За столом Кайстофер вел беседу исключительно не нейтральные темы, исключавшие религию, политику, расовые проблемы и, почему-то, астрологию. В основном, они говорили друг другу о том, как прошел их день. Если Дайлан и Маделин или Аймили и Лаис, вдруг ужинали вместе с ними, они не могли сдержать улыбок и даже смешков, но это не заставляло Грайс и Кайстофера прекратить спектакль.
Они вели себя, как пара пуританских парвеню, заключивших все человеческие эмоции и позывы в темницу буржуазной этики. По крайней мере, так сказала Аймили. Грайс не совсем понимала, что в этом дурного.
- Общество спектакля, - говорила она.
- Я думаю, Ги Дебор имел в виду систему доминирования, специфический репрессивный аппарат и фетишизацию потребления, а не приличное поведение за столом, - сказал Кайстофер.
И Аймили показала ему длинный, розовый язык, чем, по ее представлению, серьезно изранила его чувства.
После ужина Грайс и Кайстофер приводили себя в порядок и ложились в постель, следовал короткий, чуть более личный разговор, касавшийся планов на ближайшее будущее, а потом они занимались любовью.
И после скучнейшего, правильнейшего поведения за столом, сеанса вечерней гигиены и короткого делового разговора, секс казался Грайс почти болезненно интимным.
Сознание потихоньку стало выплывать из припадков удовольствия, в которые ее отправлял секс с Кайстофером. Теперь она осознавала больше, запоминала больше, могла контролировать себя. Удовольствие все равно казалось слишком интенсивным, почти на грани со страданием, но теперь Грайс, по крайней мере, могла принимать в процессе более деятельное участие. Кайстофер, теперь она знала это точно, испытывал чувства такой же силы, однако для него, его вида, они были естественными. Грайс же часто боялась, что у нее остановится сердце. Аймили сказала, что такие случаи были. Впрочем, в основном, у мужчин, которые возлежали с богинями. Лаис целый день ходил напуганный, и Аймили это очень забавляло.
Грайс и Кайстофер занимались сексом каждый день. Кажется, для него это тоже был ритуал, как, к примеру, сборы на завтра или проверка соответствия столовых приборов всем нормам прилежания. Он всегда целовал ее в одно и то же время, и это всегда значило - одно и то же, безо всяких оттенков. Иногда Грайс думала, что вплоть до секунды может высчитать момент, когда Кайстофер притянет ее к себе и поцелует. Он мог прерваться на середине разговора или даже фразы.
Порядок прежде всего.
А если Кайстофер не мог заснуть, он никогда не читал в постели. Он всегда вставал, садился за стол, включал настольную лампу с мягким, почти незаметным светом и, сосредоточенно выписывая понравившиеся цитаты в черную книжку, хранившуюся в ящике стола, закрытом обычно на ключ, читал ровно полтора часа, ни минутой меньше или больше.
Грайс не могла сказать, что испытывает к нему романтическое влечение или нежность. Она привязалась к нему, он стал для нее привычным. Ритуализированная, регламентированная, ненастоящая семья, будто они жили за витриной магазина, и их постоянно могли видеть прохожие, казалась успокаивающей. С ней не могло случиться ничего неправильного - ужин, разговоры, секс, сон, когда он обнимал ее. Все было просто, мало составляющих, в которых много деталей, не нарушаемых ни при каких условиях.
Искусственная, кукольная жизнь.
Грайс нравился его запах, его прикосновения, точность и надежность, любовь к контролю, и она с удовольствием играла его идеальную жену даже когда никого не было рядом. Они не узнавали друг друга, но никто из них к этому не стремился.
Многих развращает вседозволенность, и Грайс боялась, что Кайстофер будет издеваться над ней, что он будет кричать на нее, а может даже и бить. Он ни разу, за весь месяц, не выглядел даже раздраженным, не нарушал ее личного пространства, не лез в ее дела и не посвящал Грайс в свои. Их отношения были ровно настолько холодны, что ей не было страшно жить с ним.
Она чувствовала, что ни он, ни она никогда не переступят границы, за которой страх, неловкость и желание скрыться, спрятаться, невыразимый стыд. Холод отрезвлял, очищал, а любовь - пожирала.
