Может быть, сыграла своё значение Матрица, как теперь известно — неисправная и абсолютно не пригодная для исполнения первоначальной функции. Пусть она и не подчинила бывшего полицейского единственно верной цели — защите Кибертрона и его населения, но вероятно, какое-то давление на процессор оказывала.
Взвесив все за и против, стратег решил, что попробовать стоит. В крайнем случае, Голд обещал лично заняться проблемой, что внушало некоторый оптимизм и повышало шансы на успех.
В день вынесения приговора Шоквейв забрал своего подопечного с площади, уже зная, что он ему поручит. Помнится, Пакс обладал неплохими способностями к работе с документами — вот пусть и восстанавливает старые базы данных. Нужное, и что самое главное, практически безобидное занятие. Хотя, конечно, про правила безопасности и поведения напомнить не повредит — рассудив в таком ключе, стратег принялся давать бывшему лидеру автоботов вводную, внутренне ожидая, что тот может в любой момент взбрыкнуть.
Однако, Орион вёл себя на удивление тихо: молчал, спокойно стоя в блокираторах, безразлично смотря на своего куратора, выслушал всё от и до, не изменившись в лице даже когда был озвучен запрет на общение с бывшими товарищами. Кивнул только, мол — услышал, и приступил к обязанностям, встав к терминалу.
Такое поведение не могло не настораживать, и учёный дал себе заметку присмотреть за бывшим Праймом со всем возможным тщанием. Пакс был важен для его эксперимента…
Новая жизнь началась просто. Не было пыток, унижений и издевательств, не было требований публично признать ошибочность взглядов, отречься. Такое простое «вы проиграли», и власть перешла к десептиконам, и жизнь покатилась дальше — только нет войны, нет сообщений с фронтов, тактических сводок, списков потерь… просто деловитая суета восстанавливаемого города. Золотого Айкона. Почему именно Айкона? Почему не Каона, не Тарна?
«Нецелесообразно, — пояснил Шоквейв в ответ на этот вопрос, — Каон строился, как промышленный центр, и для его заводов просто нет сырья. Тарн создавался вокруг шахт, которые давно пустуют, там, правда, были заводы по сборке корпусов… но нам пока хоть бы самим топлива хватило — куда уж новых создавать».
Орион кивнул и вернулся к своим обязанностям. Шоквейв звучал странно — он сталкивался с десептиконским стратегом достаточно часто, чтоб уловить изменения…
Привычный укол тоски. Имя друга казалось украденным и запятнанным — надетое на этот корпус и на эту личность.
Впрочем, это было уже не важно. Смысла не было ни в чём. Прошлое виделось вереницей бесконечных ошибок, бессчётных в своём количестве, будущее бесперспективным, а настоящее… не настоящим. Серая, безвкусная масса, которая, что есть, что нет — всё одно. Просто один монолитный, монотонный день с перерывами на перезарядку, приём топлива и работу. Собственные эмоции в этом длинном дне или отсутствовали, или пробивались настолько приглушёнными, что их едва ли можно было заметить.
После извлечения Матрицы из него словно вынули что-то ещё. В другое время это что-то показалось бы важным, но сейчас без него было даже лучше — Ориону было всё равно. Больше всего на свете хотелось уснуть и не просыпаться. Мелькали мысли, что лучше бы его убили, но они были столь же вялыми и лишенными эмоционального окраса, как и всё остальное. Апатия была настолько глубокой, что он даже не думал себя убить, просто существовал и делал, что говорили.
И даже то, что окружающие не замечали его состояния, его не трогало и не задевало. Кому замечать? Шоквейву, у которого и своих-то эмоций нет? А с остальными он и не пересекался. Что, наверное, к лучшему. Как окружающим не было до него дела, так и ему, едва ли были интересны окружающие…
А потом он увидел призрак.
Это случилось в день, когда облака пепла над Айконом немного развеялись — кажется, недавно шла речь о новых атмосферных фильтрах. Далекая звезда бросила в кварту столп бледных лучей, осветила дальнюю стену и дверь, и Орион увидел в отражении на терминале, как та открывается, и на порог из темноты коридора шагает его мертвый друг.
Он не обернулся. Не стал прислушиваться. Просто застыл, глядя на зыбкую картинку, даже без мыслей о том, откуда она взялась. Чья-то шутка? Эксперимент? Не важно… он просто смотрел.
