— Удивительная гримаса судьбы, — задумчиво произнёс Людовик Одиннадцатый, наблюдая за плясуньей. — Красота, достойная королевы, досталась уличной девчонке. Женщина, чей дивный лик должен быть воспет поэтами, запечатлён лучшими живописцами, прозябает в нищете и скоро увянет, не найдя должного ценителя своих прелестей. Воистину, пышный цветок, возросший на мусорной куче!
— Она цыганка, — нарочито пренебрежительным тоном ответил судья, — и красота её от дьявола. Это страшная красота, призванная смущать людские души, завлекая их в западню. Цветок, который нужно вырвать с корнем вместо того, чтобы любоваться на него.
— Недаром ты глаз с неё не сводишь! — хмыкнул король. — Признайся, Фролло, твой пульс тоже стал биться чаще?
Отвернуться! — спохватился Фролло. Не смотреть на неё! Разве мало таких бродяжек предал он в руки палача? Однако отвернуться оказалось свыше его сил: та, которую назвали Эсмеральдой, накрепко приковала взор судьи. Сам король, не оставшись равнодушным, бросил плясунье пол-ливра. Эсмеральда поймала монету и лучезарно улыбнулась, наверняка даже не подозревая, кто так щедро её одарил. Фролло, ощутив укол ревности, тут же одёрнул себя: ещё не хватало увлечься грязной потаскухой!
Во второй раз он увидел её в соборе. Проклятая девчонка, стоя на коленях подле статуи Богоматери с Младенцем, усердно молилась. Язычница! *** — вознегодовал судья. Должно быть, что-то стащила и прячется от стражи, притворяясь благочестивой прихожанкой. С такими у него разговор короткий. Сейчас он вышвырнет еретичку из дома Божьего, да пусть радуется, что у него нет времени возиться с бродягами. С такими мыслями Фролло бесшумно, как он отлично умел проделывать, подкрался к цыганке со спины.
— Что ты делаешь в соборе?
Эсмеральда вздрогнула, но быстро овладела собой. Да, она молилась. Выпрашивала всяческих благ для своего народа. Верно, она язычница, но никогда и никому не причиняла зла и не вынашивает дурных мыслей, поэтому она может быть здесь. Священник позволил ей, показал, как обращаться к Богу.
— Ведьма! Ты оскверняешь камни собора! — прошипел он, ловя себя на том, что ему нравится её голос и он не прочь, чтобы она говорила ещё. — Ты, бесстыжая греховодница, танцуешь перед толпой, пробуждая в мужчинах низменные желания.
— Танец не грех! — возразила она. — Это разговор.
— А ну, встань! — вполголоса рявкнул Фролло, грубо дёрнув девушку. — Тебя следует повесить, а твой народ истребить огнём и мечом!
Чёрные глаза цыганки метнули молнии. Выпрямившись, она застыла перед судьёй, гневно раздувая ноздри.
— Что ты знаешь о моём народе?! Нас, как прокажённых, гонят из города в город, преследуют, обвиняют в колдовстве. Скажи, будь мы чародеями, разве бы мы не добились для себя лучшей доли?
Впервые в жизни он не нашёлся, как возразить, и угрюмо молчал, устремив взгляд в вырез её корсажа. Судья чувствовал, что погибает, но отвести глаза не мог. Эсмеральда, уверенная в собственной правоте, продолжала, увлечённо рассказывая ему о лесах, где птицы поют свои песни, а олени едят из её рук.
— Звери совсем не боятся, если быть к ним доброй.
— Я… знаю… — вырвалось у него.
— Любишь животных? — удивилась цыганка, сделав брови домиком.
— Да.
Её личико просияло, словно солнце, вышедшее из-за тучи. Эсмеральда простодушно улыбнулась открывшейся ей в собеседнике новой грани.
— Это правда? Ты? Значит, ты не такой злой, каким кажешься! В твоём сердце должна быть любовь. Я знаю… Я вижу её в твоих глазах. Бог говорит мне, что ты добр!
Её взгляд прожигал Фролло насквозь, её голос заставлял его сладостно дрожать. Никто и никогда так нагло не заглядывал к нему в самую душу, никто не затрагивал потаённые струны, о которых он сам позабыл, но она увидела и пробудила всё то, что он подавил и растоптал. Она приручила непоколебимого судью, разбередила очерствевшее сердце и он, зная цыганку всего полдня, готов был пойти за ней на край света, выцедить всю кровь до последней капли за одну её улыбку. Природная осторожность ещё вопила о благоразумии, но разум пал под чарами красавицы. Он понял, что если сейчас отпустит её, то рискует потерять навсегда. Решение созрело мгновенно.
