Изумруды вспыхнули гневом.
— Вы, кажется, мой супруг, — холодно отозвалась девушка.
— Я рад, что ты об этом помнишь — в особенности, посередине дня. Обычно ты вспоминаешь об этом только по ночам, когда, стиснув зубы, отдаешься мне — и при этом поливаешь грязью, на чем свет стоит, отчаянно пытаясь не стонать…
— Что?!
— Ничего, Гроттер. Я взял тебя на Восток, зная, что там тебе понравится — чтобы ты отдохнула, пообщалась с подругой и набралась сил. Я сделал тебе приятное — что и должен делать внимательный муж. Но ты, кажется, восприняла все должным, и забылась… Напоминаю, дорогая. Твое место в моей спальне — но не в моем сердце.
Не выдержав, девушка отвесила ему звонкую пощечину.
Второй замах он перехватил. Он почти вывернул тонкую руку — но, увидев в зеленых глазах боль, отпустил… Только толкнул жену на тахту.
«За что?», — читалось на ее лице, и Бейбарсов вздохнул.
За то, что только так он может чувствовать себя живым. Через ее страдание.
Он бы хотел сказать, что любит ее — как тогда, в первые месяцы после их свадьбы… Но это было сродни поражению. Лучше пусть считает его больным ублюдком, но не рисует розовых иллюзий. Женщинам это, кажется, свойственно?
Он вернулся домой. Он вновь чувствовал силу… И эти размышления о бытии, посещающие его в поездках, вновь ушли. Ушли и сантименты в отношении Гроттер…
Присев рядом, Бейбарсов медленно склонился над ней — и закрыл ее рот самым чарующим, страстным и жадным поцелуем, на который только был способен. И даже искренне…
— Вы меня ненавидите, кажется. За что? — вопросила она, когда мужчина отстранился.
Ее била крупная дрожь — от гнева и от страсти.
— Я тебя не ненавижу, Гроттер.
— Тогда объясните, что происходит, дорогой супруг, — с презрением ответила она, — я живу с Вами три года, но не могу понять Вас. Вы то ласковы, то насилуете… Вы используете мои способности… И то пытаетесь притянуть, то отталкиваете. Определитесь уже! Чего Вы хотите?! Что Вы пытаетесь сказать, когда смотрите на меня по ночам, думая, что я сплю?!
А то ты не знаешь, Гроттер.
— Зачем ты пришла? — ответил ей Глеб.
— Я шла поговорить о сыне… Но раз разговор зашел в иное русло… Мне давно следовало обратиться к Вам с этим, — тихо произнесла она, — возможно, с моей стороны не было бы непонимания… И Вы выслушаете меня, мой императорский супруг!
Бейбарсов сделал приглашающий жест — и отодвинулся.
Гроттер вскочила на ноги и отошла к окну. На мужа она старалась не смотреть…
— Когда меня выдали за Вас замуж, я Вас боялась. Но не ненавидела — это было решение наших отцов, хотя Вы, в отличие от меня, безусловно, имели право голоса… Я чувствовала себя лошадью на базаре. Я Вас стеснялась… Избегала… Сторонилась. Но не ненавидела. В глубине души мне хотелось Вас полюбить.
Каждое слово Гроттер неприятно резало монарха…
— И я допускала, что смогу избавиться от ощущения себя как товара. Я боялась Ваших прикосновений — когда Вы приходили выполнять свой долг… А ведь Вы были намного нежнее, внимательнее; я видела, что Вы тянулись ко мне… Что чего-то хотели от нашего брака. Все было бы прекрасно, Бейбарсов, пока я не увидела, что Вы способны на ТАКУЮ жестокость…
Когда мы потеряли первого ребенка, я все никак не могла понять — за что?
Я всего лишь хотела Вашей любви, чтоб Вас! Хотела быть хорошей супругой… Прояви Вы тогда хоть каплю внимания, я отдалась бы всей душой, чего Вы и требовали последующие годы. Но Ваша жестокость… Она нарастала и нарастала, а с рождением Владияра и вовсе полилась через край. И, со временем, я действительно возненавидела Вас — но позволила втянуть себя в эти игры…
Пыталась удовлетворить в постели, только бы эта пропасть рухнула… Радовать глаза этими развратными тряпками. Обливалась травяными настойками, и забывала, что все тело зверски ноет после очередных постельных игр…
Бейбарсов молчал.