Когда Грайс была девчонкой, она мечтала о невероятной любви, которая изменит все, которая смоет все границы, которая позволит ей стать с кем-то единым целым. Она мечтала о настолько удивительной любви, что ее и на свете-то нет. Ей нужно было заткнуть черную дыру в груди, с которой Грайс ходила всю жизнь.
Даже любовь - паллиатив. Временное средство, полумера. Даже любовь. Даже флуоксетин.
Так что Грайс перестала мечтать о любви небесной, а любовь земная ее пугала.
Хорошо было, что не было никакой любви. Кайстофер, Грайс была уверена, думал абсолютно так же. Они были друг другом довольны.
Сейчас Грайс сидела на скамейке в Сентрал-Парке. На коленях у Дайлана лежала раскрытая коробка с разноцветными пончиками "Криспи Крем". Дайлан сидел между Грайс и Аймили. Грайс ела нежный пончик с банановым кремом, достигая той самой точки блаженства, обеспечивающей "Криспи Крем" такие высокие продажи. Молочно-банановый крем скользил по языку, и Грайс жмурилась от удовольствия. Аймили слизывала блестящую, розовато-красную клубничную глазурь с золотистого колечка пончика. Пончик Дайлана оставался нетронутым, Дайлан вещал:
- Так вот, создание дамб, возводимых инженерам эмериканской компании "Моррисон-Кнудсен" привело к поднятию грунтовых вод и соли, а на такой почве прекрасно растет знаете что? Опиумный мак! Иными словами, это Эмерика сделала поля Эфганистана источником сырья для наркотика, от которого теперь сама в ужасе повизгивает. А знаете, почему? Это деньги. Очень большие деньги, а люди любят большие деньги и очень большие деньги...
Аймили сидела с подчеркнуто скучающим видом, а потом стукнула ладонью по скамейке, перехватив пончик зубами. Умяв его, она сказала:
- Братик, знаешь, как ты выглядишь со стороны?
Она крикнула пробегавшему мимо мужчине в спортивных штанах, мокрой от пота майке и с эластичной повязкой под волосами.
- Эй, парень! Я - левая! Я очень - левая! Я просто ультралевая! И я ненавижу правительство!
Грайс и Дайлан засмеялись, а парень, остановился, он был красный от бега и волнения, нелепый и грустный от того, что Аймили к нему обратилась.
- Д-да, - сказал он. - Здорово.
- Беги, Фаррест, беги! - крикнул Дайлан. А Грайс стало парня жалко. Она уже привыкла быть на другой стороне баррикад. Грайс была теперь членом божественной семьи, пусть не богиней, но человеком, принадлежащим их роду. А неудачливый бегун, совершавший утреннюю прогулку в нелепом темпе, не знал, что Аймили очаровательная и смешная, что она просто хотела уязвить брата, что она не злилась.
У него, наверное, вся жизнь перед глазами пронеслась. Не стоит ему сегодня повышать кардионагрузку.
- Правда? - спросил Дайлан, откусив пончик. - Так все и выглядит?
- Для полноты картины мне нужно было разбить себе голову.
- Определенно.
Они засмеялись. Дайлан и Аймили как будто были на одной волне. Странно, это Кайстофер был его близнецом, они были ближе всех в мире, но Дайлан больше всего времени проводил именно с Аймили.
Грайс еще не ко всему привыкла, особенно ей не давал покоя их зубодробительный цинизм. Ей каждый раз вспоминался подземный зал, в котором спали их предки. Никто из них, кроме Кайстофера, не мог воспринимать происходящее в мире всерьез. Все было смешным, игрушечным для существ, которые никогда не умирают. Все то, что для Грайс составит целую жизнь, было для них только эпохой. Поэтому они надо всем смеялись.
Дайлан отламывал кусочки от пончика и с удовольствием жевал. Пальцы у него были в креме, и Грайс видела, как сокращается клапан, где прячется щупальце, когда он двигает рукой.
- Ты ведь уже привыкла, Грайси? - спросил Дайлан.
- К твоей политической ориентации? Почти. Но я бы на твоем месте обратилась к психотерапевту.
Дайлан и Аймили засмеялись. Грайс почувствовала, что у нее получилось что-то важное. Ей нравилось иногда осторожно, одним шагом, преодолевать грань, разделяющую ее и их. Нравилось быть с ними фамильярнее, чем могут себе позволить большинство людей на земле. Аймили и Дайлан, наверное, это знали. Они частенько подыгрывали ей.