— Идём. Тебе лучше остаться в храме.
— Но мне пора! — возмутилась Эсмеральда.
Куда она собралась? Наверняка в какую-нибудь напичканную клопами лачугу в квартале, который бродяги прозвали Двором чудес. Уж ему-то, как ленному владыке и представителю верховной власти этих грязных трущоб, хорошо известно, куда стекается к ночи вся парижская рвань!
— Слишком опасно. На улице тебя тут же схватит стража, — отрезал он тоном, не терпящим возражений. — Не волнуйся, тебе понравится жить в звоннице над Парижем. Я люблю туда приходить. Следуй за мной!
Перепуганная девушка, покорившись, позволила ему вести себя, не делая попыток вырвать тонкие пальчики из его цепкой руки. Он толком не знал, что станет делать со своей пленницей, зачем вообще ему пришёл в голову вздор притащить на колокольню цыганку — он просто наслаждался её близостью, теплом её маленькой ручки. Они преодолели половину пути на колокольню, когда она насторожилась, заслышав шаркающие шаги: им навстречу спускался Квазимодо. Облик уродливого звонаря настолько напугал Эсмеральду, что она вырвалась и метнулась вниз, словно дикая козочка, перепрыгивая через две ступеньки.
— Не бойся, это Квазимодо! Он тебя не обидит! Не убегай! — запоздало крикнул вслед Фролло, но цыганка и не подумала остановиться. Раздосадованный судья знаком приказал горбуну следовать за беглянкой.
Квазимодо почти настиг девушку на улице, но попался оказавшемуся неподалёку отряду королевских стрелков. Судья метался, раздираемый злобой и некстати возникшим беспокойством за приёмыша. В другое время он и не подумал бы переживать за него — это всё она, её цыганские штучки. Её чары заставили его наводить справки о судьбе горбуна! Узнав, кто разбирал дело оглохшего от колоколов и потому не могущего ни слова вставить в собственную защиту звонаря, Жеан только раздражённо воскликнул, утратив обычную невозмутимость:
— Мэтр Флориан Барбедьен! Ведь он сам ни черта не слышит, старый глухарь! Когда дьявол уволочёт этого борова в пекло? Что он там присудил?!
Швырнув на стол листы протокола, Фролло пулей выскочил из зала заседаний, провожаемый недоуменным взглядом протоколиста, никогда прежде не видевшего начальство в таком волнении. Судья опоздал: когда он добрался до Гревской площади, приговор уже привели в исполнение. Квазимодо, получив порцию ударов плетью, торчал, привязанный к позорному столбу, а толпа осыпала беднягу градом насмешек, камней и объедков. Первым побуждением Фролло было разогнать зевак, окруживших горбуна, перерезать кинжалом путы, но внезапно им овладела трусость. Что, если Квазимодо выдаст его словом или жестом? То-то потеха будет, когда станет известно, что всесильный судья не совладал с цыганкой! Нет уж, пусть осуждённый проведёт у столба положенное время, коль не хватило расторопности выполнить хозяйский приказ! Высоко задрав голову, Жеан демонстративно проехал мимо, стараясь не смотреть на обрадовавшегося его появлению горбуна. Впервые в жизни он почувствовал стыд и это новое ощущение жгло его изнутри. До встречи с Эсмеральдой каждый свой поступок он считал правильным, ни разу ни в чём не усомнился. Она всё перевернула в нём. Ещё большие угрызения совести Фролло испытал, столкнувшись на колокольне с отбывшим наказание Квазимодо. Нет, горбун ни в чём не упрекал хозяина, он просто сказал без всякой задней мысли:
— Она дала мне воды.
Она! Дала воды! Оборванка оказалась сильнее грозного судьи, не побоялась пойти против толпы. Вот у него при всём тщеславии на подобное решимости не хватило бы.
Жеан Фролло, мнивший себя выше и чище других, поплатился за высокомерие, воспылав страстью к бродяжке, зарабатывающей на жизнь танцами. В нём, ненавидящем женщин, пробудился изголодавшийся по ласке, но совершенно неопытный мужчина. Ошеломлённый охватившим его чувством, судья не знал, что делать с ним, как одолеть его. В отчаянии взывал он к совести, молил и проклинал, то замирая от распутных помыслов, то страшась непристойных мыслей. Эсмеральда всё прочнее укоренялась в его сердце, разъедая его, как ржа железо, и Фролло, наконец, перестал противиться ей.
