С утра после того, как он обнаружил Ашу в своей постели — а вернее, себя в ее, Тирион перешел от самобичевания и отрицания к раскаянию, а затем — внезапно — к желанию повторить. Какие бы талантливые наложницы, куртизанки, служанки ему не попадались по обе стороны Узкого Моря, Аша не была похожа ни на одну из них.
Подавляющее большинство его женщин считали своим долгом распевать лживые песенки о величии маленького Льва, а эту игру с годами Тирион стал находить примитивной.
В конце концов, он был Десницей, и те же самые льстивые слова, разве что в немного иной ситуации, каждый день обращал к королеве.
Грейджой песен не распевала — разве что морские, грубым голосом повествуя об уходящих на дно кораблях, кракенах, своими щупальцами уволакивающих неверных жен с берега и матросах, тоскующих по дому.
— Напомни мне, миледи, разве у твоих людей нет особых милостей, дарованных королевой? — Тирион разлил вино по бокалам и подал один своей морской леди.
— Раньше мы были свободным народом, — проигнорировала Аша его вопрос, потягиваясь и мечтательно глядя вдаль, — мы сами решали, что делать, и никаких «милостей» не ждали. Если бы не мой милый дядюшка, чтоб его хреном рыбам отрыгнулось, не пришлось бы лезть в драконью политику. Это не для нас. Не для меня.
— Дорогая, ты свободна как ветер. И я уже плачу о том моменте, когда буду ронять слезы на пристани вслед уплывающей вдаль «Морской Суке», — Тирион галантно запечатлел на поцелуй на покрытой мозолями и обветренной руке Аши. Она сделала в его сторону гримасу.
— Да ты только и ждешь этого дня, пушистик. Нет, я не свободна, — она опустила глаза и усмехнулась, — море было нашим, берег был тем, что мы могли взять.
— Мы не сеем! — возвысил Тирион голос, с улыбкой провозглашая девиз Железных Островов. Ему нравилась внезапная ностальгия Аши.
— Мы заходили в порт, с тем, кто сильнее нас, торговали, тех, кто слабее — грабили…
— Какая нравственность. Невеста моей мечты.
— Я хочу беспошлинную торговлю, — повторила Аша, без улыбки глядя ему в глаза, нависая над ним, — ты можешь взять мои корабли. Не все, несколько.
От нее пахло морем, даже когда она была надушена и отмыта. Ее кожа на вкус отдавала горьковатой солью и была слегка влажной даже в самый жаркий день, и Тирион удивлялся тому, что это ему нравится. Но еще больше ему нравился ее подход к переговорам.
— Честная торговля, — он задумался, — а как насчет обмена торговли — на весь твой флот, но один раз? На один, возможно, два дня?
Это был риск. Вопрос практически выдавал намерения. Он знал. Грейджой знала. Она прищурилась. Водянистые светлые глаза слегка потемнели. Она просчитывала варианты.
— Мне нужна гарантия отсутствия дикого огня, — наконец, сказала она.
— Мне нужны наши корабли, плавающие и торгующие без убытка и грабежей. И жена, — он ухмыльнулся ей. Аша щипнула его за ногу.
— Ты получаешь больше, Бес. Это нечестно. Ты ведь Полумуж.
— Могу возместить недостающую половину мужа пышной свадьбой.
Тирион был удивлен тем, как загорелись глаза Аши. Что ж, теперь у него могли появиться корабли, жена (о, это будет исключительно необычная леди Ланнистер — как жаль, что отец не увидит!), и пираты в Узком Море. Это было бы достижение. Переманить часть Железнорожденных под свое крыло было весьма недурно. Никакие войска из Эссоса не рискнут отправиться через Узкое Море поддержать Дейенерис, да и Королевскую Гавань можно будет контролировать с моря.
Тирион Ланнистер будет так сиять на свадьбе, что это назовут свадьбой по любви.
*
Джейме никогда не любил север и холод. Но после прошедшей Зимы, когда, казалось бы, его тем более должно было тянуть на юг, все изменилось. Только эта Зима была по-настоящему согрета в сердце Джейме Ланнистера.