— Не знаю, когда я стала такой же, как Вы. Такой, что меня испугалась собственная мать — а ведь некогда она казалась самым близким и родным человеком… Вы были правы, сказав, что все привыкают. Я действительно привыкла, и мне правда… Понравилось. Это отвратило меня от себя — но не от Вас… Потому что я, проклятье, все еще лелеяла надежду, что может быть по-другому!
Гроттер почти что кричала; император никогда не видел собственную супругу… такой.
— Вы знаете, Глеб Бейбарсов… Тогда, у алтаря… — голос девушки вновь стал бесцветным, — когда на нас были направлены взгляды всей высшей знати… Я проклинала судьбу, Вас, отца — но в глубине души была до одури счастлива, что стою рядом с самым завидным женихом королевства. И когда мы танцевали наш свадебный танец, а отец смотрел со счастливой гордостью… Да, я была счастлива, хотя сама этого не понимала.
Я подчинилась Вам… Старалась быть хорошей матерью и идеальной королевой. Я принимала подданных и пыталась быть к ним доброй… Я интриговала ради короны. Я надевала самые дорогие и нарядные платья, вызывающие у всех вожделение или зависть. Танцевала на балах…
Я все еще хотела быть счастливой. Там, в трактире, когда Вы заслонили меня… В моей голове на мгновение мелькнула мысль, что что-то изменится. И даже на крыше Тибидохса, когда Вы держали меня над бездной и дарили поцелуи и чувство бесконечной свободы…
Мне жаль, что Вы всего лишь развлекались, Глеб Бейбарсов. Я… больше не хочу тешить себя иллюзиями. Теперь все и вправду будет так, как хотите Вы. Благодарю Вас за поездку на Восток… Очень, очень понравилось.
Комментарий к Часть 20. Исповедь
Примерно так.
========== Часть 21. Потайная комната ==========
Татьяна все так же стояла у окна. Шагнув к жене, Бейбарсов осторожно коснулся ее волос… Та не отдернула голову — только посмотрела на него долгим, усталым взглядом.
— Прости меня, — внезапно произнес мужчина.
Девушка кивнула; где-то в глубине души она надеялась на другие слова…
Бейбарсов вышел, оставив ее одну.
— Трус, — презрительно произнесла она, когда дверь в кабинет закрылась.
Ее отвращала даже не жестокость — к ней, окружающим, посторонним, не беспринципное желание править, и ради этого затопить мир в крови и пороке… Она давно смирилась даже с его постельными причудами — боль оказалась меньшим, что ее не устраивало… Боль проходила. Было кое-что другое.
Гроттер тяжело вздохнула и огляделась; она впервые оказалась в кабинете императора одна. На столе лежали многочисленные проекты договоров, оставленные ею без внимания — чего она не видела? Карты, чертежи, свитки… У стола стояла некогда подаренная ею трость: Бейбарсов пользовался ею, но крайне редко. На полу обнаружился медальон со знакомой прядью рыжих волос…
Потайную комнатку она обнаружила случайно. Дверь скрывалась за огромным книжным шкафом, и открывалась от поворота рычага на стене, оформленного под черную розу… За которую она ухватилась, споткнувшись о подол платья.
Татьяна никогда не смотрела на архитектурные планы замка, никогда не вглядывалась в его окна, не задумывалась о толщине стен… Зря, наверное. Много интересного могла бы обнаружить. Посмотри она с улицы на императорскую башню — мигом бы отметила наличие лишнего окна в личном кабинете Глеба.
Природное любопытство взяло свое — хотя кое-что (к примеру, скрытость этого места) ясно подсказывало Гроттер, что данное помещение было тем, что ее супруг хотел и дальше оставить личной тайной.
Здесь пахло масляными красками, бумагой и грунтовкой. Небольшое помещение было сплошь завалено картинами и карандашными набросками тех, кто когда-то обитал в замке…
Таня коснулась одного из холстов. Тантал, отец императора… Весь его облик — отражение жесткой царственности и коварства; в прищуренных глазах усталость и, вместе с тем, непоколебимая решимость. А вот и Леопольд Гроттер — ледяной повелитель Севера и десница монарха. Лишь плотно сжатые, кривящиеся губы говорят о его непомерном властолюбии и гордыне…
Возмущенно-истеричная Елизавета Зализина: ее светло-голубые очи смотрят пытливо и любопытно, но вся она — сплошной яд… Пожалуй, она оставила на душе Глеба больший след, чем тому казалось.