* Vacua vasa plurimum sonant — Пустая посуда громко звенит (лат.)
** Жонглёр — в средневековой Франции странствующий музыкант.
*** Цыгане пришли в Западную Европу будучи уже христианами. Гонениям во время описываемых событий они подвергались, но антицыганские законы были приняты позже.
Будем считать вероисповедание Эсмеральды сюжетным ходом, придуманным ещё Гюго.
========== Глава 3. Разящий кинжал убийцы ==========
Старинный фолиант, открытый на произвольной странице, деловито советовал:”Как укротить единорога? Нужно привести невинную деву в лес, где он обитает. Единорог придёт, привлечённый её чистотой, и почиет у неё на груди, утратив свою изворотливость. Теперь он беззащитен и может быть убит, либо отведён на королевский двор.»
— Пресвятая Матерь Божья! Да ведь так она меня и поймала! — суеверно ужаснулся судья. — Впрочем… Какие глупости! Колдунья внушила мне непотребные мысли!
Если эта цыганка невинна, то он папа шутов. Сохранить девственность, обитая во Дворе чудес? Пф! Смешно даже предположить подобное, господин главный судья. Невозможно зайти в воду и не вымокнуть. Наверняка она уже принимала мужчин, вдоволь познала науку любви и… Так, о чём он опять думает?!
— Нечестивая еретичка! Грязная потаскуха! — в бешенстве рычал Фролло. Всё тщетно. Какой бы гнусной бранью он ни поливал цыганскую плясунью, её образ не шёл из его головы. Лицо Эсмеральды маячило в его памяти, снилось ночами, в каждом звуке он слышал её голос, звон её бубна. Он не находил сил к сопротивлению, не мог подавить то, что она разбудила в нём. По ночам он извивался ужом, кусал подушку — желание видеть её, говорить с ней, обладать ею не оставляло ни на миг. Он осунулся, потерял аппетит, механически разбирал судебные тяжбы, движимый лишь одним стремлением — найти цыганку Эсмеральду. Страсть, подобно извергающемуся вулкану, пожирала его заживо. Он искал её, пристально всматривался в лицо каждой встречной женщины, устраивал облавы на парижских цыган, но она ни разу не попалась в его сети. Наконец, удача ему улыбнулась.
На торжестве в честь помолвки девицы Флёр-де-Лис де Гонделорье и капитана королевских стрелков Феба де Шатопера он вновь встретил Эсмеральду. В саду, куда в вечерний час вышли все гости, ожидая представления, он стиснул её руку, уводя подальше в тень деревьев. За ними последовала маленькая белая козочка, которую он прежде подле цыганки не приметил, иначе завидовал бы даже козочке.
— Что я тебе сделала? — испуганно сжалась девушка, взирая на него с обречённостью лани, загнанной сворой гончих. — Почему ты преследуешь меня?
— Что ты мне сделала?! — горько воскликнул судья, теряя самообладание. Задыхаясь, он говорил ей о любви, о том, что потерял покой и совершенно измучен. Он всю душу выворачивал наизнанку перед цыганкой, чувствуя себя вытащенным из раковины моллюском. Она разрушила, вдребезги разбила мирок, к которому он привык, теперь он не знал, как существовать дальше. Понимая, что делает что-то не так и только отталкивает от себя девушку, он злился, ещё крепче сжимал её запястье, с мучительным наслаждением видя, как искажается от боли её прекрасное личико.
— Пусти же! — вскрикнула цыганка. — Ты сломаешь мне руку!
Фролло опомнился и ослабил хватку. Козочка тревожно заблеяла, подталкивая хозяйку короткими рожками.
— Я тебя не обижу. Уйдём отсюда! — властно позвал он.
— Они ждут танца! — увернулась цыганка, пресекая попытки судьи вновь увести её.
— Не хочу, чтобы они видели, как ты танцуешь! — ревниво заговорил Фролло. — Хочу, чтобы ты была моей, а иначе… погибну и я, и ты.
В его словах звучала неприкрытая угроза.
— Да пусти же! — вырвалась цыганка. — Я не могу уйти с тобой. Не могу подвести своих, я им обещала. Мне пора танцевать. Идём, Джали!
Козочка радостно подпрыгнула и, взбрыкивая тонкими ножками, поскакала за хозяйкой.
— Но потом ты вернёшься? — умоляюще спросил Фролло.
