— Ты бледноват, — заметил Бронн, оставляя многочисленные вопросы на потом, — куда волчья сука угодила? Кто еще знает?
— Клиган, Старки, ты. И кстати, брат «волчьей суки» наш король, так что говори потише. В бедро, под ребра и… кажется… да.
— В задницу, — наемник не сдержал истерического хихиканья, — она пыталась тебя отыметь? Или кастрировать, что ли?
Джейме поморщился. Арья Старк усиленно делала вид, что разговором не интересуется, но хихиканье ее выдало.
— У нас вопрос важнее. Через полчаса Джон ждет всех в тронном зале для оглашения нескольких важных решений, и достаточно того, что моя сестра будет отсутствовать. Если еще и сир Ланнистер явится в своем теперешнем виде… — Арья оскалилась, сглатывая очевидно рвущийся злобный хохоток. Бронн сдерживаться нужды не видел.
— Мне нужны будут новые штаны, — простонал Джейме, оглядываясь и пробуя встать на ногу, — нет, ну посмотри, точно в то же место, что и Зимой, как чуяла… прикроешь меня в зале?
— Она тебя не кусала? — осторожно спросил Бронн. Джейме воззрился на него с недоумением.
— Кусала?
— Знаешь, может, она больна… водобоязнью? Бешенством. У нее слюни не текли?
— Нет, — буркнул Лев мрачно.
— А пена?
— Ничего у нее не текло. Насколько я мог видеть.
— Будем надеяться, — Бронн скептически оглядел повязку на ноге лорда, вздохнул, — у меня для тебя плохие новости, милорд. Стоять долго тебе нельзя.
— Сидеть я все равно не смогу, — Джейме стиснул зубы, пробуя двинуться вперед и шатко становясь на обе ноги, — да что за…! День начинался так прекрасно!
…
«Не говори Бриенне».
Еще один женатый друг. Когда они так говорят, это всерьез. Даже одичалые. И неважно, что прячут они, эти женатые мужчины, за виноватым «не говори…»: внеплановую совместную пьянку, внебрачного ребенка или, как исключительно оригинальный долбанный Ланнистер, — лишнюю дыру в заднице.
Но ради спокойствия весеннего дня и улыбки Арьи Старк — слегка маниакальный оттенок у нее, все-таки — Бронн готов был поступиться распирающим его желанием всем рассказать о том, что Санса, драть ее, Старк спятила до того, что бросается на мужчин с ножом.
Учитывая, что последние дни все только и говорили о перспективе ее скорого обручения с кем-то из высокородных претендентов, это должно было произвести эффект распространяющегося бесконтрольно дикого огня.
Мысли продолжали терзать Бронна весь долгий путь по лестнице, ведущей к коридорам тронного зала. Народу было битком, как в лучшие базарные дни на рынке. Толпа отличалась примерно таким же разнообразием, что и любая ярмарка в Королевской Гавани. Весь сброд одичалых, дотракийцев, дорнийцев и Семеро знают, кого еще, разбавленный немногими присутствующими аристократическими семействами — вроде перебежчиков Талли, кислых Мартеллов и унылых лордов Штормового Предела. Кого не ожидал увидеть Бронн, так это леди Оленну Тирелл, ковыляющую под руку с леди Бриенной.
Что ж, это могло упростить дело. Вряд ли леди Бриенна, вынужденная по доброте сердечной сопровождать престарелую даму, много внимания уделит Хромому Льву, который, бледный и непривычно притихший, ошивался точно на другом краю зала.
Через три часа приёма Бронн знал, что ошибался.
…
Потому что они смотрят друг на друга. Пекло, эти взгляды, полные тоски и томления, до сих пор! Это должно было закончиться крышесносным трахом, но —
Женаты или нет, трахаются или нет, они все еще смотрят друг другу в глаза, как раньше, как всегда; как тогда, когда кто-то уходил, а второй оставался, и уж теперь сомнений в том, что каким-то образом они при этом общаются, у Бронна нет.
