пророчествовали, как полагалось жрецам Дома Хаоса. Иными словами - просто несли чушь, которая приходила в голову. Желательно было, чтобы чушь казалась мрачноватой. Грайс не помнила, что говорила она, ошалевшая от усталости и боли. Ноар кричал о том, что они - голодные и грязные, посреди невиданных ужасов.
Кто-то из богов должен был присутствовать, но Кайстофер и Дайлан были на работе, а Олайви не хотела выходить. Поэтому на то, как полуголые Грайс и Ноар кричат о Дне Пробуждения и конце земли, смотрела Аймили. Она сидела на столе в очень короткой джинсовой юбке и болтала ногами. В руках у нее был стаканчик фраппучино из "Старбакса", и она потягивала шоколадно-кофейную, сахарную массу через трубочку. Приветливая, бело-зеленая русалочка с логотипа вдруг показалась Грайс пробуждающимся со дна морем чудовищем, поглощающим все, что она знала.
Только когда Грайс и Ноар упали без сил, Аймили сказала:
- Ну, все. Олайви будет довольна. Не знаю, правда, зачем эта часть. Но она сказала, что Дом Тьмы узнает, если мы чего-то не сделали. Может, блефует, чтобы вам досадить.
Аймили спрыгнула со стола.
- Теперь расслабьтесь. Завтра они приедут, завтра же уедут, и все будет по старому.
Грайс все еще лежала на полу, вставать не хотелось. Кроме того, она испытывала жгучий стыд. Ноар надел рубашку, показал Аймили средний палец и грязно выругался. А потом ушел, хлопнув дверью как можно громче.
А Грайс вспомнила, с какой точностью, с каким знанием, он два дня выполнял весь требуемый церемониал.
Вечером Кайстофер обработал ссадины Грайс. Ее предки стегали себя, раздирая плоть до костей, на Грайс же были лишь вспухшие красные полосы. Кайстофер осторожно мазал их, всякий раз меняя ватную палочку, когда переходил к следующей. Он складывал их в отдельную картонную коробочку, очень ровным рядом. Грайс не знала, что он думает обо всем, что делали Грайс и Ноар. Считает ли это естественным, думает ли о том, что им стоит делать это почаще или раздражен пережитками прошлого, которыми наполнился дом. Кайстофер ничего не говорил.
- Ты переутомилась? - спросил он.
- Можно сказать и так.
Он принялся заклеивать ссадины пластырем. Грайс сидела неподвижно, прикрывая грудь, хотя он и не мог ее видеть. Он был ее мужем уже два с лишним месяца, но Грайс не могла перестать стесняться его.
- У тебя будут проблемы с Домом Тьмы?
- У нас. Дом Хаоса, это мы, - сказал Кайстофер. Какого-то особенного чувства единства в его словах Грайс не уловила, но не было и холода Олайви.
- У нас, - поправилась Грайс.
- Может быть. Может, они считают, что это я воздействовал на Ландси Кэррол. Хотя было бы глупо так думать. А может они недовольны новостью о том, что Маделин станет женой Дайлана. Но скорее всего они просто хотят обсудить эту группировку. Убийц. Им интересно.
Интересно и все? Какой странный ответ. На кону стояли человеческие жизни.
- Хотя я думаю, что если они снизошли до беседы с нами, это значит, что они могут быть и обеспокоены. Дом Тьмы не любит нас.
- Я знаю.
- Но семейства богов вообще по обыкновению довольно враждебно друг к другу настроены. Поэтому тебе не о чем волноваться. Все это обычное дело.
Кайстофер аккуратно надел на Грайс ночную рубашку.
Этой ночью его объятия были почти невесомы.
А на следующее утро снова пришлось встать рано, даже прежде, чем мир за окном можно было назвать утренним. Ночь несмело рассеивалась над Нэй-Йарком, и Грайс причесывалась перед зеркалом, непрестанно зевая.