Полбрийма спустя стали заметны мелкие детали. Остались неизменны черты лица, но немного изменилась форма шлема — как и корпус, окрашенный в светлые цвета. Не стало крыльев, нагрудник сменил контуры, чем-то напоминая форму Мегатрона…
А потом Орион заметил инсигнию, и все понял, и едва не ослеп от вспышки ярости. Проклятый десептикон, обманщик, вор, отродье Юникрона, как он посмел…
— Кажется, светлая палитра — это несколько неверный выбор, — почти прежним голосом заметил стратег, делая шаг вперед.
Он стиснул зубы, сжал кулаки и медленно повернулся, внутри жило и пылало невероятное напряжение. Все механизмы словно сжало в заклиненном состоянии, не позволяя вымолвить ни слова. Он просто стоял и смотрел на этого… этого… В искру словно засунули раскалённый клинок. Больно!
Шоквейв смотрел на стоящего перед ним Пакса и абсолютно серьёзно ждал, что тот сейчас на него кинется. Во всей его напряжённой позе, в задрожавших эмоциональных полях, в пылающих яростью, почти белых линзах, во всём этом читалось неприкрытое желание убивать. Медленно и мучительно.
Кто бы мог подумать, что возвращение старого корпуса так заденет бывшего лидера автоботов…
Десептикон ждал, но ничего не происходило. Орион всё ещё стоял и всё ещё молчал. Линзы полыхали. Тактик сделал ещё один шаг к нему и увидел, как тот почти отшатнулся, но в последний момент удержал себя.
— Что с тобой? Тебе плохо, Орион?
…
— Тебе плохо, Орион?
Что-то происходит. Что-то ломается.
— Орион?
Выцветает. Меркнет. Гаснет.
— Орион?
Орион…
Орион…
========== Осколки 2 ==========
— Признаться, он первый от кого я ждал проблем, но не думал, что они будут такие, — устало опустившись в кресло, выдохнул Голдвайсп, спустя почти джоор непонятных манипуляций над бессознательным корпусом Ориона.
— Что с ним? — Осторожно спросил учёный. Искрочтец выглядел вымотавшимся, а это говорило о многом.
— Он умирает, — просто ответил разведчик. — Точнее — убивает сам себя. Сознательно или нет, сказать не могу, но он не хочет жить и результат этого лежит перед нами.
— У него не было доступа ни к чему, что можно использовать во вред окружающим или себе, — заметил Шоквейв, испытывая смутное чувство страха. Несколько не та эмоция, возвращение которой он ожидал первой.
— Похоже, у него уже были повреждения, а я их не заметил, — покачал головой Голд и пояснил: — Думаю, когда я снял с него Матрицу, он всё-таки пострадал. Пусть и неисправная, пусть с дефектами, она всё равно влияла на него. Неправильный, но всё же Прайм. Вероятно, не просто так этот титул переходит к новому меха только после смерти предыдущего носителя. Ориону невероятно повезло — он отделался малым, со временем он бы восстановился, но что-то произошло и его искра… такое чувство, что она выворачивается на изнанку, а он просто не мешает этому процессу. Что у вас случилось? — спросил Чтец. — Должен был быть какой-то катализатор, послуживший последней каплей.
— Он… увидел меня? — задумчиво пробормотал Шоквейв.
Да, такой реакции от Ориона он не ожидал. Гнев, ругань, попытку нападения — ждал, предвидел, и даже продумывал разговор, но того, что бывший друг сенатора просто начнет дезактивироваться, едва его увидев…
Десептиконский стратег с шипением осел в кресло. Его логический блок начал довольно болезненное переформатирование — оценка и анализ, расчет стратегии поведения — на все это, уже много ворнов назад отлаженное, внезапно свалился новый громадный пакет информации. А эмоции… где-то на давно забытом уровне он понимал, что то, что он ощущает сейчас, называется тревогой. Тревога… и, кажется, страх — именно он, гадкая, выворачивающая искру эмоция… совершенно лишняя, непонятно, откуда взявшаяся… хотя, нет — понятно.
Страх за другого — за себя Шоквейв никогда не боялся.
— Хм… — Голдвайсп задумался. — Скажи, какие у вас были отношения до… всего этого?
