По голове словно мешком пыльным ударили, и в ней не осталось ничего: ни обиды, ни злости, ни жажды узнать, зачем это всё было ему нужно. Тридцать тысяч йен — немалая сумма. На тридцать тысяч можно купить новый смартфон. Неплохой такой, средненький. Можно трижды съездить в Токио туда и обратно. Этих же денег хватит на четыре входных билета в «Диснейленд», да ещё и на мороженое останется. Немалая сумма… но я думала, что дружба стоит дороже.
— Как хотите вы, а дальше я пошёл, — протянул Шино, важно пройдя между мной и Дейдарой, что разорвало наш зрительный контакт и несколько привело меня в чувства.
— Подожди, я тоже иду, — я поравнялась с одноклассником, лишь мельком обернувшись на Тсукури. Он смотрел куда-то в пустоту, привалившись спиной к широкому дубу. Похоже, его целиком поглотили собственные мысли.
Я обещала, что не буду ничего говорить, пока мы не вернемся в город, но что-то явно пошло не так. Всё произошло слишком стремительно и иначе, чем это было в моём воображении. Думала, что буду реветь в три ручья, скандалить и, может, даже влеплю лжедругу пару пощёчин, но ничего этого не было. В последнее время я даже собственные действия не могу предугадать…
Мы с Абураме успели отойти всего-то метров на двадцать, как за спиной раздались громкие вскрики, вперемежку с противным гудением, напоминающим шум трансформаторной будки, стоявшей на школьном дворе. Резко повернувшись на звук, я в ужасе застыла. Шино схватил меня за запястье так сильно, что чуть кости не затрещали, но это меня волновало меньше всего: в воздухе дряблым дырявым комом клубился пчелиный рой, а кричащее тело Дейдары мгновение назад рухнуло с обрывистого берега в озеро.
Сердце стучало в висках, а горло удушливо и тошнотворно защекотало. Близко пчёлы не подлетали, но Абураме всё равно пятился назад, продолжая сжимать мою руку. Его пахучая дымящая штука работала. Она действительно их отпугивала.
— Их много, Нами. Много очень. Умер он? Умер? — как в бреду забормотал Шино, от чего стало жутко до дрожи, и мне захотелось его ударить, чтобы он немедленно замолк. С Дейдарой всё в порядке. С ним совершенно точно всё в порядке.
========== Глава 20. Домой ==========
Вы наверняка помните эти моменты в фильмах, где на одного из героев катится валун с горы, несется автобус, бежит свора собак или летит рояль с десятого этажа, а он просто замирает, смотря, как к нему навстречу мчится его неминуемая смерть, и ничего не предпринимает. Так вот если бы обо мне снимали фильм, то я была бы этим самым чудилой, застывшим столбом в самый ответственный момент. Страх меня парализует. Не тот страх, что я испытываю, когда меня просят рассказать невыученный параграф, когда я проливаю соус на любимую мамину скатерть, или, когда пьяный мужик в автобусе пытается бросать в мою сторону томные взгляды… Не этот. Настоящий, от которого кровь в жилах стынет. Он выбрасывает всё рациональное мышление в трубу и оставляет лишь оголенные нервы и осознание, что происходит что-то ужасное.
Там, у озера, со мной приключилось именно это. Внутри всё оборвалось и ухнуло куда-то вниз, в пятки. Время будто замедлилось, а по жилам вместо крови растёкся расплавленный холод. Он мурашками лизал мне руки, лицо и спину, а я даже моргнуть не осмеливалась, чувствуя, что ещё немного, и ноги перестанут меня держать. В голове царила такая зловещая тишина, что даже гудения пчел не было слышно, хотя они по-прежнему были рядом и взбешённо метались из стороны в сторону. Где-то на задворках сознания маячила мысль, что там, в воде, всё ещё находится Дейдара, и он наверняка нуждается в помощи, но тело упорно не желало двигаться. Не знаю, сколько я так простояла, но, когда слух мало-помалу начал возвращаться, Шино уже рядом не было: он носился вдоль отвесного берега, пытаясь помочь Тсукури. В руке я сжимала его дымящийся отпугиватель пчёл: Абураме отдал мне его, отчаявшись вывести из ступора, а себе зажёг другой.