Дом Тьмы мог бы выбрать и более приемлемое время для визита. Внизу, как игрушечные, толпились люди. Они пришли посмотреть на историческую встречу двух божественных Домов. Грайс с радостью оказалась бы в этой толпе, с восторгом и страхом взирающей на богов. Грайс хотелось быть снаружи, а не внутри. Хотелось увидеть те пару минут, когда боги будут обмениваться приветствиями на улице, а потом уехать к своей нормальной, не имеющей отношения ни к чему божественному, кроме программы Дайлана, жизни.
Кайстофер завязывал галстук перед зеркалом. Они молчали все утро, с тех пор как зазвонил будильник, и они обменялись стандартным "доброе утро". Грайс хотелось нарушить это тягостное молчание, и она спросила:
- А ты видел прежде богов Дома Тьмы вживую?
- Мэрган много общался с нашим отцом.
- Они были друзьями?
Кайстофер посмотрел на Грайс так, будто она предположила, что Солнце вращается вокруг земли. Грайс отвела взгляд. Но неожиданно Кайстофер сказал:
- В принципе, можно сказать и так. Думаю, для отношений двух богов из разных семейств это было максимально дружеское поведение. Мэрган немного младше отца. Через полгода-год, он погрузится в сон. У него есть дочь. Вот ее я еще не видел, кроме как на фотографиях в газетах. Мэрган никогда не брал ее с собой. Кажется, она ровесница Аймили, а может чуть младше.
- Они опасны, Кайстофер?
- Как и все боги. Но если ты и Ноар будете придерживаться регламента, на вас, скорее всего, даже не обратят внимания. Что касается Маделин, с ней будут говорить, как с отребьем.
- А Лаис?
Кайстофер протянул ей бархатную шкатулку с алмазными запонками, и Грайс надела их на манжеты его рукавов.
- Семья Валентино не культисты Дома Тьмы. Однако, они - их собственность. У Аймили могут быть проблемы.
Кайстофер нахмурился, будто что-то заставило его усомниться в реальности происходящего. Потом лицо его приобрело обычное выражение. Он сказал:
- Ты волнуешься и переживаешь.
Тон был почти вопросительный. Грайс кивнула.
- Я тоже волнуюсь и переживаю, - вкрадчиво сказал Кайстофер. Грайс не знала, в чем именно это, по мнению Кайстофера, могло бы ей помочь. Может быть, таковы были его представления об эмпатии.
Они вышли в коридор. Дайлан был одет на редкость аккуратно и строго, однако все его четыре щупальца были выпущены. Грайс всегда удивлялась, как он не путается в них. На Аймили было длинное кожаное платье, ее волосы были распущены, а по рукам при каждом движении путешествовал десяток фенечек. Видимо, наряд прямиком из коммуны хиппи семидесятых был верхом того приличного и официального, на что Аймили могла себя сподвигнуть. На Олайви было то же самое платье с открытой спиной, которое она надевала на праздник Дайлана. Разнообразие гардероба в ее ценности явно не входило.
Маделин, будто бы совершенно не взволнованная, стояла, прислонившись к стене. В руке у нее был бокал с шампанским, а в зубах сигарета. Ее алое платье едва скрывало бедра, что было слишком даже для нее. Она слишком хотела показать, что ей плевать, что подумают о ней.
Грайс и Ноар были одеты в одинаковые черные балахоны с вышитой на груди, с левой стороны, там, где сердце, луной.
Никто не напоминал людям о том, что им следует идти позади, держаться отдельно. Боги вышли из лифта первыми, и Грайс и Ноар сделали небольшую паузу, чтобы отстать, а Маделин выбросила и раздавила сигарету. Ноар откинул балахон, выражение его лица означало крайнюю брезгливость ко всем и вся.
- Что за идиотизм? Почему мы должны участвовать в этом цирке? Это же бред! Долбаный зоопарк!
В душе Грайс была согласна с ним, однако ей не хотелось выражать это так открыто. Маделин тоже не сказала ничего, она предпочитала молчаливое презрение. Они двинулись к выходу вслед за богами. Грайс почувствовала, как ее терзает любопытство.