Будь проклят список примет!
— О, долбанное пекло, — восхищается и ужасается Бронн, внезапно понимая.
Что теперь, кричать «я уверовал» и топиться в Черноводной?
Это не закончилось! Это ни хрена не закончилось! Это вообще прекратится когда-нибудь?
Он достаточно провел времени с этими двумя, чтобы различить, что сначала в глубине глаз леди Бриенны непонимание, затем прозрение и ужас, потом — злость и вопросы. И Джейме виновато строит глазки из противоположного угла зала.
Ровно до той минуты, пока одичалые с дотракийцами не радуются преувеличенно шумно объявленной амнистии всем «вольным народам» и не принимаются шумно брататься, танцевать, но, слава Семерым, не драться. За последним в основном следят молодчики Лораса Тирелла.
Бронн ускользает из зала, ставшего вдруг подозрительно похожим на становище Зимнего Братства. Разве что чуть светлее вокруг и тепло, и пахнет не кровью, дровами и снегом, а цветами, вином и мясом. Должно быть, это эль Вольного Народа виноват, думает Бронн, когда в какую-то минуту стяги под сводами колышутся и становятся похожи на еловые лапы, как там, за Стеной.
И снова, не может быть, снова вокруг них Зима, только уже ручная, безобидная, уютная и побежденная. Словно бы она сама желала им подчиниться и стать другом. Потому что группки знакомых расползаются по коридорам замка, столь непохожего на себя, и отовсюду слышится гогот одичалых, где-нибудь в укромном уголке царит разврат, а от очага к очагу кочуют пьяные рыцари с песнями Братства.
И Бронн среди них. Почти как Зимой. Приятно дополняет атмосферу Арья Старк, очень зимняя, очень вписывающаяся Арья. Да, с ней рядом унылый Сандор Клиган, переходящая тень сестер Старк, но с ней же именно Бронн обменивается частыми долгими взглядами.
О чем они? Почему от них так сладко и страшно? Не с них ли начинается самое страшное?
Одного элемента не хватает в вечере, но вскоре Бронн находит их, этих двоих, свой ответ на сердечные вопросы. Ланнистер стоит, прислонившись спиной к стене, леди Бриенна у его ног; штаны болтаются у лорда-командующего на лодыжках, и это выглядит категорически далеким от чего-либо, даже отдаленно напоминающего разврат.
Гобелен между Бронном и нишей, где спрятались эти двое, колышется — словно полог палатки, за которым он невольно подслушивал их Зимой.
— Эти два — всего лишь порезы. В ягодицу клинок впился по самую рукоять. Короткий, слава Матери, — плоско и как-то бесцветно звучит леди.
— Женщина, я клянусь, я не знаю, почему…
— Заткнись.
Они смотрят друг на друга. Эту беседу Бронну услышать — увидеть, перевести, понять — не под силу. Видят Семеро, он пытался, и не один год.
— Ты очень красивая сегодня, — на грани слышимости произнес Джейме.
Бронн фыркнул почти так же громко, как это сделала Бриенна. «Жалкая попытка, Ланнистер. А тебе, если это ты выбирал ей платье сегодня, пора наведаться к мейстеру на предмет проблем со зрением; что же касается душевного здоровья, о проблемах с ним давно известно всему королевству». Золота в наряде леди Бриенны определенно был избыток. Как и перьев, кружев и драгоценных каменьев. И вдобавок, Бронн даже с расстояния мог отметить, что весь подол воинственная леди уже успела чем-то запачкать, а в паре мест оборвать. Нет, она не красива, совсем; ни сегодня, ни когда-либо.
Но не верить львиным глазам нельзя, очевидно. Бронн и сам поддавался их опасному обаянию. Каждый долбанный раз.
— …как думаешь, она чем-то больна?
— Не шевелись, дай завязать…
— Мне следовало ее убить. Сколько раз! Рисковал твоей жизнью! ради нее! Пёсья подстилка… ауч, это больно!