Когда я подключилась к операции спасения, Дей уже вовсю карабкался по торчащим из склона обрыва корням и выступам, хоть видок его оставлял желать лучшего: лицо покраснело и начало опухать, да и всё остальное, кажется, тоже. А ещё я почти слышала, как стучат от холода его зубы: Итачи говорил, что озеро холодное. Дейдара с готовностью принимал нашу с Шино помощь, цепляясь ледяными пальцами за протянутые руки, а мы тянули его наверх, что есть мочи. Позднее я обнаружила у себя на запястьях страшного вида синяки и потертости, но тогда тянущая боль совсем не чувствовалась, да и мысли были совсем о другом.
Когда наша тройка совершила последний рывок, и Тсукури распластался на земле, жадно глотая ртом воздух, на него было страшно смотреть. Опухоли расползались по всему телу и сливались воедино, превращая его в одно воспаленное месиво. Абураме, борясь с рвотными позывами, спешно отошёл подальше: от вида Дейдары ему становилось дурно. На мои расспросы он лишь отмахивался, зажимая рот рукой, и кивал в сторону нашего покорителя пчёл. Намекал, что сам он в порядке, а вот Дею не помешает помощь.
Если я что и помнила о действиях при укусах пчёл, так это то, что нужно поскорее извлечь жала, все до единого. Этим я и занялась, когда Тсукури стянул с себя мокрую одежду и, наконец, перестал так пугающе стучать зубами. Он не говорил ни слова, но следил за каждым моим движением, а мне оставалось лишь делать вид, что я слишком сосредоточена на своём занятии и не замечаю этих пристальных взглядов. Не вовремя я сообщила, что знаю о его предательстве. Совсем не вовремя. Я должна была отложить свои признания в долгий ящик. Должна была настоять на своём, оттащить дурного Дейдару за руку от ненужного нам дерева и со смешками потянуть за собой, и всё бы обошлось, никто бы не пострадал. Понимаю, что всего я не могла предугадать, но эти «должна была» и «не вовремя» не выходят у меня из головы.
Конан была первой, кого мы встретили, вернувшись в лагерь и, кажется, порядком её напугали, потому что она, едва выслушав наши объяснения, сразу же засуетилась и куда-то убежала. А пугаться, пожалуй, было чего: Дейдара к тому времени распух так, что начал походить на болотного огра, и лишь раскрасневшаяся кожа мешала ему до конца быть в образе. Картину дополняли звуки театрально блюющего среди деревьев Шино. Таки не выдержал бедняга. Всю дорогу Абураме то бледнел, то зеленел, но, тем не менее, упорно поддерживал Дея под локоть, чтобы тот со своими оплывшими глазами-щелочками никуда не впечатался.
— Теперь людей тошнит от меня ещё и в буквальном смысле, м, — Дейдара попытался улыбнуться, но с его надутым лицом вышло не очень. Да и вообще выглядел он ужасно. Будь я чуть менее благородна, непременно сфотографировала бы и залила это чудовище во все соцсети.
Обеспокоенная Конан вернулась быстро, но не с пустыми руками. Её аккуратные длинные пальцы сжимали небольшую сумку наподобие косметички, на которой красовалась нашивка в виде красного креста. Янтарные глаза светились заботой и искренним сочувствием. Она смотрела на нас, как на детей, по неосторожности разбивших коленки об асфальт, и всё равно, что перед ней было два здоровых лба. Ну ладно, один здоровый лоб и я, всё ещё надеющаяся прибавить в росте хотя бы пару сантиметров.
— Нужно обеззаразить места укусов, — участливо пояснила она, протягивая мне аптечку и явно намекая, что эту почётную миссию должна взять на себя именно я. — Сами справитесь? — Я коротко кивнула, лишь мельком взглянув на Тсукури, но этого хватило, чтобы наши взгляды встретились. Или мне так только показалось, потому что чёрт разберет, куда Дей смотрит этими щелями на месте глаз. Конан подбадривающе улыбнулась, — Я попрошу Кисаме-сана, чтобы несильно на вас ругался, но ничего не обещаю.
О-о-о… А у неё ничего и не выйдет. Кисаме-сэнсэй придёт в бешенство, когда вернется в лагерь и прознает о наших приключениях. Хошигаки здесь главное ответственное за безопасность лицо, а один из его подопечных чуть не отправился к праотцам — та ещё радость. Мадара в порыве гнева из бедного физрука всю душу вытрясет за то, что тот не досмотрел и не предупредил учеников обо всех возможных опасностях. Именно с него спустят три шкуры, а Итачи и Конан эта история вообще никак не коснется. Думаю, что для следующего поколения первоклассников в инструктаж по технике безопасности обязательно включат пункт «Ничего не засовывать в сомнительные отверстия. Ни руки, ни палки (как это сделал Тсукури), ни…». Хм. Знаю-знаю, звучит двусмысленно, и мне бы с такими формулировками лекции по половому воспитанию писать, но зато теперь вы понимаете, почему меня никогда не возьмут в редакторы школьной газеты.