После трех подряд схваток с Иными нельзя было точно сказать, кто к какой семье или народу принадлежит из тех, что лежали на снегу раненные, мертвые или на полпути от первых ко вторым. Боевое братство быстро стирает различия между южанами, северянами, нищими, богатыми, знатными и безродными. Есть живые — и есть мертвые.
Карстарки обнаруживают среди своих раненных Сандора Клигана. Джейме выкарабкивается из снега среди каких-то ополченцев Джона Сноу. Подрик оказывается у теннов.
Продрогшую Бриенну, закутанную в огромное меховое одеяло из серебристого песца, придерживая за плечи, в палатку к Джейме возвращает тот самый рыжий. Неловко топчась и хмурясь, он, отводя глаза, приглашает ее к копьеносицам в банный шатер — отогреться.
— Эй, эй, ты, милорд! Ты охренел, что ли? — уворачивается тут же одичалый от ринувшегося на него Джейме, — я что, по-твоему, какой-нибудь изувер? Я не стал бы ее трогать сейчас, после сражения! Да и не возвращал бы уже тогда, — добавляет он тихо.
Пока мрачный Сандор Клиган распространяется относительно своего видения всеобщих перспектив, а Тормунд его радостно переубеждает, Джейме Ланнистер, как дурак, караулит Бриенну у банного шатра.
Он слышит обрывки тихого женского разговора — смешки, плеск воды, грудной голос Бриенны, сначала она говорит мало и тихо, потом Джейме слышит улыбку в ее голосе. Через просвет он видит ее, с незнакомой вольностью движений вытягивающую голые ноги — розовые от жара и мочалки — и жмурится, прогоняя наваждение. Но оно проникает в самую кровь.
Он возвращается к Тормунду и компании. Одичалый совсем не похож на себя той ночью, когда пытался забрать Бриенну. Под обильной курчавой бородой сложно разобрать, но кажется, он смущен.
— Мы воруем наших жен, — басит он, широким жестом едва не снося палатку по соседству, — но бывает, наших у нас тоже крадут. Если у отца есть хорошие дочери… — он вздыхает тяжко.
На Джейме косится с категорическим неодобрением.
— Она мне улыбалась, — вдруг сообщает одичалый с вызовом, — когда здесь была сестра Джона Сноу. Я бы украл ее еще тогда, но для новой женщины нужен новый дом. Ей бы у нас понравилось. Я бы хорошо с ней обращался.
— Достаточно, — Джейме скрипит зубами, но Бронн пинает его незаметно в бок.
— Может быть, я еще попытаю удачи, — смелеет Тормунд, подкручивая ус.
Лицо слегка мокрой и красной после бани Бриенны, вошедшей в палатку, вытягивается, когда присутствующие при виде нее неловко поднимаются на ноги. Даже Пёс. Даже Бронн. Она цепенеет, напрягается, хмурясь еще больше, чем обычно, при виде Тормунда. Но он не говорит ей ни слова, лишь, улыбаясь и подмигивая, протягивает ворох меха, в который кутал ее до этого.
Вечером в палатке Бриенна расстилает огромное одеяло из песца и с едва слышным урчанием растягивается на нем.
Джейме намеревается ночевать где-нибудь в снегу. Женщина, расслабленно возлегающая на мехах от одичалого — это пытка. Мех ласкает ее кожу, она удовлетворенно щурится, потягивается, наслаждается комфортом. Север и Зима отнимают всякие иллюзии о пользе аскетизма. Здесь нужно жить одним днем.
Отдаться рыжему великану, например, на мехах. Бриенна выпила горячего вина с медом — копьеносицы спасаются от простуды своими средствами — и ее так разморило, что она вряд ли оказала бы сильное сопротивление, задумай Тормунд снова ее украсть.