— Отношения? — Слегка рассеяно переспросил бывший сенатор. — Мы… дружили. Очень близко. Я был готов ради него на очень многое… почти на всё. А он… я знаю, он очень переживал, когда не смог мне помочь. Пытался… кажется, подружиться со мной после… но я, наверное, тогда его напугал.
— Ты любил его? — Спросил Голдвайсп.
И Шоквейв замер. Любил ли он до операции Ориона Пакса? Так сложно ответить. Он помнил, что ему, сенатору, было очень хорошо рядом с Орионом. Тепло, свободно, искренне. И помнил, как уже после казни, но до разгара войны ему в руки попала запись из кварты полицейского. Тот то ли не знал о ней, то ли забыл стереть систему автоматической защиты. А может, кто-то из его друзей хотел проверить, действительно ли в переделанном сенаторе не осталось ничего прежнего? Момент, когда он узнал, что сделали с его другом… упавший на колени, воющий и раскачивающийся из стороны в сторону Орион не произвел на него в том состоянии ни малейшего впечатления.
А сейчас?
Сейчас ему просто страшно. Снова, как раньше — за другого, не за себя. И кажется, Голдвайсп понимает это. Мерцание линз, грустная улыбка, легкий кивок…
— Что ж, тогда у вас обоих будет шанс проверить себя. Понимаю, что возможно, это будет слишком внезапно для тебя, но тут уж одно из двух: или ты сумеешь до него достучаться, или он погаснет. Слушай, что я придумал, и помни: никто не сможет тебя заставить. Ни я, ни даже ты сам.
***
Орион открыл глаза и привычно зафиксировал серый безынтересный потолок. Для него сейчас всё было серым. Точнее краски-то присутствовали и всё было так, как раньше, просто воспринималось… никаким. Эмоции снова отошли на задний план, позволяя вздохнуть с облегчением. Прохладная муть безразличия ко всему вокруг позволяла спокойно существовать в реальности, успокаивая боль в искре.
Рядом зафиксировалось движение.
— Орион. Ты в порядке?
Бывший лидер автоботов повернул голову и вздрогнул. Рядом сидел Шоквейв. Десептикон. Точно.
В голове прояснилось и последние воспоминания встали на место. Значит, он потерял сознание. Интересно, почему? Впрочем, не важно. Внешний вид живого призрака больше не вызывал желания оторвать твари голову, однако всё равно было неприятно. Шлак! Ну, почему же он выбрал именно этот облик? Если в функциональности двух здоровых рук сомневаться не приходилось, то вот лицо…
Шоквейв потянулся к его плечу и Орион отшатнулся, резко садясь на платформе.
— Не прикасайся ко мне!
В тихом голосе кипел гнев, но за ним скрывалось что-то ещё, пониманию не поддававшееся.
— Я просто хочу помочь, — спокойно произнес десептикон, не убирая руку, но, впрочем, так и не касаясь его. — Ты упал…
— Мне не нужна имитация заботы, со мной всё в порядке. Просто не трогай меня, — Орион раздражённо цедит слова, но вспыхивающая злость вновь и вновь затягивается серым безразличием. Словно огненные всполохи под пеплом. Они погаснут, дай только время и прекрати раздувать.
Но нельзя. Надо продолжать дергать, тревожить, не давая сомкнуться, закрыться в броне, и тихо угаснуть. Против такого исхода восстают и старые планы, и новые эмоции — не любовь, но зарождающееся сочувствие, тревога, жалость, печаль… резко вздыхая, Шоквейв пытается успокоить растревоженные чувствами мысли.
— Посмотри на меня, Орион. Что не так? Я не собираюсь тебе вредить. Война закончилась.
Пакс послушно поворачивается, но молчит. Линзы снова наливаются яркостью — злится. Не понятно на что, но злится так, что подавляется эмоциональный контур.
— Орион…
— Прекрати изображать того, кем ты не являешься. Шоквейв, которого я знаю, умер много орн назад. Ты, может, и обладаешь его памятью, а теперь и внешностью, но являешься кем угодно, но не им. Избавь меня от этого спектакля, десептикон.