— Следи за языком. Ты ничего ей не сломал?
— Блокировал локтем. Можно было обойтись и прямым ударом, но выглядело бы… грязно. Сломанный нос, выбитые зубы… ауч. Женщина, но я же этого не сделал!
Послышалось шуршание, кряхтение — Ланнистер подал руку своей леди, она, конечно, проигнорировала ее, предпочтя опереться о стену, чтобы подняться. Бронн нахмурился. Теперь оба выглядели помятыми и бледными. Не в лучшей форме, если о потрепанной битвами даме со шрамами на лице и одноруком, стремительно седеющем калеке можно вообще так сказать.
И оба вперились друг в друга так, словно ничего прекраснее нельзя найти во всем мире. Определенно, безумие.
И, если глядеть на них слишком долго со стороны, особенно вблизи, этим можно заразиться. Найти им оправдание. Признать, что семь примет не лгут, особенно вот седьмая, наиболее весомая, с которой не поспоришь, как с прочими.
Они продолжают смотреть друг другу в глаза.
— Я ужасна, — вдруг с коротким всхлипом сообщает леди, и напряжение между ними тает: Ланнистер заключает даму в объятия.
Звук слюнявого поцелуя.
— Тш-тш. Ты самая красивая. Бесподобная.
— Почему это должно быть таким ужасным?
«Платье, — думает Бронн, потирая руки, — даже такая женщина, как она, может сказать, что платье — полный провал».
— Женщина, все будет в порядке. Оружие при нас, прорвемся как-нибудь, если что.
— Джейме, посмотри на нас: тебя ранила леди Старк, меня стошнило на Лораса… лорда Лораса.
— Жалею, что не видел.
— Что с нами не так?!
— Я просто везуч от рождения. А ты… ну, это обычное дело. Это же мой львенок там, в тебе. Ш-ш. Иди ко мне.
…Бронна шатает сильнее, когда он выбирается из-за гобелена.
Зима и Лето в зале, смотрят друг на друга, мирятся, ссорятся, любят друг друга, никогда не расставаясь. Голова идет кругом, но Бронн держится, он стойкий, он научился за годы.
— Ох, блядские пекла, небеса и земли, Матерь Всеблагая, — бубнит он себе под нос, и всего слишком много вокруг, все: Зима, Лето, Братство, рыцари и короли, лорды и леди, мечи и кубки — все это вращается со скоростью перед ним, складываясь в семь тысяч причин, примет и поводов. Хотя для вращения, на самом деле, нужен лишь один.
— Грёбанная любовь, — бормочет Бронн, и что-то надо, что-то следует немедленно сделать, так просто оставлять нельзя, нужно поделиться с кем-то, иначе это захватит его и подчинит, и сломит, и он тоже этим заболеет насмерть, но к счастью — он видит напарника по несчастью. Того, что точно поймёт.
— Подрик Пейн, мать твою! А ну иди-ка сюда: есть несколько интересных новостей — да отвяжитесь от мальчика, дамы! — о твоей леди и Льве, которые мне немедленно нужно обсудить с тобой…
the end
Комментарий к Семь примет, часть третья
…ну, время для фейерверка.
Какую историю вы хотите следующей из этой вселенной? Заказывайте)
========== Пробуждение ==========
В сером коридоре холодно и сыро. Весенний ветер треплет занавеси паутины. Серая Башня в эти дни полна жизни, но отчего-то никто не догадался прислать служанок, чтобы они прибрались немного.
А может, все они слишком боятся мужчины, дремлющего в углу. На него не обращают внимание двое стражей у двери, его игнорирует мейстер, посещающий заключенную, об него разве что может споткнуться король Джон. Только изредка рядом появляется серая тень лютоволчицы. Или ее маленькой госпожи. Арья. Она останавливается над ним, молча, бросит что-нибудь к его ногам — она или Нимерия? кто бы знал — и уйдет прочь.
