– А что, воевода, у тебя лихого народа много шатается?
– Так то ж, бывает, – Старик пожал плечами и отломил куриную ножку от тушки. Накануне аппетит пропал, а тут, видать, от нервов проснулся в нем голод. – А где его нет? Поди, и в Московии вашей такое случается?
– Случается… – согласился Святослав, но не успокоился ответом Твердислава. – А что, говорят душегуб объявился в крае страшный? Режет люд, то там, то здесь.
Воевода потел больше и больше, утёрся отороченным мехом рукавом. Надо же, все утро его морозило, а тут разжарило, как в печи. Непростой князь. Кажись, последний раз он видел его, когда забрал Святослава светлый князь прислуживать наследнику лет в двенадцать. Тогда самого воеводу только назначили на важную должность, и он кинулся переделывать все под себя, махая мечом направо да налево, пока не прогнулись местные купцы да торгаши, да лихоимцы под его рукой. А теперича вон оно как поворачивается, князь хочет сказать, что не справляется воевода со своими обязанностями.
– Так того душегуба уже поймали, в темной держат. К казни готовился, да пришлось остановить то дело, дабы встретить князя достойно у себя на тракте!
Теперь была очередь удивиться князю.
– Хорошо, воевода, хорошо. Увидеть сам хочу этого душегуба, – порадовался Святослав, кивая кому-то за спиной у воеводы.
– Добро, батюшка, посмотришь на страшилу этого.
– А что, и с погубителем моего отца справился?
Воеводе поплохело.
– Приезжал ваш батюшка к нам на охоту. Каждую осень у нас погостить останавливался, а тут напасть такая, зверь лютый. Кольнул того сильно. Но ваш батюшка здоровенный оказался, боролся с болезнью неделю. А когда хуже ему стало, да наши врачеватели не могли ничего сделать, то сказали вызвать лекарку, что родом была из северного села. Но и та не сдюжила, хоть и травы у неё сильные, о которых наши врачеватели и слыхом не слыхивали. Решил Бог прибрать к рукам старого князя, по всему видно, хорошего человека к себе призвал. – Тут старик пустил слезу, Святославу даже на мгновение показалось, что воевода действительно расстроен кончиной отца.
Твердислав замолчал.
– Земля ему пухом! – поднял чарку Загорский, сильно сомневаясь в последних словах воеводы. Хорошее домашнее вино, отметил про себя князь. От долгого перехода он утомился, и хмель ударил в голову и ноги, разливая приятное тепло по телу.
Чермный так же молча выпил чарку.
– Не переживай воевода, – вдруг улыбнулся Святослав. – Не затем я приехал, чтобы тебя в смерти батюшки винить, все под богом ходим. И не для того, чтобы учить, как тебе воеводить на месте, чай, тут ты меня сможешь многому научить. Но есть мне тебе важное поручение, что сослужишь ты ещё не только своему хозяину, но и самому светлому князю.
– Дай бог, князюшка! Не жалея живота! – Воевода вздохнул с облегчением. Но как чувствовало нутро, рано обрадовался тому, что Святослав не разбирался в смерти старого князя да убийствах, молвой разошедшихся по краю.
И понял это значительно позже, оставшись с князем да его смурным мужиком Трофимом. Святослав поведал, что на тракте светлый князь задумал крепость ставить. Не обносить высоким частоколом, как строились обычно города, что широко разрастались, а возводить стены высотой боле восемьсот саженей! С вышками да бойницами для отстрела. Готовилась ли к войне матушка-земля, про то князь не сказал, но убедил, что воеводе нечего переживать.
– Казну составим со счетоводом, князь, да передадим вам для выдела на строительство! – хмыкнул Твердислав, рассматривая рисунки архитектурные, что привёз с собой князь, прикидывая, сколько туда добавить своего интереса. Воевода возрадовался: так не только на безбедную старость хватит, да ещё и внукам останется. Потому что такую крепость задумал князь, что ранее Чермный только на картинках и видал. Но просчитался.
– Воевода, надобно использовать казну не только моего батюшки, но и большого тракта, что с сегодняшнего дня будет величаться Пересеченск, так как в этом месте Язва из двух истоков объединяется и несёт свои воды в край туземный… – Князь продолжал что-то говорить, а воевода так и замер, поражённый изъяснением Святослава.