Дайлан оторвал еще кусочек пончика и принялся крошить его серым, жирным голубям. Голуби слетелись на пир, в отличии от простого хлеба, которым их вдоволь кормили в Сентрал-парке, пончики их еще прельщали.
Голуби столпились вокруг Дайлана, как культисты, они низко кланялись ему, подбирая крошки.
- В отличии от вас, я добрый, не жадный человек.
- В коробке еще шесть пончиков, Дайлан.
Они сидели напротив небольшого, густо-зеленого озера, купаться в котором было запрещено, однако пара студентов, далеких от состояния трезвости, с шумом ныряли в воду, поднимая брызги. На другой стороне озера поднимались, как стражи этого покоя, деревья, за них макушками виднелись стальные небоскребы, стремящиеся далеко-далеко вверх, из-за них деревья казались такими маленькими.
По дорожке изредка пробегали спортсмены, медленным, степенным шагом проходили пожилые пары, тихонько покачивая коляски, двигались нервозные молодые мамы, полные любви к крохотным людям. Иногда слышался лай собак, и мимо с шумом проносились огромные доги или крохотные карликовые пинчеры, и еще множество симпатичных псов, самых разных фасонов и размеров. Было так спокойно. Лето дошло до своей середины и замерло в самой комфортной точке.
Грайс, Аймили и Дайлан выбрались сюда позавтракать. Дайлан хотел потащить с собой Маделин, но она проснулась все еще пьяной, и Дайлан оставил ее досыпать дома. Аймили тоже была не против позавтракать пончиками с Лаисом, но ей даже не удалось его разбудить, Лаис мычал что-то неразборчивое, подергивал ногой, когда Аймили тыкала в него линейкой, и переворачивался с бока на бок, однако в сознание не приходил.
Что касается Кайстофера, даже будь он дома, ни за что бы не согласился. Но, слава богам, Кайстофера дома почти не бывало, и проблемы времяпрепровождения с ним у Грайс не стояло вовсе.
- Я так не хочу на работу.
- Так скажи об этом боссу, - сказал Дайлан. - Пусть только попробует тебе не разрешить.
- Но я не должна позволять себе бездельничать.
- Я позволяю, и мне пока все нравится.
- Ты не позволяешь себе работать, - сказал Дайлан.
- Точно. Я - нахлебница. Это мое призвание, и я не отступлюсь.
Грайс взяла из коробки еще один пончик, с апельсиновой начинкой. Лизнув глазурь, она продолжила:
- Понимаете, чтобы не потерять ощущение собственной ценности, я должна работать. Иначе, я не буду чувствовать, что у меня есть какая-то цель.
- А ты чувствуешь, когда работаешь? - спросила Аймили.
- Нет, но я забываю о бессмысленности всего сущего. Это и есть цель всего, что мы делаем.
- Люди такие смешные существа.
Аймили вдруг потянулась через Дайлана и обняла Грайс, нежно и надолго, как какая-нибудь хиппи, проповедующая любовь ко всему живому. Грайс было даже приятно, хотя и несколько неловко. В этот момент в кармане у нее зазвонил телефон. Грайс не знала, обрадовалась она этому или наоборот, разочаровалась, что контакт пришлось прервать слишком быстро. От Аймили пахло чем-то свежим, морским, чуть менее ярко и немного по-другому, чем от Кайстофера, а еще сладкими, цветочными, очень девичьими духами с нотами розы и еще каких-то, по запаху напоминающих клевер, трав.
Грайс запустила руку в карман. Дайлан и Аймили с любопытством уставились на нее. Грайс продемонстрировала им, кто звонит прежде, чем посмотрела сама, и увидела на их лицах легкое удивление и еще больше интереса.
Экран телефона демонстрировал недовольное лицо Ноара, в зубах у него была зажата сигарета, рот искривлен в презрительной усмешке. Грайс сфотографировала его не в лучшем настроении, однако ей нужна была фотография, которая будет готовить ее к разговору с ним, а не лживая, успокаивающая картинка. Над фотографией Ноара светилась надпись "кузен". Грайс понадеялась, что Ноар устанет ждать и бросит трубку, как он частенько делает, однако на этот раз кузен был настойчив. Вздохнув, Грайс нажала на кнопку "принять вызов", не будучи вполне уверенной в том, что именно этого она хочет.