Он передёрнул плечами и резко встал, делая несколько быстрых шагов от платформы. Хватит разлеживаться. Работа поможет избавиться от мыслей — благо её много. И может быть, за ней он забудет, кто стоит рядом с ним…
Но внезапно из-за спины послышалось настоящее рычание — и он удивленно повернулся, ведь ни Шоквейв-десептикон, ни тот, кого он помнил, не издавали таких звуков…
А потом его схватили за локти и опрокинули на платформу. В сиянии синих линз Орион увидел настоящий гнев — нет, даже ярость, с какой на него никогда не смотрели ни сенатор, ни десептикон… и в ответ на этот взгляд в груди что-то жалобно задрожало.
— Знаешь, я тоже могу разозлиться, Орион, — тихо прорычал Шоквейв.
— Не трогай меня!
Он дёрнулся, но десептикон быстро перехватил его руки и зафиксировал над головой. Сейчас он был сильнее и намного быстрее ослабленного автобота.
— Не заставляй меня идти на крайние меры, Орион, — выдохнул он чуть тише, а затем вдруг несильно провёл пальцами по центру раскрытой ладони, заставляя вздрогнуть — маленькая старая тайна Ориона Пакса.
Бывший носитель Матрицы почувствовал внутри зарождающуюся пугающую дрожь.
— Ты умер… — прошептал он. — Уйди. Оставь меня в покое.
— Ты тоже, — ответил учёный, прижавшись сверху. — Ты тоже умер, приняв Матрицу.
— Тогда просто отпусти меня, и мы вместе уйдем в Колодец…
— Нет, — Шоквейв налег сильнее, словно чувствуя судорожное, болезненное биение искры автобота. — Я сумел вернуться… пусть еще не до конца… и ты тоже вернешься. Не отпущу. Я не прежний — теперь я не буду ждать, предоставляя тебе время на бесконечные раздумья. Я помню — тебе очень просто было решиться на что-нибудь самоубийственное, но вот сделать шаг к счастью ты не находишь сил…
Корпус под ним задрожал и в голубых линзах на миг промелькнула тоскливое отчаянье.
Он отчаянно боялся поверить.
— Прекрати это…
— Нет.
Шоквейв осторожно прижался губами к углу искривлённого в муке рта. Он подозревал, что ему самому и вполовину не так больно, как автоботу, пытающемуся глушить искровый зов.
— Ну, же! Неужели ты, действительно, так хочешь умереть? — Яростно прошептал Шоквейв, прикасаясь губами к подрагивающим антеннам. Его искра снова дрогнула, разворачивая и усиливая поля, натыкающиеся на отрицание, страх, старую ненависть, обиду, обреченность и желание уйти. Кануть в сияющую бездну, частица которой так долго жила в его груди…
Орион всхлипывал, жмурился и пытался сжать кулаки, но чужие пальцы, поглаживающие ладони, каждый раз не давали этого сделать. Все внутри дрожало и скручивало, искра металась в ложементе, словно сумасшедшая.
— Давай вернёмся… вернёмся вдвоём…
— Не верю, — шепчет он. — Я устал. Ты снова уйдешь.
— Если я уйду, то и вернусь. Просто путь назад был очень долгим.
Чужие губы нашли его рот, а свободная рука опустилась на грудные стёкла.
— Открывай.
Голос у бывшего сенатора был тихий и мягкий. Он просил, как просят самых близких — и Орион не обязан этому подчиняться. Достаточно просто… не сопротивляться. Мелкая дрожь прошла по корпусу, оставляя после себя невыносимую, неприятную слабость и…
Орион обмяк, выдыхая и устало роняя шлем на платформу. Грудная броня тихо щёлкнула, надламываясь, совершенно без участия разума, только в оптике стало подозрительно мутно. Это было невероятно странно — и словно в старых романтических повестях, слияние искр без интерфейса, ради спасения жизни — любовь, осознанная при угрозе потери, в единый миг и навсегда…
Но он не знал, была ли она, эта любовь. Он не знал этого Шоквейва. Он не верил ему. Он подозревал, что открытие искры могло быть вызвано каким-то искусственным образом — жестокость экспериментов Шоквейва-десептикона была хорошо известна. Он открывал броню, наполовину надеясь, что тот сейчас скажет что-то вроде «опыт прошел успешно», или просто протянет руку и раздавит беззащитную камеру. Но этого не происходило… десептикон продолжал его целовать, не отрывая взгляда ни на мгновение. Треск его собственной брони прозвучал ярким громом, несмотря на шум вентиляции и скрип металла.