«Нахуй ее», шепчет Джейме себе под нос, и Вдовий Плач в его руках блестит, отражая огни костров. Он заставляет себя вспомнить сестру, вспомнить ее объятия, но — и это неприятный сюрприз для мужчины любого возраста — это не работает. Он помнит Серсею, ее тяжелые круглые груди, ее бедра, привычные размеренные движения ее тела, когда она соединена с ним, и это естественно, но меньше всего похоже на желание, на свободную волю. Это больше напоминает нужду, постыдную, но истребимую зависимость.
Эта связь разрушительна. Потребовалось почти семнадцать лет, чтобы перерасти ее. Он стал сильнее. Он действительно изменился.
И теперь какой-то рыжий вонючий дикарь отнимет у него женщину?!
«Ты ревнивец, Ланнистер», сказал себе Джейме, прокрадываясь в палатку с тяжелым сердцем. И замер.
Вот она была, расстелившая песца и соболей, разметавшаяся по ним в легкой одежде; один край одеяла заботливо отогнут.
— Джейме, — бормочет Бриенна сквозь сон, голос ее низок, и половина слов сливается в нежно гудящее «бу-бу-бу», — где ты был.
Он срывает с себя верхнюю одежду и сапоги с такой скоростью и нетерпением, что полог трясется и провисает. Сине-зеленый сумрак смягчает все происходящее. Мех пахнет лесом, зверем, диким временем Первых Людей и первобытными желаниями. Бриенна ворочается, раскидывая ноги и руки, пока не занимает очень необычную позу, и Джейме спешит прижаться лбом к ее руке между плечом и локтем. Их бедра соприкасаются, и женщина, что-то мыча и урча, находит его руками, телом, закидывает на него колено, и Джейме кутает их обоих в соболей.
Почему нет. Почему не взять ее — она не станет протестовать. Он мог бы. Но есть нечто большее, чем просто желание. Есть уважение. Есть страх разрушить ее. Однажды он насиловал Серсею, и воспоминание об этом заставляет Джейме чувствовать тошноту.
Бриенна достойна большего. Лучшего, чем он. И все же он не может не мечтать, что однажды она захочет его сама.
В ее щедром тепле, согретый ее вниманием, неизменной, ничего не требующей взамен заботой (что все еще нередко тревожит, потому что Ланнистеры всегда платят долги и никогда не дают в долг сами), он не может снова увидеть страшную нескладную девицу-рыцаря, встреченную когда-то.
Возможно, поиски тепла привели его к неожиданным решениям. Переменам мышления. Пересмотру стандартов. «Настанет весна, и я стану собой, — думал Джейме, — вновь увижу Серсею. И все будет по-прежнему».
Но всё изменилось навсегда.
…
Ворон, принесший вести о внезапной грядущей свадьбе Тириона, выпрашивал гостинцы. Бронн скармливал ему чуть подпорченную ветчину, пытаясь научить каким-то непристойностям. Джейме смотрел сквозь него.
Они держали путь на Ланниспорт. Тирион сообщал, что, хотя дата встречи королевы Дейенерис и ее формального супруга короля Джона еще не назначена, пройдет она на открытой местности вне городских стен. Это требовалось обдумать.
Кастерли и Ланниспорт. Хайгарден. Мало. Даже с Железнорожденными на море, этого мало для любого восстания. Нужны были силы всего севера, все возможные ополченческие войска юга, чтобы гарантировать успех в прямом столкновении с Дейенерис. Это был ее способ победить, и он сработал: королева завалила трупами дотракийцев улицы не одного города. Джейме мог плевать на собственную жизнь, но своих людей отправлять в бессмысленную бойню не собирался.
Тирион настаивал на выжидательной позиции. «Дорогой брат, — писал он своим размашистым небрежным почерком, — возможно, мы не получим поддержки Старков, а встретим их сопротивление в деле, которое нам известно. Успех зависит от того, насколько король Джон послушает свою сестру, известную тебе леди Старк». Джейме усмехнулся. Тирион, вечный романтик. «Нейтралитет Севера был бы к месту, но гарантировать пока невозможно ни одного из вероятных исходов. Тиреллы все еще колеблются в вопросе предоставления поддержки. Твой Т.».
