— Везде, — последовал ответ с заметной паузой, — везде вокруг.
Хаус проигнорировал заросли конопли, схемы рассадки сортов, заметки юных ботаников, и пошел в сторону маленького закутка, где у обкуренных хозяев имелась кухня. Ему оказалось достаточно распахнуть холодильник, и остальные открывающиеся двери лишь подтверждали первые догадки.
— У кого из здесь присутствующих диабет? — крикнул он по-испански. Рука Люсии вновь взметнулась вверх, — что из углеводов ты ешь?
— Батончики мюсли, — немедленно ответила другая девчонка, — и иногда салат с коноплей.
— Диета Аткинса, — добавил другой обкуренный голос, и Хаус услышал звон пирсинга и прочих туземных украшений, — она только мясо и ест.
— И яйца. И паштет.
«Ага, — мозг Хауса уже просчитал пути решения первой части задачи, — избыточный белок и распад на кетоновые тела». Грег потрогал хлеб: он был уже совсем черствым, а вторая буханка заплесневела. Зато на столе в избытке стояли орешки, нарезки рыбы и сыров. «Недостаток в углеводах объясняет его тягу к какао, — улыбнулся диагност, — а резкое повышение глюкозы в крови — причина его отличного настроения».
Грегори Хаус обошел кухню еще несколько раз. Он понюхал кальяны, расставленные по размеру, на полке. Он внимательнейшим образом изучил какие-то немногочисленные книги, лежащие на столе у диванов. Пришлось, правда, отказать себе в удовольствии тут же выкурить один из двадцати сортов Зеленой Долины. Хаус не мог себе позволить одалживаться у сопляков, а денег ему было категорически жалко.
Но потом он присмотрелся к друзьям Джонни. У парня явно недавно было заболевание печени, однако конченым наркоманом он не выглядел. Легкая желтушность и темные белки глаз подсказали Грегори Хаусу диагноз. Все четверо непрестанно почесывались. Ну и естественно, все четверо были обкурены до полнейшего просветления, и им было решительно наплевать, что тут делает этот странный посторонний незнакомец. Хаус мог поклясться, приятели сидят в таком положении уже несколько месяцев, и мир за пределами их тихой плантации, их уголка природы — абсолютно им не интересен и не нужен.
Грегори Хаус показался всем четверым чудным созданием другого мира. В мир плавных и медленных движений ворвался хромой, грозный, синеглазый демон, и чего-то хотел от них — а чего, объяснять не собирался.
А посторонний незнакомец тем временем вел себе все более странно. Не найдя ничего съестного на свой вкус в холодильнике, он старательно обыскал какие-то пакеты — очевидно же, что кроме мусора там ничего быть не могло. Население Зеленой Долины недоумевало.
— Привет, — поздоровался с ним, наконец, парень, — меня зовут Равшан. Могу я вам что-нибудь предложить? Может, косячок?
— Не искушай меня, мракобес, — ответствовал, кривляясь, синеглазый демон, — что у тебя было с печенью?
— Отравился, что ли, — доброжелательно ответствовал Равшан, — а как ваше здоровье?
— Встаю писать по ночам, и волосы на ушах поседели, — услышали растаманы в ответ, и это повергло их в окончательный ступор. Первой захихикала та девчонка, которая сидела и читала про карму. Спустя три минуты от хозяев плантации нельзя было добиться ни единого внятного слова.
И тогда Хаус и увидел, как с шеи Люсии сваливается какой-то бедуинский амулет.
— Возьмите на память, — пуэрториканская красавица засияла улыбкой, и протянула медальон Хаусу, — на память. А вы нам что-нибудь оставьте, если хотите.
— Гешефт не устраивает, — возразил Хаус, и двумя пальцами взял амулет, — ты его, наверное, часто роняешь, где попало? — Люсия, все еще улыбаясь, кивнула, — и часто носишь чужие побрякушки и даешь носить свои? — трое слушателей уставились на подругу, она, словно зомби, опять кивнула.
— Это я принес медальон, — сообщил, помолчав, Равшан, — дал ей погонять малец.
Хаус тяжело вздохнул. Объяснять любителям этнических поделок, что из ядовитых частей скорпионов делать украшения не стоит, и уже тем более не стоит закупаться ими в общине вуду, было явно бесполезно. Оставалось надеяться, что впредь им не попадутся дохлые каракурты под руку, и что у Джонни еще не начался токсический кумулятивный цирроз.