– Прости, князь, – прокашлялся Твердислав, прерывая речь хозяина. – Но денег таких тракт не держит, хоть и величается Большим. Так больше это огромный рынок с купеческими домами да крестьянскими наделами. Люд здесь простой, налоги малые.
Святослав оглядел воеводскую горницу.
– А здесь ли умер мой батюшка? – неожиданно вернулся к старой теме князь.
Воевода не ответил, только низко склонился.
– Верно. – Посему было видно, что князь явно намекает воеводе, что знает что-то большее и готов вроде на мировую со стариком, но границы желает поставить жёсткие. – Свои покои предоставил. Все, что сам имел!
– Вот и хорошо. Того, что имеешь, хватит! А коли кончится, то я добавлю. – Загорский темнил про участие светлого князя в строительстве крепости и давал понять, что выбора у воеводы не так много, придётся крутиться или отвечать за смерть старого князя, за невесть откуда взявшегося душегуба.
Твердислав в бессилии сжал и разжал кулаки. Закрыл глаза и, проморгавшись, осторожно ответил:
– Сделаю, князь, все чин по чину, предоставлю счётные ведомости и казну, что хранятся в тракте, а там уже ты сам примешь решение, сколько добавить, а сколько на нужды народу оставить. Зимы здесь лютые, и надобно ещё закупить у северян мороженого мяса да солений на всякий случай.
– За продовольствие не переживай, воевода, привёз я тебе для зимовки товаров да еды. Не дам своему люду голодать. Всем хватит! Обоза жди через два дня, так как вырвался я вперёд. Подготовь холодные склады да открой зерновые, чтобы посмотрел я, достаточно ли муки на хлеба заготовил. Не трогай северян! Без нужды они нам пока. Сами охоту да добычу вести будем. Мои вояки работы не боятся, да и холопов я за собой привёл. – Князь поднялся, на этом, попрощавшись с воеводой, и шатающейся походкой пошёл в выделенные для гостя покои.
Ивашка, гордый, что сопровождает самого Загорского в опочивальню, без устали болтал, как рад повидать молодого князя, что впервые узрел такую красивую кольчугу. Сказывал, как сурьезно готовились к приезду светлого гостя. Князь между делом поинтересовался, что поручили самому Ивашке, а кому вверили самое ответственное.
– Ну-у, – протянул парнишка, утерев текущий от простуды нос, – все важные задания всегда у Никиты Головомоя! Но и я, я тоже важный! Вот, письмена сам таскаю!
Князь поблагодарил, кинул серебряную монетку на сладости и зашёл в покои. Знатные хоромы выделил князю воевода. Широкие окна, большая кровать, стол, да свечи горели. Свежее белье. Соленья, мясо вяленое да вино стояли на белоснежной скатерти.
Трофим часть свечей тут же загасил, чтобы снаружи не позволить любопытным рассмотреть князя.
– Поразузнай про этого Никиту, Трофим! – тихо шепнул Святослав.
Княжий муж опосля вышел на улицу совершить обычный обход, проверить расположение отряда да как с конями стременные воеводы управились.
Глава шестая
– Марфа, уходи, мне с дочерью поговорить надобно! – Воевода бесцеремонно вторгся на женскую половину дома.
Женщины вышивали до поздней ночи, и Чермный отметил, как зарделась дочь: явно обсуждали князя да мужиков, что приехали с ним заодно. Одно слово, бабы, чего с них взять! Жена послушно поклонилась и вышла, оставляя отца наедине с Софьей.
– Пойдёшь сегодня к князю! – без предисловий объявил Твердислав и старательно уводил взгляд от единственной кровинки.
– Но батюшка! – Та схватилась за сердце и склонилась над столом, такое постыдство предлагал собственный отец.
– Полно, полно, – погладил он по волосам расплакавшуюся дочь. – Ежели князь будет доволен, то, возможно, батюшка твой не только сохранит свою голову, но и состояние и почёт. Так что постарайся, доченька. Порадуй князя.
На выходе из палаты Марфа схватила его за руку. Впилась ногтями так, что воевода скривился от боли. Жена мстительно смотрела в глаза супругу. Значит, стояла подле двери, подслушивала. Твердислав кое-как сдержался, чтобы не отпустить кулак на лицо гордой красавицы.
– Пусти! – прорычал Чермный. Как у жены получилось остаться непокорённой, воевода не знал, но ломал её он знатно. В военном походе отвоевав девку, предварительно вырезав всю семью, Твердислав не мог надышаться этой воинственной бабой с невероятными глазами.