Там, снаружи, где занялся, наконец, рассвет, стояли другие боги. Грайс чувствовала любопытство, но и страх. Наверное, этот страх перед чужими и заставлял людей поклоняться своим богам. Даже Олайви казалась сейчас роднее тех, кто придет к ним в дом.
Первой пошла Маделин, но Грайс нагнала ее.
- Ты последняя.
- В смысле?
- В смысле, не беси их, - сказал Ноар. - И останешься цела.
- Если вы думаете, что я собираюсь унижаться перед какими-либо богами, вы сильно ошибаетесь.
Грайс вспомнила, как Маделин извивалась под Дайланом на алтаре, страдая от галлюцинаций и судорог. Это она за унижение явно не считала, а вот идти последней было для нее смерти подобно.
- Пожалуйста, Маделин.
- Нет. Пусть видят меня.
Маделин пустилась почти бегом. Ее каблуки постукивали по мраморному полу, а Грайс в своей безупречно удобной обуви не смогла за ней угнаться, зато смог Ноар. Они втроем остановились у выхода, их ослепили вспышки камер. Кажется, Дома Тьмы еще не было.
Они вышли, встав за богами. Делегация с виду была будто бы не очень впечатляющей, однако то, что Дом Хаоса вышел в полном составе означало высокую степень почтительности. Хрупкий нейтралитет между Домом Тьмы и Домом Хаоса не позволял никому из богов быть неосторожным в общении, и все правила божественного этикета всегда строго соблюдались в Эмерике.
Ноар показал средний палец многочисленным журналистам, а потом натянул капюшон еще сильнее. Грайс, пользуясь передышкой, закурила. Люди, щелкающие затворами фотоаппаратов, вспышки, протяженный недосып и раннее, холодное утро, вызывали у Грайс ощущение иллюзорности происходящего, все звуки казались отдаленными, спрятанными за стеклянным куполом.
Необычайно громким показался Грайс шум колес подъехавшей к аллее машине. Журналисты пустились в разные стороны, как рассыпанные орешки. Тот, кто был за рулем явно не волновался о том, что произойдет с не слишком расторопными людьми.
Машина была длинная, черная, похожая на катафалк и, вполне возможно им и являвшаяся. Блестящая, с обитой тканью крышей, машина одновременно была строгой и кокетливой, если это слово можно было применить к труповозке. Грайс почувствовала сбивающий с ног запах специй и ладана, когда дверь салона отворилась.
Первым вышел высокий человек, его кожа была черной, того оттенка, который мало кто из потомков рабов сохранил. Это была яркая, африканская чернота, и худощавое лицо человека, а вернее существа, с большими глазами и пухлыми губами, говорило о том, что ни единой капли белой крови в нем не было.
Боги, особенно самцы богов, как Грайс заметила, в целом были довольно высокими, хотя и не выходили за пределы человеческой нормы, однако глава Дома Тьмы явно достигал чуть больше двух метров, и возвышался над толпой, как статуя.
На нем был добротный черный костюм, который вовсе не выглядел дорогим и представительным, как костюмы Кайстофера и Дайлана. Черные ботинки были чистыми, однако подошвы давно отклеились, и теперь ботинки были похожи на разинутые пасти птенцов, просящих есть. Потертый цилиндр венчал голову этого странного бога, заставляя его казаться еще выше. Самой дорогой вещью, которая на нем была, являлся шелковый шейный платок, ослепительно-белый со странными, тонкими красными линиями, складывающимися в неразличимые из-за складок символы.
Без сомнения это и был Мэрган. Он поклонился Дому Хаоса, не обращая внимания на журналистов, будто они были не больше жучков. Мэрган подал руку, помогая выбраться из машины чернокожей, юркой девочке в длинном белом платье. Она была босая. Грайс вспомнила ее имя, так редко звучащее по телевизору - Касси. Касси из Дома Тьмы.
У Касси были большие, темные глаза, устремленные куда-то вверх, будто небо было ей интереснее всего. Рассеянная, блестящая улыбка блуждала по ее губам. На ее шее свободно, почти до живота, болтались бусы из каких-то кроваво-красных полудрагоценных камней.