Телефон едва работал.
— Биопсия печени взята! — бодро ответствовала Тринадцать, — думаю вызвать лабораторию для…
— Нет надобности, — хмыкнув, ответил Хаус, — вызывай специалистов по ядам насекомых. Почитай насчет накопления токсических продуктов распада в гепатоцитах.
«Это не случайность, — подумав, определился Хаус, — она много работала над этим случаем».
Когда Хаус уже перед выходом посмотрел на друзей Джонни, его охватило неприятное предчувствие. Он подошел к ним вновь, взял Равшана за руку, присмотрелся к коже между пальцами, и тут же отбросил в сторону от себя.
По пути в Принстон Плейсборо Хаус чувствовал себя последним ипохондриком: хотя чесоточные клещи Джонни и всей «Зеленой Долины» и поселились на его коже, еще как минимум две недели должно было пройти до появления зуда.
«Кадди, — вдруг подумал он, и прикусил нижнюю губу в досаде, — черт».
Уилсон приехал в дом Хауса раньше, чем планировал. Лиза не спешила выволакивать сумки из прихожей, а значит, она, скорее всего, сидела в переживаниях на диване.
Она была скорбна, как брошенная невеста. Сложно объяснить, как выглядела действительно грустная Лиза Кадди. Уилсон нашел ее столь прекрасной и притягательной в этом образе, что сам перед собой смутился и покраснел. Кадди была красива и умна, но главное — дьявольски сексапильна, и дружить с ней было серьезным испытанием для мужчин.
— Он забыл ключи от дома, — тут же сказала Лиза, — нам придется ждать.
— Может потом заехать ко мне или к тебе, — возмутился Уилсон, и тут же замолчал: ему показалось, Кадди решила не сдаваться без боя, и она передумала сбегать от Хауса без предупреждения.
Тем временем Лиза расхаживала по комнате, беспокойно перетаскивая за собой Рейчел. Джеймс вдохнул, умиротворенно наблюдая за этой картиной: самка, в волнении таскающая детеныша по логову, в ожидании вожака. «Вот что привлекает в ней Хауса, меня и весь целый мир на подсознательном уровне, — тут же вывел Уилсон, — она умеет быть собранной и решительной, но она никогда не переставала быть женщиной». С того времени, как Рейчел окончательно заняла свое место в жизни Лизы Кадди, все очень изменилось. Сейчас, например, Лизе не требовалось совершать подвиг, чтобы чем-то занимать своего ребенка: это получалось уже само, естественно.
В одиннадцать вечера телефон Хауса не отвечал, Уилсон уехал домой, а Кадди осталась ждать блудного хозяина, раздосадованная и злая. Незаметно для себя она заснула прямо на диване — наверное, причина заключалась в том, что снова надвинулись дожди — уже не ливневые, а мерзкие осенние, и спать Кадди хотела все время.
«Час ночи, — увидела Кадди, когда открыла глаза, чтобы взять свой телефон, — где он мог так долго торчать? Почему именно сегодня?».
Откуда было ей знать, как долго сомневался Грег перед тем, как достать телефон и просто позвонить. «В конце концов, завтра переедет, — нашел для себя оправдание Грегори Хаус, — у меня пациент и редкий случай».
— Не кричи, я лечил пациента, — тут же сообщил в трубку Хаус, — это был редчайший случай. Пришлось ждать специалистов с кафедры природных ядов и комбинаций. Но это все мелочи жизни: ты, конечно, в черном латексе и с плеткой… накажи меня!
— Ты где? — не найдя ничего лучшего, спросила хрипло спросонья Лиза, стараясь не выронить телефон, — я тебя ждала четыре часа с Уилсоном, ты же ключи… там останешься ночевать?
— Я сейчас детоксикацию наблюдаю, — пояснил Хаус, — так что ложись спать.
И бросил трубку. Кадди не пришлось повторять дважды: она уснула, еще не опустив руку с телефоном на тумбочку, и с утра даже не могла сразу вспомнить, был это сон или явь.
Следующие два дня были посвящены нескольким предметам, выматывающим и нудным: слушать ежедневный отчет токсикологов-специалистов о повреждениях от яда скорпиона, писать доклад по этике, работать в клинике и участвовать в осеннем субботнике на благо Принстон Плейсборо.