Джейме не раз задумывался, есть ли смысл в его участии в планах коварного младшего братца. Что бы он ни делал, это не вернет ему ничего. Ни его прошлой жизни, ни его руки, ни Серсеи и детей. Ни молодости. Он отмахнулся от видения высокой голубоглазой леди, которая была вовсе не леди, предпочитающей доспехи платьям, не умеющей лгать и обладающей потрясающе нежной кожей.
Он был зол на нее, на Тириона, на Сансу Старк, на Дейенерис Таргариен. Но больше всего Джейме Ланнистер злился на себя.
Я знал, что она любит меня. И делал вид, что не догадываюсь, насколько сильно. Это — то, чего я хочу? Всегда видеть ее уходящей прочь? Отдать ее другому мужчине? Оставить ее самой смывать грязь со своего имени, которое я запятнал?
Гордая, до колик честная Бриенна, шла Тропой Скорби, со всех сторон слышала оскорбления, стояла перед королевой, клялась своей честью. Наказана за свое доброе сердце и его грехи. За двенадцать месяцев Зимы в его постели, где он использовал ее как грелку. Джейме смеялся над сплетниками и всеми, кто комментировал их дружбу, шутил сам, называл ее «любовь моя», «принцесса», и вот как отозвались его шутки.
Он не мог прекратить думать о том, что сам стал всему причиной. Джейме мучил себя мыслями с того дня, как они расстались, и это приносило страдания куда сильнее, чем те, что когда-то причинила ему свадьба Серсеи и Роберта Баратеона. Ему следовало прекратить. Он и так был разрушен достаточно.
— Ну что, Ланнистер, твоя лунная кровь уже закончилась, и мы можем нормально говорить, или как? — раздраженно зазвучал Бронн справа, Джейме едва глянул на него, — что дальше?
— Ждем Тириона.
— Нет, я о тебе и нашей все-еще-не-леди-Ланнистер?
Джейме вздохнул и закатил глаза. Бронн умел доводить. Почти три недели он только и делал, что утомлял его разговорами о Тартской Деве. Как будто одних его собственных навязчивых мыслей и воспоминаний недостаточно.
— Она рванула с места в галоп, ни слова не сказав, когда я уже хотел заплетать ленточки Рыжей в гриву и кричать «Долгих лет!». Что ты все-таки натворил?
— Это не твоего ума дело.
— А, но в этом-то и загвоздка, дорогой Джейме. Я не говорю о том, что застал вашу игру в «покажи свою, а я покажу свой», мне, в общем-то, плевать, — Бронн мог быть язвительным, но правдивым до тошноты, — я просто хочу определиться. Здесь парни, которые были с нами в Зимнем Братстве. Всех занимает такой вопрос. По Семи Королевствам леди Бриенну, которая тоже была с нами, ославили как шлюху. Твою шлюху. Когда что-то подобное случилось с твоей сестрой…
— Ни слова о Серсее! — прорычал Джейме, но Бронн был из упертых:
— …дело дошло до крови. А она-то заслуживала того, что получила. Так что, ты оставишь все как есть? Может быть, кому-то из нас, у кого яйца покрепче, все-таки не ждать, пока ты созреешь, и дать ответ сталью?
— У нас есть о чем думать, кроме как меряться крепостью яиц, — заметил Джейме. Бронн поднял брови, закатил глаза и воздел руку к небу.
— Срань Семерых, свои оставь при себе! Ланнистеры всегда платят свои долги, разве нет? А как насчет тех, кто должен вам?
Джейме не ответил. Но мысли, которые Бронн заронил, нашли свое место, чтобы расти и укрепляться.
Отомстить за Бриенну. Это было так просто, когда дело касалось Коннингтона или Ханта. Это было так сложно, когда о ней дурно отзывалась злоязычная Серсея. Кому мстить на этот раз? Опять же, рассуждал Джейме, если он будет мстить за Бриенну, не будет ли это означать, что они все-таки были близки? А если не будет — то не покажет ли тем самым пренебрежительное отношение?