Дейдара молча запустил меня в палатку, где ему нужно было переодеться, а мне — покончить на сегодня с медицинской помощью. Ровно на двух третьих её площади царил бардак и хаос из вываленного на пол имущества и разложенных спальных мешков, а на оставшейся трети лежал аккуратно сложенный мешок рядом с безукоризненно застегнутой спортивной сумкой. Саске и его соседи. Картина маслом.
— Я… очень тебе благодарен, — Дей вдруг заговорил. Очень тихо, но я слышала каждое слово, наполненное какой-то невысказанной надеждой. В груди неприятно потяжелело, а пальцы будто онемели. Лучше бы он и дальше молчал. — Знала бы ты, как я ценю, что ты сейчас здесь, и как жалею, что…
— Не надо, — так же тихо оборвала я и, до побеления костяшек вцепившись пальцами в шершавую ткань аптечки, поджала губы. Дей замер, чуть склонив голову набок, а я с трудом не отвернулась, обреченно понимая, что сейчас не время прятать взгляд. — Послушай… Я рада, что ты в порядке, и, конечно же, не оставлю тебя без помощи, но… — Слова больно драли горло. И дело даже не в том, что я, похоже, всё-таки простыла во время ночной прогулки, а в том, что у меня не хватало духу произнести их с нужной толикой холодности, и голос предательски дрожал. — Но на этом наши пути расходятся. Прости. — «Прости» здесь явно было лишним.
Тсукури отвернулся и кивнул, только вот этот кивок, как мне показалось, был предназначен не мне — он просто что-то для себя решил. Стягивая с себя футболку, Дей очень громко сопел, а я уже давно знаю, что это означает. Злится. Вот только из-за чего?
— Что, даже не дашь мне шанс всё объяснить, м? — нервная усмешка, и Дейдара плюхнулся на колени спиной ко мне.
— Не уверена, что хочу знать подробности.
Открыв бутылку с антисептиком и помочив ватный диск, я присела рядом и, перекинув длинные пшеничные волосы вперед, на плечи, чтобы не мешались, принялась осторожно обрабатывать оплывшие места укусов. Руки предательски дрожали, да ещё и к щекам то и дело приливал нездоровый румянец.
Я боялась этого разговора так, будто сама провинилась, а не уличила друга в предательстве. Наверное, потому что в глубине души знала: во мне может не найтись ни гордости, ни чувства собственного достоинства. Как я когда-то простила ему все унижения времён средней школы, так могу простить всё и сейчас, проглотив раздирающий ком обиды. Но вот хочу ли? Нос защекотало, и я, отвернувшись, чихнула куда-то себе в рукав. Между мной и Дейдарой уже пару минут висело молчание, давящее и тягучее, и оно изрядно усугублялось тем, что в лагере, кроме нашей команды и Конан, никого не было. Снаружи тоже было тихо.
— Давно ты в курсе? — почти бесцветно спросил Дей, но в это напускное спокойствие я не верила ни секунды: руки, что он держал на коленях, то и дело сжимались в кулаки.
— Дня три, — я зачем-то пожала плечами, хотя Тсукури этого жеста определенно не мог видеть. Со спиной было покончено, и потому я попросила его повернуться ко мне лицом.
— Нами… — выдохнул Дей, как-то неохотно и без энтузиазма разворачиваясь. — Я знаю, как это всё выглядит, и я действительно виноват перед тобой, но… — Дейдара осекся и поджал губы, когда я принялась осторожно протирать очередной смоченной ваткой его щеку. По-видимому, ему, как и мне, было не по себе от этого противоестественного сочетания заботы и невысказанной обиды. — Ты ведь знаешь, у меня и в мыслях не было сделать тебе больно.
В нос настойчиво пробирался запах антисептика, от чего всё время хотелось чихнуть на бис. Рука замерла на лбу Дея, и я непроизвольно нахмурилась, нарочито небрежно убирая его длинную чёлку за ухо. Вот же ж понаотращивал волос! Он так скоро и Ино перегонит!
— Неужели? — я нервозно улыбнулась. — А мне казалось, что ты решил так отомстить мне за то, что я тебя тогда бросила. — Сказала. Я действительно сказала это вслух. Дейдара на мою реплику как-то странно усмехнулся. Мне что, одной здесь не смешно?