Хаус благоразумно избегал всех этих мероприятий под разными предлогами, но на выписку Джонни все-таки пришел. На удивление, все друзья Джонни пришли к нему — поздравить с освобождением и выздоровлением. Вышел провожать нового приятеля и мистер Уэстерфильд — вернее, выкатил на своей инвалидной коляске.
— Пока, ребятки, — кивая и улыбаясь, попрощался старик, — удачно вам…
— А вы? — расстроился неподдельно Джонни, — вы же отказались ехать в хоспис! За вами есть кому присматривать?
— А, тут хоть лекарства есть. Доживу уж здесь, видимо, — пожал Уэстерфильд плечами, стараясь произнести эти слова равнодушно.
— Возьмем дедушку с собой! — хором завопили три обкуренные девицы, и Хаус, не выдержав душещипательного моменты, поспешил удалиться.
Однако вскоре таинственным образом с собой у Джонни для мистера Уэстерфильда оказалась сумка: в ней были памперсы для стариков, какие-то лекарства, резиновые перчатки — всякое медицинское барахло, собранное наспех. «Зеленая Долина» получила еще одного обитателя, доктор Хаус — готовый доклад по этике от Кэмерон.
— Форман подражал вам, отлынивая от работы. Он тайно курил в процедурной, в вентиляцию, и натоптал ботинками следов на стуле, — сообщила она с мягкой укоризной. Хаус задумался о том, что в большей степени беременность Тринадцать сказывается на состоянии Формана.
— Я вознесу за тебя Молоху несколько кровавых жертв, о терпеливая, — нараспев в манере греческих трагедий ответствовал он, чуть пританцовывая.
Кэмерон замерла. Глядя на веселящегося Хауса, она не могла не испытывать невольное чувство легкой зависти к Лизе Кадди, которая смогла стать причиной его хорошего настроения. «Редкий случай, — горько усмехнулись задавленные бесы Кэмерон, — Хаус не враждебен миру».
Новоиспеченная миссис Чейз пришла в медицину благодаря остро развитому чувству сострадания. Она не умела оставаться спокойной — ее трогала каждая проходящая мимо судьба, и она пыталась участвовать во всем происходящем вокруг. Грегори Хаус полагал, что у людей, имеющих такой склад характера, полно комплексов. Ну или, на худой конец, мания величия. Но Кэмерон совершенно искренне старалась сопереживать миру вокруг, и первым претендентом на ее жалость прежде был Хаус. Грегори Хаус ненавидел жалость, что Элис немедленно ощутила на себе. Жалостью его приручить было невозможно; невозможно было смягчить, с ним нужно было сражаться, никогда не зная, что он выкинет в следующий момент.
И вот теперь Хаус выглядел счастливым.
…
— Ты выглядишь счастливым, — сообщил Уилсон Грегу за обедом, — кстати, в торговом центре сейчас акция «Медовый месяц»!
— Как насчет акции «Дни войны»? — скривился Грег, — она натравила на меня своего звереныша вчера!
Джеймс хихикнул. Последние дни он замечал за своим другом одну приятную особенность: он сообщал о своих наблюдениях за Рейчел. «По крайней мере, он удивлен, что она вовсе не так омерзительна, какими в его представлении бывают маленькие дети» — где-то глубоко внутри себя потешался Уилсон над диагностом.
— Признай, Хаус, тебе нравится жить с Кадди, — говорил Джим дальше, но доктор Хаус никак не реагировал. Он не хотел вообще думать о Лизе.
Лиза Кадди по-прежнему жила в состоянии собранных сумок в доме Хауса: по разным причинам переезд был опять отложен. Но сегодня — сегодня они оба вновь настояли на правильном решении, и волевым усилием сплотились в молчаливой борьбе против страсти. Именно так — заранее договорились, что за вещами приедет машина родственников рано утром, а вечером Лиза просто заберет Рейчел, и Хаус сам отвезет их на мотоцикле домой.
Сразу после этого судьбоносного решения они занимались сексом. Они вообще занимались им много времени. Кадди чуть-чуть похудела, Грег постоянно курил сигареты, но викодина принимал мало и редко. И у обоих под глазами поселились порочные тени, свидетельствующие о том, что ночи напролет эти люди проводили за чем угодно, но не за отдыхом точно.
И вот наступил вечер субботы, и Хаус возвращался домой, чтобы исполнить то самое волевое решение.