Сандор знает, что время проснуться: он слышит все вокруг, он чует движение всем телом, каждый волосок на коже напряжен. Пёс готов к бою в любой момент времени.
Но сон слишком сладок, чтобы проснуться. Непростительно далек от настоящего времени. Опасно пересматривать его столько раз подряд.
Воспоминаний становится из-за этого ощутимо меньше, как воздуха в тесной каморке, где храпел ночью, пьяный, и с утра очнулся, похмельный; вскоре станет нечем дышать.
Но из этого сна Сандор уходить не хочет. Лишь туда, в прошлое. В двери, выход из которых ведет на светлую сторону.
…Когда Сандор Клиган просыпается утром, открывая глаза и встречая над собой высокий альков спальни благородной дамы, сначала приходит облегчение. Значит, не примерещилось. Потом — сожаление. Он все еще в ловушке.
В теплой конуре и на цепи у Ланнистеров в свое время жилось спокойнее, чем теперь, в волчьей стае.
Сердце билось ровно. Он пил, дрался, сквернословил бездельно с полузнакомыми полуприятелями из солдатни, трахал придорожных сучек и, ради Старухи, кто мог его осудить? Жизнь была такой, какой была. Он мог видеть себя в ней через десять лет — собой. Таким же грубым уродом и пьяницей. Кем точно не мог видеть — так это мужчиной Сансы Старк, сестры короля Сноу.
Мужем. От слова этого шерсть на загривке вставала дыбом. Ночью — до того, как слабый серый рассвет потревожил восточный горизонт, чтобы явить миру солнце на каких-нибудь пять часов — ночью они были в богороще. Приносили, никем не замеченные, кроме жутковатых чардрев, клятвы.
Возвращались, прячась под плащами, в каморку Клигана. Под сапогами Сандора скрипел снег, трескались замерзшие опавшие листья и тяжело прогибались прогнившие доски чердачной лестницы на конюшне.
— Завтра спилю ее и соберу, нахрен, новую, — выругался вслух Сандор, когда на последней ступеньке едва не продавил своей массой всю ветхую конструкцию.
Леди Старк взглянула на него пристально и сосредоточенно:
— Не надо. Тебе не придется по ней больше подниматься. Собери вещи. Ты будешь там, где я.
И, словно из зазеркалья, вдруг мир освещается лучистым солнечным сиянием, заполняется пением летних птиц:
— Джон позволит мне, — ее улыбка мягка и полна света, — он полюбит тебя. Как я.
— Нахрен мне его любовь, — Сандор решительно уставился в пол из щербатых досок, — пусть не мешает, того достаточно.
Перемирие и торги. Ей знать лучше, уговаривает себя Пёс, впервые в своей жизни чувствуя что-то, похоже на страх неловкости, когда утром же занимает место за ее левым плечом. Нет ничего, что было бы столь же обыденным: рыцарь-защитник благородной дамы сопровождает ее. В отсутствие леди Бриенны, уже присоединившейся к Зимнему Братству за Стеной, это более чем естественно. Никто не взглянет косо на Пса, к которому привыкли, это обычное дело, но —
Зачем, думает Сандор Клиган днем и ночью, зачем.
Зачем тогда произносить клятвы в богороще?
Зачем ей тайный муж?
— Ты стесняешься меня, — шепчет он беззвучно одними губами в их вторую ночь, когда смотрит ей в непроницаемое лицо, чистое, красивое и нечитаемое, — и будешь прятать. Я понимаю.
— Ты моя слабость, — в ответ слышит — и давится собственным дыханием, потому что всё неправильно, не так, как должно быть, — никто не должен знать этого. Но ты мой. Ты мой.
— А ты? — но даже движением ресниц она не отвечает на его вопрос, только крохотный клубочек пара вырывается между искусанных в поцелуях губ.
Холодно. Зима с ними на ложе, и Сандор по-настоящему рад, когда Зима выталкивает его из-под меховых одеял и отправляет за Стену.