Не ответив, цыганка подхватилась прочь, и вскоре её весёлый голосок уже звучал среди шумной компании гостей. Он напрасно прождал: Эсмеральда не вернулась. Если бы только бедная девушка серьёзнее отнеслась к словам нежданного воздыхателя и проявила хоть каплю осторожности! Тяжело дыша, снедаемый досадой, одинокий Фролло бродил среди деревьев, пока не увидел зрелище, превратившее кровь в его жилах в кипящую лаву. Эсмеральда, проклятая цыганка, которой он расточал слова любви, замерла в объятиях новоиспечённого жениха, капитана де Шатопера, а тот, похотливо улыбаясь, оглаживал её стройное тело. От ярости Фролло уже не соображал, что делает. Выхватив кинжал, он с безумной силой всадил оружие в спину капитана, выдернул клинок и, подгоняемый истошным женским визгом, кинулся бежать.
Остаток ночи он затравленно метался по парижским улицам, сжимая рукоять кинжала, пугая попадавшихся на его пути бродяг и сам пугаясь каждого шороха. Скрежет жестяных вывесок под ветром казался убийце стуком костей. Его любовь унизили, оплевали, над ним посмеялись, как над шутом. Этого он ей не простит. Холодный воздух постепенно прояснял его рассудок. Он устрашился неизбежного наказания. Судья сотни раз отправлял людей на смерть, однако собственными руками отнял жизнь впервые. Теперь его изловят, в одной рубахе притащат к собору на покаяние, а после возведут на эшафот под плевки и насмешки наслаждающейся его падением черни во главе с Клопеном. Фролло передёрнуло, когда он представил палача, поднимающего за волосы его отрубленную голову, чтобы показать толпе и чтобы он мог увидеть, как воспринял народ его казнь.* Или, ещё хуже, его посадят на цепь в стальной клетке вроде той, которую король специально держит в Бастилии для государственных изменников, и он никогда больше не увидит солнечного света. Или с него заживо сдерут кожу. Картины рисовались одна страшнее другой.
Бежать из Парижа, не теряя ни минуты! Нет, лучше, пока не поздно, броситься в ноги к королю, во всём сознаться! В конце концов, он действовал, повинуясь дьявольскому наущению. Разве он виноват, что Всевышний сделал искусителя сильнее человека?
— Mea culpa! — жалобно простонал Фролло. — Mea maxima culpa! **
Спасительная мысль прервала его сумасшедший бег. Судья хлопнул ладонью по лбу.
— Боже правый! Ведь осудят её! У неё есть кинжал, я знаю. Меня никто не видел, а если она и заметила, то не успела разглядеть лица в темноте. Её схватят, осудят, заставят признаться. О, я знаю, как заставить её признаться! Быть может, я сам вынесу ей приговор. Она умрёт за то, что совершил я. Поделом ведьме! Её смерть, только одна её смерть избавит меня от этой проклятой муки!
Когда окончательно рассвело, он с удивлением понял, что забрёл на паперть собора Парижской Богоматери.
— Оно и к лучшему. Брат должен помочь мне.
Совсем рядом находился дом де Гонделорье. Жеан содрогнулся: провидение привело преступника на место злодеяния. В воздухе витал тяжёлый запах крови, Фролло явственно его чуял, ощущал во рту тягучий металлический привкус. Он ждал возле дверей портала Страшного суда, застыв чёрным изваянием, не обращая внимания на пробуждающийся город. Кто-то обратился к нему с вопросом, он не удостоил наглеца ответом. Фролло не знал, сколько времени провёл так. Удивлённый голос старшего брата вывел его из оцепенения.
— Жеан?! Что ты здесь делаешь? Идём скорей в мою келью!
Судья отрицательно покачал головой.
— Убийца не должен сюда входить.
— Убийца?!
Поражённый Клод увлёк брата под свод собора, где никто не мог подслушать их, допытываясь объяснения его слов, отдающих бредом умалишённого. Жеан шептал, смиренно поникнув головой перед архидьяконом, видя в нём одном надежду на спасение.
— Я убил человека из любви к женщине, которая меня приворожила. Я знаю, дьявол расставил ловушку. Ты служитель Господа. Помоги мне! — судья опустился на колени. — Клод, говори!
Брови священника гневно сошлись на переносице.
— Господь говорит:“Qui percusserit hominem volens occidere, morte moriatur».*** Убийца объявляется вне закона и должен быть казнён. Тебе это известно лучше меня.