«Я идиот, — ругал себя Грегори Хаус весь вечер в больнице, — не надо было мне ее тогда звать домой». Потом он возвращался мыслями в еще более отдаленное прошлое — и цокал языком, досадуя на свои другие прегрешения. По отдельности они могли казаться невинными забавами старого циника, а вместе уже составляли — ни много, ни мало — половину его жизни. «А это не те пятнадцать процентов, которые я отвел Кадди! — спорил с собой Хаус, — выгнать ее вон. Дурость какая-то. Меня едва не настигла в постановке диагноза Тринадцать!».
И если намерение «выгнать» звучало совершенно искренне, то ни единого движения к исполнению Хаус не мог предпринять.
Лиза накрыла на стол, красиво разложила очередные деликатесы по тарелкам, но кусок в горло Грегу не лез. Поссориться с ней он просто не мог, потому что это было не нужно, отпускать ее не хотелось, а не отпускать было нельзя. Правила игры Грегори Хаус знал, хоть и нарушал нередко. Грегори Хаус изводил себя мыслями, весьма отвлеченными от сути переживаний, всеми силами своего разума оправдывая самостоятельно поставленную себе «шизофрению». «Она уйдет, и все будет, как прежде, — медленно говорил сам себе Грегори Хаус, — первым делом я напьюсь. Я уже почти слез с отравы, так что неплохо, польза была. Она в постели просто супер. Она просто супер. Она уйдет, и все будет как прежде». Чего-то не хватало ему в этих словах, возможно, потому, что он иррационально в них не верил?
— Надо ехать, уже десять, — нервно произнесла Кадди, и вышла на крыльцо — почти выбежала.
— Да, — откликнулся Хаус сумрачно.
Рейчел, примотанная слингом к Кадди, не возражала против поездки на мотоцикле. Ехали они молча. Кадди обнимала его за талию руками, прижавшись лицом к его спине и чувствуя, как согревается он от ее дыхания. Это было приятное тепло. «Tomorrow never dies» — донеслось из дома, у которого Хаус свернул, и Кадди сжала зубы. «Дома буду плакать, — подумала она, подозревая, что рыдать начнет еще на крыльце, — играть — так до конца».
Листья уже опадали с деревьев. Желтел в свете фонарей нарядный клен, росший недалеко от дома Кадди. Хаус притормозил.
— Я уже выключил телефоны, — предупредил он, — буду отсыпаться.
— Сладких снов, — Лиза встряхнула волосами, разглядывая фасад своего дома, — Хаус!
Разве могла взрослая женщина сказать что-то вроде: «Мне было с тобой хорошо, правда! Я чувствую себя очень несчастной, поскольку вынуждена покинуть тебя. Я бы хотела остаться». Разве могла бы она сказать, что выводила пальцем на запотевшем стекле поочередно то «Грего…», а потом, стирая написанное — «asshole»? Или что ей приснилось — как сидит у стены и плачет, и слышит свой собственный крик «Люблю тебя, засранец»? Слышит даже сквозь глубокий сон?
Лицо Грега было совершенно непроницаемым. Лиза кашлянула, стараясь отогнать воспоминания о маленькой истерике наедине с собой.
— Было классно, — она заставила себя думать только о хорошем, и улыбнулась, — спасибо.
Мотоцикл рванул по дороге, едва Кадди произнесла эти слова.
Хаус уселся на диван и сидел, играя с тростью, минут пять, которые ему показались вечностью. Бессвязные мысли никак не желали приходить в единое русло. Он вспоминал о Тринадцать, о том, что Тауб в клинике нашел симптомы «проказы» и зря поднял на уши всю больницу. Он думал о том, что Уилсон слишком уж разошелся в участии в личной жизни своих друзей. А потом он напоминал себе, что никакой личной жизни не существует и не может существовать.
А другой Хаус кричал, рычал и бился головой об стену. Аргументация и логика — привилегии левого полушария — в области эмоций не работали.
Грег уселся на диване с бутылкой виски. По телевизору беззвучно разыгрывалось сражение в баре на границе с Мексикой. На улице моросил мерзкий дождик. Грегори Хаус намеревался заняться самобичеванием и рефлексией, а потом, вполне вероятно, нажраться в стельку пьяным, и вернуться к своему обыкновенному ритму жизни на следующее же утро — с похмельем, викодином и болью.