Следующий холст — целеустремленное, решительное лицо мрачного убийцы Игната Гломова… Портрет княгини Морозовой: наглая, любопытная, развратная… но в разноцветных глазах — затаенная мудрость и сострадание.
Обветренное, суровое лицо начальника Тайной Стражи. Его взгляд оценивающий и насмешлив, но от картины веет могильной тоской.
Бейбарсов оказался талантливым художником, достаточно точно передающим характерные черты и эмоции. Он улавливал самую суть; пожалуй, при дворе недаром говорили, что черные очи императора смотрят в самую душу.
Гроттер осторожно сдвинула картины, стоящие отдельно от остальных — бережно прикрытые тонкой тканью.
У воды стоит молодая рыжеволосая девушка. Мокрая сорочка облепляет и обнажает стройное тело… Девушка улыбается — она увлечена разговором… Ее облик — нежен, воздушен и как-то романтизирован.
Обнаженное тело на окровавленной постели. Она больше не пытается прикрыться: она — отчаяние, смущение, безнадежность…
Молодая мать держит в руках темноволосого ребенка. Воплощение любви, горделивой нежности и надежды…
Прекрасная королева, грациозно застывшая в танце. Взгляд, брошенный из-за обнаженного плеча, полон холодного безразличия…
И — последняя картина.
Дочь Леопольда Гроттера. В изумрудных глазах — честолюбие и высокомерие; ее поза величественна, делана и совершенна, и каждый изгиб тела говорит об изворотливости и змеином коварстве.
Таня медленно прошла к длинному резному столу.
Его устилали графические портреты, на которых была изображена одна и та же особа, вот только с самыми разными чувствами и эмоциями: любопытство, страх, упрямство, решимость, задумчивость… Татьяна перебирала многочисленные карандашные наброски: она была всюду.
Мысли путались и лихорадочно наскакивали друг на друга.
— Трус, — повторила девушка.
========== Часть 22. Вечный поединок ==========
Поэты говорят, что мир спасется любовью!
Но нам с тобой другой пример известен пока:
Мир, залитый кровью,
сожженный войною —
из-за любви дурака!
…Если бы любовь не была орудьем,
может быть, она и спасала б души.
Но во все века неизменны люди,
и любовь их злу и гордыне служит!
…Поэты говорят, что мир спасется любовью,
но чистую любовь наш мир не видел века!
И той, что откроет
Врата Преисподней —
Цена невысока!
(мюзикл «Последнее испытание», «Легенда о вратах»)
— Скажи мне это, Глеб Бейбарсов.
Татьяна стояла в малом тронном зале, практически полуголая. Ее тело то ли прикрывала, то ли обнажала черная кружевная сорочка; длинный халат, также весь в кружеве, она оставила на полу у самого входа.
Она хотела лечь спать — летнее солнце только садилось, но час был уже поздний… Хотела, но поняла, что не сможет уснуть — и направилась туда, где уж точно могла найти своего супруга.
Мужчина все еще так и не вернулся, предпочитая уединение…
Ее существо кипело. Гроттер чувствовала, что нет-нет — и взорвется.
Глеб стоял лицом к огромному окну, скрестив руки за спиной.
— Скажи то, о чем должен был говорить каждый день.
Татьяна прошла босиком по серому мрамору, покрывавшему здесь все и вся — и уселась на его черный трон.
— Что ты хочешь услышать?
Повернув голову, мужчина с ленивым интересом разглядывал супругу.
— Ты знаешь.
— Намекни.
— Я видела твои картины, Глеб, — просто ответила Татьяна.
Мужчина дернул плечом.
— И что?
— Я видела твои картины.
— Я понял, дорогая, — тонкие губы скривила усмешка, — что могу ответить… Всего лишь мое тайное увлечение. Людям свойственно скрашивать досуг — или ты думала, я все свободное время провожу лишь в твоей спальне?
— Хватит язвить и уходить от ответа!
— Гроттер, ты все видела. Что тебе ЕЩЕ нужно? — в голосе мужа отразилась усталость.
Изумруды сверкнули гневом.
— Обычных слов, дорогой. Самых обычных слов.
— Ты их не дождешься.
Бейбарсов продолжал усмехаться; и девушка взбеленилась.
— Не хочешь говорить ты — скажу я… И, поверь, тебе это не понравится.
— Внимательно слушаю, дорогая. Ты сегодня весьма… словоохотлива.