А после родов охладел и боле с ней не ложился, отпустило.
Жена к мужу не просилась, так они и держали нейтралитет, но вот опять стычка! Первая за восемнадцать лет с рождения дочери.
– Пусти, – прошипел воевода, и ярость начала расти в его груди. Он поднял свободную руку и, раскрыв клешней, положил на белое лицо жены, отодвигая женщину дальше от себя, как чумную собаку.
Марфа опомнилась, выпустила рукав и поторопилась к дочери в светлицу, откуда доносился тихий плач. А разъярённый зверь, вселившийся от пережитого в Чермного, требовал разрядки.
– Батюшка. – Ивашка радостно суетился у молчаливого воеводы, готовя его ко сну. Снял тому штаны, рубаху и надел ночную. – Князь-то какой статный, жалко, глаза нет, а так всем вышел. И говорил со мной. – Воевода насторожился и внимательно посмотрел на служку, что собрал грязную одежду и теперь занялся больными ногами, намазывая их вонючей мазью, такой, что глаза горели.
– О чем? – подсказал Твердислав, прищурившись. Ивашка не заметил подвоха, да и рассказал, о чем князь спрашивал и что он ему отвечал. Благоразумно умолчал парень только о серебрянике, полученном от Святослава.
– Подлец, – прошипел воевода, прыгнув на мальчишку сверху. – Я те что говорил, собака безродная? – Парню прилетело тумаков, и он, закрывши руками голову, заголосил:
– Батюшка-а-а, – за что снова схлопотал по шее и повалился в ноги.
Воевода стянул штаны со служки и отвесил по заднице звонких шлепков.
– Не бейте! Батюшка, не бейте! – выл Ивашка, стараясь прикрыть срамное оголённое место, но воевода остановился и не бил уже.
Парень затих, стараясь оглянуться через плечо на Твердислава, но снова получил оплеуху, уже не такую, как раньше, только чтобы отвернулся. А Чермный тем временем раздвинул тощий зад, и тут холопа опалила такая боль, что он и закричать не смог. Какого угодно наказания мог ожидать Ивашка, но не такого! Парень забыл, как дышать. Закаменел от грубости, горел от срамных воеводских вздохов и боялся, боялся хоть как-то рассердить Чермного больше, не смея даже пошелохнуться.
Закончивши с наказанием, воевода погнал прислужника прочь, строго-настрого наказав молчать как рыба, иначе повторит адскую муку. В штанах было мокро и болело так, что Ивашка забрался в дальний угол на кухне, да там и притих до самого утра, беззвучно глотая слезы, пока не забылся беспокойным сном.
Глава седьмая
Святослав склонился над маленькой запиской, которую хотел отправить с утренним голубем. Она была засекречена тайными письменами, придуманными с княжичем, когда они детьми дружили при дворе, где за князьями был великий пригляд дядек и нянек, а секреты они могли доверить токмо друг другу. Княжич со Святославом выросли, а смешливый детский язык пригодился в военных походах и сослужил им не раз.
В дверь поскреблись, и сначала Святослав подумал, что это мышь али крыса шебуршится в углу, но когда звук повторился, отпёр. На пороге стояла босая Софья, потупив взор. Коса расплетена, и огненный волос палантином закрывал женскую спину ниже задницы. Лицо девицы горело соблазнительным румянцем, а от неё самой пахло луговыми травами. Князь вздохнул, понимая, зачем пришла красавица.
– Иди спать, Софья. – Святослав попытался закрыть дверь, но рука девушки удержала её.
– Не гони меня, князь. Я не могу вернуться в свою опочивальню.
Князь подождал, пока с гордо поднятой головой дочь воеводы зайдёт в комнату. Посмотрел на лёгкую летнюю рубаху, надетую на девичий стан, что не скрывала округлую грудь с большими темными сосками да курчавость внизу. Тяжело вздохнул.
– Ложись в кровать, мне надобно поработать. – Князь кивнул в сторону не разобранной постели.
Софья забралась под одеяло и замерла там. Святослав какое-то время читал записи, донесения, что имели отношения к хозяйственной деятельности, а также рекомендации московских строителей по выбору и обработке древесины для возведения крепостных стен.