- Да? - спросила она, и Аймили приложила руку ко рту, чтобы не засмеяться. Грайс и сама заметила, какой нелепый, напуганный у нее голос, будто она была маленькой девочкой, домой которой позвонила учительница.
Аймили было легко над этим смеяться, не она ведь готовилась услышать поток грязной ругани, бодрящий не хуже чашки эспрессо.
Разумеется, ожидания Грайс оправдались.
- Какого хрена я не могу тебя найти?! Где ты?! Ты мне нужна. Я приехал за тобой в свое рабочее время! Я хочу видеть тебя дома - сейчас! Ты можешь хоть раз напрячь свое огромное эго, и помочь другому человеку!
Грайс не знала, что Ноар будет ее искать, по всем правилам ему полагалось быть на работе. А уж пассаж про эго был проекцией в чистом виде. Если из них двоих выделить человека, чье эго занимает слишком много места, это уж точно будет не она. И если бы она знала, что ему нужно, она не отказалась бы помочь, только не надо орать. Глупо думать, что она окажется дома быстрее, если на нее накричать.
Все эти слова Грайс по привычке проглотила. Она сказала:
- Я с Дайланом и Аймили в Сентрал-парке.
- Я подхвачу тебя на выходе, который ближе к дому через пятнадцать минут.
Она даже не успела спросить, что, собственно, случилось. Ноар бросил трубку, канув в пустоту и безмолвие. Аймили сказала:
- Я даже отсюда слышала.
- Вот же дурной у человека характер.
- Ребята, вы хоть насчет кого-нибудь не сплетничаете?
Аймили и Дайлан переглянулись, а потом с одинаковыми улыбками заверили:
- Насчет тебя.
Грайс закатила глаза. Она поднялась со скамейки, на ходу доев пончик.
- Ребята, я пойду. А то он с ума сойдет.
Аймили приложила кулак к груди, а потом вскинула вверх.
- И помни - женская сила. Не позволяй придурку тебя обижать.
- Хорошо. Спасибо за завтрак. Удачи вам!
- Может сходить с тобой? - спросил Дайлан с любопытством.
- Нет, спасибо.
Грайс быстро подхватила сумку и ускоренным шагом двинулась к выходу из парка. Хорошо, что они не успели далеко зайти. Хотя, почему она, собственно, волновалась? Ноар, конечно, взбесился, но однажды он вошел в такое же состояние из-за того, что их судебный эксперт вышел в отпуск, и в первый же день Ноару понадобилось узнать, могут ли антидепрессанты приводить к суицидальным действиям. По каким-то загадочным причинам двоюродная сестра оказалась для него предпочтительнее гугла, и около пятнадцати минут Грайс пришлось вычленять в потоке его негодования, интересующий Ноара вопрос.
Даже если бы Олайви никогда его не выбрала или Ноар не отказался бы поначалу стать ее мужем, его стоило бы уволить. Подобная непоследовательность вряд ли являла собой образец профессионализма.
Грайс была зла, и все ее мысли были сосредоточены вокруг того, насколько Ноар вспыльчивый, злобный, и с каким трудом он доносит свою мысль до страждущих от его гнева. Может быть, стоило с ним об этом поговорить. Она семенила к дороге, на ходу поправляя волосы, ей хотелось выглядеть наиболее свирепо. В конце концов, Ноар вытащил ее с прекрасного завтрака посреди зеленого моря, и теперь ей предстояло провести некоторое время в его неприятной компании. Но как только Грайс увидела его служебную машину, грязный, неухоженный "Шеви" неприметно-зеленого цвета, вся охота ругаться куда-то испарилась, и осталась только охота отделаться от Ноара побыстрее. Окно, покрытое брызгами грязи, было приоткрыто. Ноар курил, пепла на его сигарете набралось уже прилично, но он его не стряхивал.
На самом деле Ноар ненавидел эту машину, всякий раз, когда он видел ее, его одолевало непреодолимое желание помыть ее, однако "Шеви" обязан был оставаться максимально непредставительным и непримечательным. Ноар был очень аккуратным в быту, по-солдатски чистоплотным, и машина всегда понижала его и без того не слишком стабильное настроение. Лаис и Аймили любили говорить, что на служебной машине Ноар получает штраф к хладнокровию - минус три кубика.