Из губ Гроттер вырвался смех — отголосок его смеха: такой же злой, издевательский, неприятный…
— Ты называешь себя императором, Глеб Бейбарсов. Тебя боятся все соседние страны, перед тобой заискивают все подданные — но, на мой взгляд, ты все еще тот же жестокий мальчишка с комплексом власти, прозванный Красным принцем. Ты достойный сын Тантала, превосходный полководец, талантливый политик… В твоих руках половина мира. Но ты все еще мальчишка, Глеб Бейбарсов. И ты… боишься. Чего ты боишься?!
— …А еще ты сегодня очень смелая, дорогая жена…
— Можешь отыграться вечером, в спальне — честно говоря, мне уже все равно, — парировала Таня, — болью больше, болью меньше… Боль забывается. Все привыкают, Глеб, ты сам сказал. Так что продолжай и дальше насиловать мое тело и утешаться иллюзией обладания… Ведь все, что ты делаешь со мной, происходит лишь потому, что ты хочешь полной власти… Не давая ничего взамен. А я много раз говорила тебе, Бейбарсов, что ты НИКОГДА не получишь мою душу — в особенности просто так. Ты отравил ее, превратил меня в собственное подобие — но все еще не получил своего. И, поверь, не получишь!
— Посмотрим.
Бейбарсов нависал над ней; девушка все так же занимала его трон…
Красавица извлекла из-за спины серебряный обруч и медленно опустила себе на голову.
— Хочешь быть императрицей Тартара?.. — усмехнулся Глеб, — короную хоть завтра.
— Меня вполне устраивает титул королевы, — качнула головой Татьяна, — и что касается коронации… Ты — император Тартара, правь им. Но той, кто правит тобой, всегда буду я.
Этот поцелуй больше походил на поединок — в нем не было ни капли нежности. Были страсть, ненависть, неистовство…
Бейбарсов с силой швырнул ее на мраморный стол, за которым обычно заседал Императорский совет, задрал черный кружевной подол — рывок, и они стали единым целым. Бой продолжался…
Камень холодил разгоряченную кожу. Тяжелые рыжие кудри разметались по белоснежной поверхности, создавая с ней поразительный контраст… Изумрудные глаза полыхали каким-то ненормальным дьявольским пламенем, отражавшихся в черных очах императора. Редкие, злые, задыхающиеся поцелуи отдавались в крови… Бешеный, неистовый ритм. Хриплое дыхание рычащим эхом разносилось по всему залу…
Ее ногти оставили глубокие царапины через всю его шею, до самых ключиц; его руки, как всегда — синяки на ее теле.
Тела пронзила судорога; он отстранился, Гроттер приподнялась на локтях. Тяжело дыша, супруги рассматривали друг друга — все с тем же вызовом и сумасшествием, от которого, казалось, искрился воздух вокруг…
Дверь тронного зала с треском распахнулась, и на пороге возникли Леопольд, Багров и Игнат. Вошедшие взирали на чету со смущением, те отвечали недоумением и безумием…
— Мы весьма не вовремя, но дела не терпят отлагательств, — разомкнул уста Матвей.
Подняв с пола халат, Лео скомкал его и швырнул дочери. Следует отметить, та не потеряла самообладания — поймав тряпку, она рывком соскочила со стола, поправила сорочку, и лишь потом накинула предложенное одеяние.
Поплотнее запахнув роскошное, изысканное кружево, она спокойно направилась к выходу. Тяжелым звоном отозвалась по мрамору выброшенная корона…
Уже пройдя мимо мужчин, Татьяна вдруг обернулась и посмотрела на мужа.
— Скажи мне это, Глеб Бейбарсов, пока я ХОЧУ слушать. У тебя один шанс — другого не будет. Потом твои слова не будут иметь для меня никакой ценности.
— Пока ты не отдашь мне душу — никогда, — покачал головой император.
— Тогда ты сам выбрал. Вечный поединок, Глеб. Вечный.
— Да будет так…
Королева, прекрасная и величественная, вышла из зала.
— А я бы сказал, — вдруг заметил Игнат, — Бейбарсов, тебе жалко, что ли?
По губам Леопольда Гроттера блуждала легкая самодовольная улыбка. Он слишком хорошо знал обоих — да, этот поединок будет длиться годами… Но победителем в нем уже вышла рыжеволосая женщина, покинувшая их общество — его дочь, королева Тартара.