Когда кровать прогнулась под тяжестью князя, Софья съёжилась и замерла не дыша. Ждала. Но через десять минут Святослав захрапел, будто не было у него красной девицы под боком. Дочь воеводы поворочалась, сон не шёл. Так переволновалась, а тут на тебе, не захотел её князь. И вроде радоваться надо, что и пальцем не тронул, но в глубине души засела в девице обида, что не по нраву пришлась. Что поутру батюшке сказать? Ведь наказ его не выполнила.
Ей виделись и травы, и лесок, и речка, и мягкая улыбка князя, что склонялся над ней для горячего поцелуя. Она засмотрелась в его единственный глаз. Уродство портило красивое лицо Святослава, но потом она обратила внимание на зелёную листву в единственном оке, его прямой длинный нос, золотые кудри волос и небольшую бороду. Сильные руки, волнительный разворот плеч почти в сажень, и только губы князя подкрались к её оголённой груди, как Софья подскочила на кровати, сгоняя наваждение ото сна, что разбередил и сердце, и чувства.
Светлица встретила её залитым солнцем и пустыми углами. Пыль взмывала вверх. Оседал неприятный осадок на сердце при воспоминании о вчерашней обиде. Надо будет тятьке что-то сказать, да сначала у мамки спросить, как лучше поступить.
В это время князь уже гремел металлом во дворе, разминая молодецкую силу. От вчерашнего хмеля в голове гудело, и на вечер запланировали баню. Переодевшись после утреннего разбега, они вышли на берег и по рекомендации воеводы проехали в лесок, оценить качество дерева.
– Ну что, княже? – спросил Чермный, встретив князя, когда тот возвратился с долгой прогулки.
– Добро, добро, воевода. Хороший лес. – Князь спешился, Трофим уже был рядом, чтобы принять коня да осмотреть двор, чтобы приметить черных в мехах мужика за спиной воеводы.
– Позволь представить тебе Никиту Головомоя. – Чёрный, как сам черт, кожа темнее обычного и такие же кудри на голове, Никита низко поклонился Святославу, загодя сняв головной убор.
Трофим со Святославом переглянулись. Знамо в эти дни за Никитой будет установлен служка для пригляду.
– Он приехал, чтобы взять обещанное северянам на заготовку пушнины, мяса да рыбы, – пояснил воевода. – Но о том давай говорить ещё.
Святослав ни слова не проронил, лишь быстро зашёл в светлицу, где праздновали накануне, хотя кипело у молодца. Непрост воевода, ох непрост. Никак не отвяжется от князя. Поперёк приказа так и норовит пойти. Тяжело с ним придётся, опасаться такого надо, мало кто до его лет доживает на такой должности, а этот вот сидит крепко, да чувствует князь и сообщников везде имеет, не только в его городе, среди отцовской стражи. Та, видать, и напела воеводе о неожиданном приезде Загорского. То с тем он позже разберётся.
Налили чарки, Трофим по обыкновению проверил, что вкушает князь. Воевода в этот раз даже не обращал внимания, терпеливо ждал, пока закончат со странным обрядом. А как только налили князю борща, да разносолов поставили на стол, то заговорил.
– Я, князь, прости меня старика, хотел бы ещё раз тебя поразмыслить не отказывать северянам в оплате. – Тут воевода стрельнул глазами в Загорского, ожидая гневную речь, но Святослав молчал, внимательно слушая рассказчика. Твердислав следом продолжил, осторожно ступая словами, чтобы не возмутить беспокойства князя и иметь возможность договорить до конца: – Ты, княже, я смотрю, сильный. Бравы твои воины да в бою горячие. Может, и армия за спиной в городе твоём стоит, обученная да готовая выступить. А ежели снять охрану с крепости твоей? …
Тут воевода помолчал, давая князю ещё раз оценить собственные силы. Ведь знал, что сосед Загорского, князь Чубанский, своей волостью по самой кромке княжеской крепости стоял и давно посматривал на луга старого князя, даже сватал за того дочь, чтобы выдел себе какой обеспечить, но не успел. А теперь, когда новый князь будет в городе стоять, ему только военным походом идти, и не посмотрит он на светлого князя, найдёт повод. Знамо, князь основное войско снимать с города не намерен, иначе пришёл бы сюда с ним сразу. Так кумекал воевода, когда не сомкнул очей своих всю ночь, размышляя, как при новой власти ему в рост пойти.