— Ага, как же, — хмыкнул он. — Решил на спор лишить тебя девственности, над которой ты тряслась настолько, что бросила меня, м. Может, у тебя всё-таки есть варианты поумнее?
Его слова меня задели. Так вот, что он считает причиной нашего расставания? Да, я действительно не хотела торопить события, о чём ему, конечно же, говорила, но… «Тряслась»?! Серьезно?! У него что, настолько короткая память? В последний раз, когда я была у Дея дома, в феврале, мы уже были готовы перейти черту: затяжные переглядывания, объятья, поцелуи в шею, недвусмысленные касания… Всё шло к тому, что с этого дня между нами всё изменится, перейдёт на другую ступень. И изменилось. С работы пораньше явилась его мама и застукала полуголого сына со мной в задранной до бюстгальтера футболке и расстёгнутых джинсах. Словами не описать, как мне было стыдно. Пока я спешно натягивала свитер, который, как назло, завалился за диван, Тсукури-сан сильно жестикулировала и не стеснялась в выражениях, высказывая всё, что она обо мне думает, и даже крики Дейдары её не затыкали. Он выскочил на улицу вместе со мной: лохматой, с глазами на мокром месте и в наспех запахнутой зимней куртке. Было обидно. Ещё и свой любимый шарф, который мне мама связала, я тогда забыла на полке в прихожей… А через две недели мы с Деем разошлись, и иногда я думаю, что если бы карты легли в тот день по-другому, этого бы не случилось.
— Ну, во-первых, ни над чем я не тряслась, — нахмурилась я, непроизвольно сильней надавив на ватку, отчего Тсукури раздраженно зашипел, — а во-вторых… Ты действительно думаешь, что мне интересно знать, почему ты на меня поспорил? — На лице Дея, как мне показалось, отразилось оскорбленное недоумение. — Сейчас это уже ничего не изменит. Просто помолчи, если не хочешь обмазываться этой гадостью самостоятельно.
Я думала, что Тсукури начнёт возмущаться и скажет что-то вроде «ну и вали», но он лишь шумно выдохнул и больше не проронил ни слова. Разве что бросил скупое «спасибо», когда я закончила и запаковала всё обратно в аптечку. Сдержанный кивок в ответ, и я поспешно вышла наружу. Голова настойчиво гудела, как после затяжного плача, руки всё ещё потряхивало, а в груди осталась гадкое и сдавливающее легкие чувства, что мне нужно от всего закрыться и спрятаться.
Вернувшись в свою палатку, я изнеможенно рухнула на развёрнутый спальник и сгребла в охапку толстовку Итачи, которую мне ещё предстояло вернуть. За сегодня мы и парой слов не перекинулись, хоть у меня и были возможности подойти к нему и заговорить. Вместо этого я просто изредка посматривала в его сторону, и он совершенно точно это замечал, потому что несколько раз наши взгляды пересекались.
Толстовка пахла сэнсэем. Именно этот аромат я почувствовала, когда имела дерзость его обнять. Лёжа вот так с одеждой Учихи в обнимку и вдыхая его запах, я успокаивалась, хоть это и было немного маньячно. Или много. Итачи мне нравится. Очень нравится. Но даже если допустить сумасшедшую мысль, что он может смотреть на меня как на девушку, а не как на ученицу-бывшую соседку, я знаю, что шансы, что мы когда-нибудь будем вместе, стремятся к нулю. Саске говорил всё верно: для Итачи его моральные идеалы в любом случае стоят выше чувств, а, значит, максимум, на что я смогу надеяться, это на свидание года эдак через три, когда я закончу школу. Три года — это целая вечность. За это время многое может измениться.
Мысли об Учихе улетучились быстро, вновь оставив меня один на один с послевкусием от разговора с Дейдарой. Опустошающие эмоции больно теснили грудь, и, наверное, стоило разреветься, чтобы стало легче, но слёзы больше не шли. Как будто я перегорела, как лампочка, ещё там, дома, плача в мамино плечо. Теперь все чувства словно утягивало в чёрную дыру, а мне оставалось лишь смотреть на всё это и пытаться вспомнить, в какой момент моя первая любовь развалилась в труху. Я ведь действительно считала, что люблю. Хотела, чтобы Дей был со мной, чтобы школьная любовь переросла в нечто большее. Даже сейчас язык не поворачивается сказать, что чувств у меня к Тсукури больше нет. Сегодня я по-настоящему за него испугалась и поняла, что зла я ему не желаю. Хочу, чтобы у него всегда всё было хорошо, чтобы он был счастлив… Вот только подальше от меня, пожалуйста, не за счёт моих нервов.